Кстати, а ты не спрашивала, ест ли у господина Брынцалова «крыша»? кто с него дань «за охрану» берет? Бандитские группировки или люди в погонах?
— Не успела. Если встретимся еще раз — спрошу.
— Так он тебе и ответил! В общем, о чем толковать? Мы все живем «в зоне», что богачи, что бедняки. «В зоне» и нравы, как «в зоне»: самые хабалки вверху, а у кого совестишка есть — перебиваются кое-как.
А вот что сказала мне Л.П., хлебнувшая житья-бытья гувернантки в богатом доме:
— Ишь ты, она еще и презирает гувернанток! Не знаю, что у нее там за обслуга, сколько ей платят, но уверена — все они только терпят ее. Терпят, а про себя посмеиваются и в своем кругу сплетничают о ней. И если они не ушли из этого дома после того, как эта барыня высказалась, будто выше их незнамо как, — значит, действительно, убогие какие-то, без капли самолюбия. Я ушла из одной семьи этих самых «новых русских», потом — из другой. Хотя поначалу все было прекрасно: и дети милые, и «мадам» вежливая. Но это все закончилось в один прекрасный день, всякая вежливость разлетелась вдребезги. Когда я попробовала посоветовать «ее сиятельству» не надевать на ребенка тяжелое бархатное платье, ведь ему всего три годика — в квартире тепло, запарится. И вот тут уж с нее полетела вся позолота! «Кто ты такая, что вмешиваешься в мои вкусы! Кто тебе давал право лезть в мои дела! Какая-то девка из „хрущобы“! Я ее взяла в свои апартаменты, духи дорогие дарю, разговариваю как с человеком, а она решила встать со мной вровень!»
— И что же дальше? — интересуюсь.
— Что-что, я не стала ее слушать, повернулась и пошла прочь. Ушла! Но еще такого отборного мата наслушалась, пока переодевалась! У меня отец — шофер — так не умел раскручиваться. Знаете, что ее больше всего взбесило? Что я молчком все проделала. При своем знании английского и французского. Ей, видно, легче стало бы, если бы я расплакалась?
— Ну а дальше что?
— Нанялась гувернанткой еще к одним богачам. На продаже квартир как-то быстренько Ротшильдами стали. Десять комнат, анфиладой, из пяти коммунальных квартир в самом центре. Ну, естественно, евроремонт. Мадам ездит с телохранителем в бассейн. Дети в полном моем распоряжении. Заранее узнала, откуда их мама, из каких. Младший научный сотрудник в недавнем прошлом. И мы почти ровесницы. И все шло неплохо. Я к детям привязалась, и детишки ко мне. Платили мне вполне как белому человеку. Но «господа» ели отдельно, а мы, няни, гувернантки и прочая — на кухне. Ладно. И это можно пережить. Но однажды наша барыня сидела перед телевизором, ногти полировала, со своей подругой. И слышу я, как она говорит: «Убивала бы всех этих старух и стариков! Только просят и просят! Не хотят работать. Только настроение портят. И всех бы этих алкоголиков убила бы! И бездомных собак! Зачем им всем жить, если они жить не умеют? Это все грязь, мразота… бомжи еще эти…»
— И где же вы теперь? Чем занимаетесь?
— Там же. К детишкам привыкла. Они чем виноваты? А ее, стерву, ненавижу!
Не правда ли, в словах неуживчивых гувернанток явно звучит классовая ненависть бедных к богатым, хотя демократы постперестроечного разлива ее упразднили, а Карла Маркса и Фридриха Энгельса поспешили замазать густой черной краской…
А насколько, однако, были снисходительны неведомые Юрьев и Владимирский, авторы «Правил светской жизни и этикета…» даже к прославленным мошенникам и взяточникам! Вместо того чтобы хоть словечком помянуть эти качества князя Меншикова, любимца Петра Первого, они взахлеб расписывают умение этого хитрована жить широко, тратиться на роскошь, чтоб у всех, кто склонен к черной зависти, сна не было: «Обои штофные и гобеленовые, подаренные Петру I в Париже, большие бронзовые часы с боем, с курантами, люстра из цветного хрусталя с золотыми и серебряными ветвями, большие венецианские зеркала в зеркальных рамах с позолоченными обручками, столы на толстых, вызолоченных ножках с выкладками из разноцветного дерева, представлявшими всякого рода зверей и птиц, диваны и стулья, обшитые шелковыми тканями, с высокими спинками, на которых изображен был герб хозяина с княжескою короною, и персидские ковры на полу служили украшением комнат. За домом простирался обширный сад, лучший в Петербурге после Царского, с оранжереями, фруктовыми деревьями, птичниками и небольшим зверинцем…
… Обеды его, приготовленные лучшими, выписанными из Парижа поварами, состояли иногда из 200 блюд и подавались на золотом сервизе; погреба наполнены были лучшими винами. Народ толпился на улицах, чтоб посмотреть на князя, когда он в торжественные дни ехал во дворец».
