Сроду не было никогда! Вы скажите там, в Москве…
— Расходись! Расходись! — От угла бежал перепуганный околоточный надзиратель, на ходу пихая людей и пытаясь нащупать свисток на шее. — Зачем собралися?
Все снизили голоса, забурчали, стали отодвигаться от Стаса. Пожилой околоточный добежал, оглядел его и мотоцикл, спросил встревоженно:
— Оскорбления? Рукоприкладство?
Стас произнёс холодным тоном:
— Вы зачем, уважаемый страж, мешаете торговле?
— Ежли торговля тута, я извиняюся, — растерялся околоточный. — А я подумал, бьют… или вдруг митинг. — Отошёл в сторону, снял фуражку и активно зачесал голову.
Селяне оживились, разулыбались, опять подтянулись к Стacy — а он ещё раньше решил, как поступит.
— Я хочу кое-что купить, но купить быстро, — громко объявил он. — У кого есть бумага и карандаш?
Разумеется, ни у кого не было. Стас заметил, что околоточный навострил уши, среагировав на просьбу, и позвал:
— Уважаемый! У вас, конечно, есть бумага и карандаш. Будете нам помогать? Так. Чья вон та корзинка?
— Моя! Мы тут такие корзинки плетём, барин, что хоть на парижскую ярмарку…
— Давай сюда. Сколько стоит?
— Пятьдесят копеек.
— У-уу! — загудели все. — Вломил цену, ирод!
— Записывайте: пятьдесят копеек… Как тебя зовут?
— Николаем.
— Пятьдесят копеек Николаю. Теперь: кто мне предлагал яблоки?
— Я, я!
— Идём.
Он двинул по улице в сопровождении бабы и околоточного, а вся публика метнулась по домам: за едой. Баба вынесла ему яблок и положила в корзину, он спросил:
— Как зовут?
— Дак Татьяной, — и показала на околоточного.
— Точно, Татьяна, — подтвердил тот.
— Пишите: Татьяна, яблоки… Сколько?
— А сколько не жалко… Десять копеек.
— Пишите: десять копеек…
Со всех сторон бежали люди с кульками.
— Огурцы!
— Давай. Как зовут, сколько?..
— Сыр с дырочками!
— Рыба!
Рыбы вообще натащили много. Речной город… Один приволок жареную курицу без ноги, видать, прямо со своего стола. Запросил рупь с полтиной.
— Как зовут? — спросил Стас.
— Курицу?! — вытаращил глаза продавец.
— Тебя, дурень!
— Сидоров.
— Грибки солёные!
— Имя!
— Дрон… Андрей Вторый, то ись. Даром бери.
За десять минут набили Стасу корзинку; он брал понемногу, но по возможности у всех. Сколько было радости и смеху! Спросил помидоров — так не вызревают здесь помидоры, ответили ему… Предложили пива тёмного, самодельного: молодое пивосладкое, постоявшее — горькое. Околоточный очень рекомендовал, но Стас, припомнив, что сам пивал примерно в этих же местах тремя сотнями лет раньше, отказался. Взял яблочного сидра.
Пока подсчитывали, сколько он всего должен, старик, похожий на учителя, и какой-то молодой парень шептали ему в оба уха одновременно:
— Вы там передайте, безобразия творятся… Жизни нет никакой… Никто не понимает, что происходит… Вовик Данько совсем пропал… Поля стоят пустые… Надо бы расследование назначить… Быть беде…
Когда подбили окончательный итог, «купцы» ожидающе уставились на Стаса. Он вытащил пачку денег, отсчитал требуемое с запасом и передал околоточному:
— Ну, делите по списку, страж. Сдача вам за работу.
Привязал корзинку к багажнику и, довольный собою, на ходу кусая яблоко, неспешно затарахтел в сторону церкви. Навстречу ему бежали поп с попадьёю; она несла в руке туесок ягод. Стас притормозил, достал десятку, дал попу; сказал со значением:
— На нужды храма.
Сзади звенел крик: народ делил деньги.
Он устыдился своего довольства. Что стало с Россией, Господи! Отпустил сцепление и крутанул ручку газа.
