Во-вторых, избегание всевозможных медитативных техник, мантр, mind control’а. Бойтесь того, что лишает Вас контроля над своим сознанием. Бойтесь погружения в мир бессознательного, в мир оккультно-космических безличностных энергий.
И кроме того, – я думаю, что это сегодня понимает любой серьезный человек, – надо иметь большую дистанцию от средств массовой информации, наблюдать за собою: не превращаюсь ли я (мои убеждения, мой мир, мой язык…) просто-напросто в слепок, творимый телевизором по его «образу и подобию».
После того, как я провел несколько встреч с кадетами, которые учатся в закрытой школе без свободного доступа к телевизору, я почувствовал, что в середине XXI века между людьми проляжет граница почти столь же очевидная, как граница между расами. Как сегодня легко узнать негра на улицах Москвы, так в следующем поколении будут выделяться в толпе люди, не помеченные печатью телебдений. У них просто будут другие лица, другие глаза. Другие души…
При этом не надо забывать, что Православие это есть восточное христианство. И поэтому не нужно, испытывая отторжение от атеизма, так сразу, резко бросаться на Дальний Восток, потому что здесь, у нас, можно сказать, под ногами, а также и над головами, есть такой мир ( с таким глубоким пониманием человека!), в котором, честное слово, есть и все те глубины, которые радуют нашу душу, когда мы знакомимся с миром восточной мудрости, но есть при этом и нечто такое, что Восток тысячелетиями мечтал услышать, но что услышали впервые только на берегах Иордана…
Корр.: Отец Андрей, мы с Вами говорили о литературе, в которой довольно примитивно излагается понимание Апокалипсиса и событий, связанных с концом света. А могли бы Вы назвать какие-нибудь книги, которые, по Вашему мнению, стоит прочесть?
О. А.: Мне кажется, что при вхождении в эту тематику будет полезно ознакомится со сказками «Последняя битва» (из цикла «Хроники Нарнии») и «Расторжение брака» Клайва Льюиса. Затем – роман Честертона «Шар и крест» плюс «антиутопическая» классика (Оруэлл, Замятин…) На следующем этапе это могли бы быть «Три разговора» Владимира Соловьева, с включенной туда повестью об антихристе. А затем из современной литературы, уже собственно православной, я бы посоветовал книгу отца Серафима (Роуза) «Православие и религия будущего» и труды Льва Тихомирова.
Корр.: Отец Андрей, и все-таки ужасно тягостно думать о конце света…
О. А.: А почему Вас так пугает это понятие конца? Ведь конец – tsloj («цель») – имеет смысл не только окончания, но еще и некой завершенности, исполненности, целедостижения. Поэтому если получается, что у истории есть конец, то, значит, у нее есть и смысл. Вот если бы у нее не существовало конца, она воспринималась бы, по словам Достоевского, как «дьяволов водевиль»: такое бесконечное стремление, которое никуда не ведет, потому что ему некуда вести. Тем, что христианство утверждает конец истории, оно спасает идею истории, утверждая наличие в ней смысла. Поэтому, когда мы говорим о конце света, мы предполагаем позитивность истории. Это не нигилизм исторический…
Конечно, я прекрасно понимаю, что в христианской философии истории, как и вообще в христианском понимании человека, есть очень много белых мест, и даже каких-то противоречий и неясностей… В частности, так до конца и не понятно: все-таки в истории имеет место прогресс или регресс? Христианин имеет право думать и так, и этак. Но при этом о христианстве можно сказать то же самое, что когда-то Черчилль сказал о демократии: «Демократия – ужасная вещь, но все остальное – хуже». Христианство с точки зрения философии – это система мысли, может быть, далеко не всегда прямолинейная, может быть, недостаточно логическая, может быть, недостаточно убедительная, но все остальное – хуже, все остальное – бесчеловечнее.
Корр.: Да, но в своей книге об антихристе Вы пишете: «Христианство убеждено в своем историческом поражении». Что же нам остается говорить сомневающимся, с чем идти к читателям?
О. А.: С вопросом: «А что хочет выиграть человек?» Что он боится проиграть, а что он мечтал бы выиграть? Если человек ставит своей целью выиграть земную власть, земные удовольствия и развлечения, то, конечно, связавшись с Православной Церковью, он проиграет все. Но если человек хочет «выиграть» свою душу, тогда это с нами: по слову Евангелия: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф.16, 26).
А защитить душу можно лишь вполне насытив ее Вечностью, полнотой Бытия, полнотой Смысла, полнотой Радости. И возможно все это – я глубоко убежден – только в Православии. Я не хотел бы, чтобы это прозвучало как реклама. Да любой православный человек скажет вслед за Владимиром Высоцким: «Нет, и в церкви все не так, все не так, как надо!». Очень тяжело, очень больно быть православным. И когда мы зовем в Православие, мы предупреждаем, что зовем мы не на бесконечный «банкет жизни», не на «пикник на обочине» цивилизации. Мы зовем на бой. И в этом бою будет больно и трудно: и твой собственный конь будет бунтовать, и удары ты будешь пропускать. Но самое печальное, что в этом бою некоторые стрелы летят в спину и там, где ты ожидал бы найти поддержку, ты обнаруживаешь пустоту… У нас много всякой боли. Но ситуация вполне определенна: с Церковью душе невмоготу, но без Нее совсем тошно.
Корр.: То есть небо становится дальше, но к нему все равно нужно стремиться?