И — особо хочется выделить, как беднота разевала, небось, рот, когда ее трудом, ее нехватками великие мира сего соблюдали «хороший» тон:
«В тогдашние времена многочисленная прислуга и пышность в экипажах составляли необходимость для людей хорошего тона. Барин или барыня не могли выехать из дому, в санях или в карете, без того, чтоб, кроме слуг позади, не иметь впереди себя нескольких верховых, которые днем разгоняли на улицах народ, а ночью, неся в руках длинные факелы, указывали и освещали дорогу».
Стало быть, путь развития терпимости от веку один: потомкам вороватых князей и графов, обиравших тысячи и тысячи, забудут напоминать, с чего начинал их преловконький предок, «дело» непременно покроется плесенью забвения… И наши нынешние «новые русские» получат «амнистию». Не так ли? И нечего им сегодня тыкать, мол, ни воспитания, ни вкуса…
Конечно же, судить легче, чем почувствовать себя в шкуре другого… И если я взялась «обозревать» территорию под названием «Брынцалов и другие», то, повторяюсь, не прихоти ради, а чтобы понять, что же это за явление и чем оно «грозит» всем нам в ближайшем будущем… Тем более что В.А. Брынцалов дал повод к особенному к себе вниманию, став активным участником борьбы за российский «престол», а его жена как бы словесно примеряла одежки «царицы»…
Да, конечно, «отдельные» журналисты, и те, кто за ними стоял, расстарались, чтобы представить В.А. Брынцалова и жену его Наталью Геннадиевну в скандальном виде. Как справедливо писала «Вечерняя Москва» — «Не надо быть глубоким аналитиком, чтобы видеть: почти все авторы в своих упоминаниях о Брынцалове так или иначе стараются „укусить“ его. Одни — агрессивно и прямо, другие — иронически и косвенно. Кто-то не забывает подчеркнуть „таинственность“ происхождения брынцаловских денег, кто-то путает стремительность его политического поиска с непостоянством взглядов, не зная существа самих взглядов, кто-то откровенно противопоставляет Брынцалова президенту, кто-то отождествляет с различными политическими фигурами».
Другой вопрос: а сами-то они, супруги Брынцаловы, разве не знали, не понимали, не догадывались даже, что работают против себя? Что, вернусь к самому «больному» и труднообъяснимому, какая бы она ни была «немытая» Россия, а зады-то ей чужие еще пока видеть не в охотку?
Но опят же, как мне уточнить все эти предположения, как дождаться желания Н.Г. Брынцаловой и наконец встретиться с ней? И все прояснить?
Опять звоню пресс-секретарю:
— Александр, ест новости?
— Нет.
Ну словно между мной и Натальей Геннадиевной Китайская стена высится! Ну ни в жизнь с подобным не встречалась! Недаром говорят — «Что ни делается — все к лучшему».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Не успела. Если встретимся еще раз — спрошу.
— Так он тебе и ответил! В общем, о чем толковать? Мы все живем «в зоне», что богачи, что бедняки. «В зоне» и нравы, как «в зоне»: самые хабалки вверху, а у кого совестишка есть — перебиваются кое-как.
А вот что сказала мне Л.П., хлебнувшая житья-бытья гувернантки в богатом доме:
— Ишь ты, она еще и презирает гувернанток! Не знаю, что у нее там за обслуга, сколько ей платят, но уверена — все они только терпят ее. Терпят, а про себя посмеиваются и в своем кругу сплетничают о ней. И если они не ушли из этого дома после того, как эта барыня высказалась, будто выше их незнамо как, — значит, действительно, убогие какие-то, без капли самолюбия. Я ушла из одной семьи этих самых «новых русских», потом — из другой. Хотя поначалу все было прекрасно: и дети милые, и «мадам» вежливая. Но это все закончилось в один прекрасный день, всякая вежливость разлетелась вдребезги. Когда я попробовала посоветовать «ее сиятельству» не надевать на ребенка тяжелое бархатное платье, ведь ему всего три годика — в квартире тепло, запарится. И вот тут уж с нее полетела вся позолота! «Кто ты такая, что вмешиваешься в мои вкусы! Кто тебе давал право лезть в мои дела! Какая-то девка из „хрущобы“! Я ее взяла в свои апартаменты, духи дорогие дарю, разговариваю как с человеком, а она решила встать со мной вровень!»
— И что же дальше? — интересуюсь.
— Что-что, я не стала ее слушать, повернулась и пошла прочь. Ушла! Но еще такого отборного мата наслушалась, пока переодевалась! У меня отец — шофер — так не умел раскручиваться. Знаете, что ее больше всего взбесило? Что я молчком все проделала. При своем знании английского и французского. Ей, видно, легче стало бы, если бы я расплакалась?
— Ну а дальше что?