Все нуждаются в Утешителе, каждый в отдельности и все в совокупности. В детстве в таковой роли выступает, конечно, родная мамочка — которая, как правило, сама ищет, на чьём бы плече выплакать горькую свою судьбину; в юности и старости — по обстоятельствам. «Вот приедет барин, барин нас рассудит» — каждый полагает, что именно его, сирого, барин пожалеет. А у барина у самого проблем выше крыши. Или вот эти мышкинские граждане: «Скажите там, в Москве…» Кому сказать-то! Кому в Москве они интересны?! Там сами не знают, к чьему плечу припасть.
… Когда Стас приехал в Кремль, ему сообщили, что Марина, узнав про Мими, сначала будто оцепенела, потом заявила, что ей теперь свет не мил, и замолкла надолго. Понятно: потеря близкого человека; он такое видел не раз. Слава Богу, без истерик и визгов… Но когда к ней пришёл Стас — она была в садике, сидела там, тупо глядя на лейку, — Марина вдруг закричала, наговорила ему всякого, вроде того, что это он во всём виноват. А не прошло пяти минут, как уже тихо плакала у него на груди: «Я отправила её на смерть, хны, хны, бедная Мими».
Да, девушка, гордыня наказуема…
Утешив несчастную дочь Верховного, он дал совет Лихачёву: немедленно отправить её выспаться. Впрочем, это и без него сообразили. Потом пришлось ждать в приёмной у её папы. Потом выслушивать, что он занят и надо прийти утром… «Эх, застрял я в Москве», — думал Стас.
Антон Иванович Деникин не сразу начал разговор. Смотрел на Стаса, постукивая пальцами по столешнице. Стас сидел напротив него совершенно спокойно, рассматривал Верховного и обдумывал маршрут будущей поездки к Морозову в Борок. Останавливаться или нет в Угличе? Там вроде бы убили наследника Рюриковичей, сына Ивана Грозного Дмитрия — что привело в дальнейшем к Смуте и перемене династии; это большая тема, уделять ей два часа — просто зря потратить время. Хорошо, отложим… Тем более Верховный, кажется, дозрел до разговора.
— В первый и последний раз мы с вами виделись около месяца назад, — начал Деникин с таким выражением лица, будто его мучила зубная боль.
— Совершенно верно, Антон Иванович, — улыбнулся Стас, отметив в уме, что полсотни с лишком лет его жизни там осталисъ за скобками.
— И вы мне тогда понравились.
— Вы мне тоже, Антон Иванович.
— Потом, как мне доложили, вы неплохо проявили себя в качестве консультанта Марины Антоновны в Париже. Казалось бы, всё в порядке, однако вне официальных дел произошли некоторые события, требующие пояснений. — И он выжидательно уставился на Стаса. Тот молчал, изображая внимание во взоре; незачем помогать человеку, если он запутался в поисках твоей вины. Пусть сам выпутывается, открывая свои карты.
Деникин встал, прошёлся до окна и обратно, снова сел:
— Вчера я отменил встречу с вами, потому что ждал визита нашего посла в Казахском султанате. Он супруг особы, которую вы шали под именем Мими. — И Верховный опять остро подсмотрел на Стаса. Тому не оставалось ничего иного, как скорбно покачать головой; это было в рамках приличий и соответствовало моменту.
Деникин поджал губы, помолчал и продолжил:
— Он спросил меня, что случилось с его женой. Мне пришлось ограничиться констатацией факта; я честно ответил ему: «Она утонула». Назвав мой ответ издёвкой, он был прав. Итак, я вынужден назначить расследование причин гибели Мими. Но поскольку в деле замешана моя собственная дочь, я хочу сам получить объяснения от некоторых лиц, причастных к событию. В том числе и от вас, Станислав Фёдорович. Слушаю вас.
Стас удивился:
— Объяснения по поводу чего, Антон Иванович? В последний раз я видел Мими ещё до нашего прихода в Париж, то есть задолго до, как вы сказали, «события». А о том, что её больше нет здесь, я узнал от полковника Лихачёва на девятом дне её трагической гибели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Расходись! Расходись! — От угла бежал перепуганный околоточный надзиратель, на ходу пихая людей и пытаясь нащупать свисток на шее. — Зачем собралися?
Все снизили голоса, забурчали, стали отодвигаться от Стаса. Пожилой околоточный добежал, оглядел его и мотоцикл, спросил встревоженно:
— Оскорбления? Рукоприкладство?
Стас произнёс холодным тоном:
— Вы зачем, уважаемый страж, мешаете торговле?
— Ежли торговля тута, я извиняюся, — растерялся околоточный. — А я подумал, бьют… или вдруг митинг. — Отошёл в сторону, снял фуражку и активно зачесал голову.
Селяне оживились, разулыбались, опять подтянулись к Стacy — а он ещё раньше решил, как поступит.
— Я хочу кое-что купить, но купить быстро, — громко объявил он. — У кого есть бумага и карандаш?
Разумеется, ни у кого не было. Стас заметил, что околоточный навострил уши, среагировав на просьбу, и позвал:
— Уважаемый! У вас, конечно, есть бумага и карандаш. Будете нам помогать? Так. Чья вон та корзинка?
— Моя! Мы тут такие корзинки плетём, барин, что хоть на парижскую ярмарку…
— Давай сюда. Сколько стоит?
— Пятьдесят копеек.
— У-уу! — загудели все. — Вломил цену, ирод!
— Записывайте: пятьдесят копеек… Как тебя зовут?
— Николаем.
— Пятьдесят копеек Николаю. Теперь: кто мне предлагал яблоки?
— Я, я!
— Идём.
Он двинул по улице в сопровождении бабы и околоточного, а вся публика метнулась по домам: за едой. Баба вынесла ему яблок и положила в корзину, он спросил:
— Как зовут?
— Дак Татьяной, — и показала на околоточного.
— Точно, Татьяна, — подтвердил тот.
— Пишите: Татьяна, яблоки… Сколько?
— А сколько не жалко… Десять копеек.
— Пишите: десять копеек…
Со всех сторон бежали люди с кульками.
— Огурцы!
— Давай. Как зовут, сколько?..
— Сыр с дырочками!
— Рыба!
Рыбы вообще натащили много. Речной город… Один приволок жареную курицу без ноги, видать, прямо со своего стола. Запросил рупь с полтиной.
— Как зовут? — спросил Стас.
— Курицу?! — вытаращил глаза продавец.
— Тебя, дурень!
— Сидоров.
— Грибки солёные!
— Имя!
— Дрон… Андрей Вторый, то ись. Даром бери.
За десять минут набили Стасу корзинку; он брал понемногу, но по возможности у всех. Сколько было радости и смеху! Спросил помидоров — так не вызревают здесь помидоры, ответили ему… Предложили пива тёмного, самодельного: молодое пивосладкое, постоявшее — горькое. Околоточный очень рекомендовал, но Стас, припомнив, что сам пивал примерно в этих же местах тремя сотнями лет раньше, отказался. Взял яблочного сидра.
Пока подсчитывали, сколько он всего должен, старик, похожий на учителя, и какой-то молодой парень шептали ему в оба уха одновременно:
— Вы там передайте, безобразия творятся… Жизни нет никакой… Никто не понимает, что происходит… Вовик Данько совсем пропал… Поля стоят пустые… Надо бы расследование назначить… Быть беде…
Когда подбили окончательный итог, «купцы» ожидающе уставились на Стаса. Он вытащил пачку денег, отсчитал требуемое с запасом и передал околоточному:
— Ну, делите по списку, страж. Сдача вам за работу.
Привязал корзинку к багажнику и, довольный собою, на ходу кусая яблоко, неспешно затарахтел в сторону церкви. Навстречу ему бежали поп с попадьёю; она несла в руке туесок ягод. Стас притормозил, достал десятку, дал попу; сказал со значением:
— На нужды храма.
Сзади звенел крик: народ делил деньги.
Он устыдился своего довольства. Что стало с Россией, Господи! Отпустил сцепление и крутанул ручку газа.