— Нанялась гувернанткой еще к одним богачам. На продаже квартир как-то быстренько Ротшильдами стали. Десять комнат, анфиладой, из пяти коммунальных квартир в самом центре. Ну, естественно, евроремонт. Мадам ездит с телохранителем в бассейн. Дети в полном моем распоряжении. Заранее узнала, откуда их мама, из каких. Младший научный сотрудник в недавнем прошлом. И мы почти ровесницы. И все шло неплохо. Я к детям привязалась, и детишки ко мне. Платили мне вполне как белому человеку. Но «господа» ели отдельно, а мы, няни, гувернантки и прочая — на кухне. Ладно. И это можно пережить. Но однажды наша барыня сидела перед телевизором, ногти полировала, со своей подругой. И слышу я, как она говорит: «Убивала бы всех этих старух и стариков! Только просят и просят! Не хотят работать. Только настроение портят. И всех бы этих алкоголиков убила бы! И бездомных собак! Зачем им всем жить, если они жить не умеют? Это все грязь, мразота… бомжи еще эти…»
— И где же вы теперь? Чем занимаетесь?
— Там же. К детишкам привыкла. Они чем виноваты? А ее, стерву, ненавижу!
Не правда ли, в словах неуживчивых гувернанток явно звучит классовая ненависть бедных к богатым, хотя демократы постперестроечного разлива ее упразднили, а Карла Маркса и Фридриха Энгельса поспешили замазать густой черной краской…
А насколько, однако, были снисходительны неведомые Юрьев и Владимирский, авторы «Правил светской жизни и этикета…» даже к прославленным мошенникам и взяточникам! Вместо того чтобы хоть словечком помянуть эти качества князя Меншикова, любимца Петра Первого, они взахлеб расписывают умение этого хитрована жить широко, тратиться на роскошь, чтоб у всех, кто склонен к черной зависти, сна не было: «Обои штофные и гобеленовые, подаренные Петру I в Париже, большие бронзовые часы с боем, с курантами, люстра из цветного хрусталя с золотыми и серебряными ветвями, большие венецианские зеркала в зеркальных рамах с позолоченными обручками, столы на толстых, вызолоченных ножках с выкладками из разноцветного дерева, представлявшими всякого рода зверей и птиц, диваны и стулья, обшитые шелковыми тканями, с высокими спинками, на которых изображен был герб хозяина с княжескою короною, и персидские ковры на полу служили украшением комнат. За домом простирался обширный сад, лучший в Петербурге после Царского, с оранжереями, фруктовыми деревьями, птичниками и небольшим зверинцем…
… Обеды его, приготовленные лучшими, выписанными из Парижа поварами, состояли иногда из 200 блюд и подавались на золотом сервизе; погреба наполнены были лучшими винами. Народ толпился на улицах, чтоб посмотреть на князя, когда он в торжественные дни ехал во дворец».
И — особо хочется выделить, как беднота разевала, небось, рот, когда ее трудом, ее нехватками великие мира сего соблюдали «хороший» тон:
«В тогдашние времена многочисленная прислуга и пышность в экипажах составляли необходимость для людей хорошего тона. Барин или барыня не могли выехать из дому, в санях или в карете, без того, чтоб, кроме слуг позади, не иметь впереди себя нескольких верховых, которые днем разгоняли на улицах народ, а ночью, неся в руках длинные факелы, указывали и освещали дорогу».
Стало быть, путь развития терпимости от веку один: потомкам вороватых князей и графов, обиравших тысячи и тысячи, забудут напоминать, с чего начинал их преловконький предок, «дело» непременно покроется плесенью забвения… И наши нынешние «новые русские» получат «амнистию». Не так ли? И нечего им сегодня тыкать, мол, ни воспитания, ни вкуса…
Конечно же, судить легче, чем почувствовать себя в шкуре другого… И если я взялась «обозревать» территорию под названием «Брынцалов и другие», то, повторяюсь, не прихоти ради, а чтобы понять, что же это за явление и чем оно «грозит» всем нам в ближайшем будущем… Тем более что В.А. Брынцалов дал повод к особенному к себе вниманию, став активным участником борьбы за российский «престол», а его жена как бы словесно примеряла одежки «царицы»…
Да, конечно, «отдельные» журналисты, и те, кто за ними стоял, расстарались, чтобы представить В.А. Брынцалова и жену его Наталью Геннадиевну в скандальном виде. Как справедливо писала «Вечерняя Москва» — «Не надо быть глубоким аналитиком, чтобы видеть: почти все авторы в своих упоминаниях о Брынцалове так или иначе стараются „укусить“ его. Одни — агрессивно и прямо, другие — иронически и косвенно. Кто-то не забывает подчеркнуть „таинственность“ происхождения брынцаловских денег, кто-то путает стремительность его политического поиска с непостоянством взглядов, не зная существа самих взглядов, кто-то откровенно противопоставляет Брынцалова президенту, кто-то отождествляет с различными политическими фигурами».
Другой вопрос: а сами-то они, супруги Брынцаловы, разве не знали, не понимали, не догадывались даже, что работают против себя? Что, вернусь к самому «больному» и труднообъяснимому, какая бы она ни была «немытая» Россия, а зады-то ей чужие еще пока видеть не в охотку?
Но опят же, как мне уточнить все эти предположения, как дождаться желания Н.Г. Брынцаловой и наконец встретиться с ней? И все прояснить?
Опять звоню пресс-секретарю:
— Александр, ест новости?
— Нет.
Ну словно между мной и Натальей Геннадиевной Китайская стена высится! Ну ни в жизнь с подобным не встречалась! Недаром говорят — «Что ни делается — все к лучшему».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89