Все нуждаются в Утешителе, каждый в отдельности и все в совокупности. В детстве в таковой роли выступает, конечно, родная мамочка — которая, как правило, сама ищет, на чьём бы плече выплакать горькую свою судьбину; в юности и старости — по обстоятельствам. «Вот приедет барин, барин нас рассудит» — каждый полагает, что именно его, сирого, барин пожалеет. А у барина у самого проблем выше крыши. Или вот эти мышкинские граждане: «Скажите там, в Москве…» Кому сказать-то! Кому в Москве они интересны?! Там сами не знают, к чьему плечу припасть.
… Когда Стас приехал в Кремль, ему сообщили, что Марина, узнав про Мими, сначала будто оцепенела, потом заявила, что ей теперь свет не мил, и замолкла надолго. Понятно: потеря близкого человека; он такое видел не раз. Слава Богу, без истерик и визгов… Но когда к ней пришёл Стас — она была в садике, сидела там, тупо глядя на лейку, — Марина вдруг закричала, наговорила ему всякого, вроде того, что это он во всём виноват. А не прошло пяти минут, как уже тихо плакала у него на груди: «Я отправила её на смерть, хны, хны, бедная Мими».
Да, девушка, гордыня наказуема…
Утешив несчастную дочь Верховного, он дал совет Лихачёву: немедленно отправить её выспаться. Впрочем, это и без него сообразили. Потом пришлось ждать в приёмной у её папы. Потом выслушивать, что он занят и надо прийти утром… «Эх, застрял я в Москве», — думал Стас.
Антон Иванович Деникин не сразу начал разговор. Смотрел на Стаса, постукивая пальцами по столешнице. Стас сидел напротив него совершенно спокойно, рассматривал Верховного и обдумывал маршрут будущей поездки к Морозову в Борок. Останавливаться или нет в Угличе? Там вроде бы убили наследника Рюриковичей, сына Ивана Грозного Дмитрия — что привело в дальнейшем к Смуте и перемене династии; это большая тема, уделять ей два часа — просто зря потратить время. Хорошо, отложим… Тем более Верховный, кажется, дозрел до разговора.
— В первый и последний раз мы с вами виделись около месяца назад, — начал Деникин с таким выражением лица, будто его мучила зубная боль.
— Совершенно верно, Антон Иванович, — улыбнулся Стас, отметив в уме, что полсотни с лишком лет его жизни там осталисъ за скобками.
— И вы мне тогда понравились.
— Вы мне тоже, Антон Иванович.
— Потом, как мне доложили, вы неплохо проявили себя в качестве консультанта Марины Антоновны в Париже. Казалось бы, всё в порядке, однако вне официальных дел произошли некоторые события, требующие пояснений. — И он выжидательно уставился на Стаса. Тот молчал, изображая внимание во взоре; незачем помогать человеку, если он запутался в поисках твоей вины. Пусть сам выпутывается, открывая свои карты.
Деникин встал, прошёлся до окна и обратно, снова сел:
— Вчера я отменил встречу с вами, потому что ждал визита нашего посла в Казахском султанате. Он супруг особы, которую вы шали под именем Мими. — И Верховный опять остро подсмотрел на Стаса. Тому не оставалось ничего иного, как скорбно покачать головой; это было в рамках приличий и соответствовало моменту.
Деникин поджал губы, помолчал и продолжил:
— Он спросил меня, что случилось с его женой. Мне пришлось ограничиться констатацией факта; я честно ответил ему: «Она утонула». Назвав мой ответ издёвкой, он был прав. Итак, я вынужден назначить расследование причин гибели Мими. Но поскольку в деле замешана моя собственная дочь, я хочу сам получить объяснения от некоторых лиц, причастных к событию. В том числе и от вас, Станислав Фёдорович. Слушаю вас.
Стас удивился:
— Объяснения по поводу чего, Антон Иванович? В последний раз я видел Мими ещё до нашего прихода в Париж, то есть задолго до, как вы сказали, «события». А о том, что её больше нет здесь, я узнал от полковника Лихачёва на девятом дне её трагической гибели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112