О. А.: Конечно. Или, знаете, даже не совсем так. Небо-то всегда становится ближе, потому что у неба одно желание – излиться на Землю дождем. Но люди постоянно раскрывают свои зонтики и этими зонтиками колют небо. Поэтому что ж на небо жаловаться? Сложи свой зонтик-то!
ЧТО ЖДЕТ РОССИЮ?
(интервью газете «Настоящее время». М., 1998. № 9 )
Корр.:Апокалипсис – книга пророчеств о будущем всего человечества – хорошо известна. А как относиться к пророчествам, специально касающимся грядущих судеб не всего человечества, а именно России. Эти пророчества нередко сегодня публикуются и подписываются весьма авторитетными именами русских святых?
А. К.: Мне кажется, что ради сохранения трезвости при разговорах о пророчествах, касающихся судеб России, нам, во-первых, очень важно держать в памяти евангельские слова Спасителя: «Закон и пророки – до Иоанна Крестителя» (см.: Лк.16, 16).
И вот здесь-то и возникает вопрос: если мы видим, что какие-то проявления нынешней церковной жизни не соответствуют тому, что было в эпоху Вселенских Соборов, в эпоху великих отцов, то имеем ли мы право сказать, что, мол, просто церковная жизнь «развилась» так, что она переросла в своих духовных дарах «золотой век» Православия и стяжала дух пророчества, которого у тех святых отцов не было, или же мы должны говорить скорее о какой-то деградации?
Корр.: Но ведь дар пророчества мы видим не только в Ветхом Завете. Такое служение было и у первых христиан, в апостольских общинах…
А. К: Дар пророчества как дар различения воли Божией и поныне есть в Церкви. Поэтому сегодня точнее говорить о прозорливости. Этот термин и заменил собой понятие «пророчества» в церковном обиходе. Прозорливость дается от Бога людям с чистым сердцем. Они как бы видят Божий Замысел о другом человеке и открывают ему, таким образом, волю Божию применительно к конкретным обстоятельствам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193
И кроме того, – я думаю, что это сегодня понимает любой серьезный человек, – надо иметь большую дистанцию от средств массовой информации, наблюдать за собою: не превращаюсь ли я (мои убеждения, мой мир, мой язык…) просто-напросто в слепок, творимый телевизором по его «образу и подобию».
После того, как я провел несколько встреч с кадетами, которые учатся в закрытой школе без свободного доступа к телевизору, я почувствовал, что в середине XXI века между людьми проляжет граница почти столь же очевидная, как граница между расами. Как сегодня легко узнать негра на улицах Москвы, так в следующем поколении будут выделяться в толпе люди, не помеченные печатью телебдений. У них просто будут другие лица, другие глаза. Другие души…
При этом не надо забывать, что Православие это есть восточное христианство. И поэтому не нужно, испытывая отторжение от атеизма, так сразу, резко бросаться на Дальний Восток, потому что здесь, у нас, можно сказать, под ногами, а также и над головами, есть такой мир ( с таким глубоким пониманием человека!), в котором, честное слово, есть и все те глубины, которые радуют нашу душу, когда мы знакомимся с миром восточной мудрости, но есть при этом и нечто такое, что Восток тысячелетиями мечтал услышать, но что услышали впервые только на берегах Иордана…
Корр.: Отец Андрей, мы с Вами говорили о литературе, в которой довольно примитивно излагается понимание Апокалипсиса и событий, связанных с концом света. А могли бы Вы назвать какие-нибудь книги, которые, по Вашему мнению, стоит прочесть?
О. А.: Мне кажется, что при вхождении в эту тематику будет полезно ознакомится со сказками «Последняя битва» (из цикла «Хроники Нарнии») и «Расторжение брака» Клайва Льюиса. Затем – роман Честертона «Шар и крест» плюс «антиутопическая» классика (Оруэлл, Замятин…) На следующем этапе это могли бы быть «Три разговора» Владимира Соловьева, с включенной туда повестью об антихристе. А затем из современной литературы, уже собственно православной, я бы посоветовал книгу отца Серафима (Роуза) «Православие и религия будущего» и труды Льва Тихомирова.
Корр.: Отец Андрей, и все-таки ужасно тягостно думать о конце света…
О. А.: А почему Вас так пугает это понятие конца? Ведь конец – tsloj («цель») – имеет смысл не только окончания, но еще и некой завершенности, исполненности, целедостижения. Поэтому если получается, что у истории есть конец, то, значит, у нее есть и смысл. Вот если бы у нее не существовало конца, она воспринималась бы, по словам Достоевского, как «дьяволов водевиль»: такое бесконечное стремление, которое никуда не ведет, потому что ему некуда вести. Тем, что христианство утверждает конец истории, оно спасает идею истории, утверждая наличие в ней смысла. Поэтому, когда мы говорим о конце света, мы предполагаем позитивность истории. Это не нигилизм исторический…
Конечно, я прекрасно понимаю, что в христианской философии истории, как и вообще в христианском понимании человека, есть очень много белых мест, и даже каких-то противоречий и неясностей… В частности, так до конца и не понятно: все-таки в истории имеет место прогресс или регресс? Христианин имеет право думать и так, и этак. Но при этом о христианстве можно сказать то же самое, что когда-то Черчилль сказал о демократии: «Демократия – ужасная вещь, но все остальное – хуже». Христианство с точки зрения философии – это система мысли, может быть, далеко не всегда прямолинейная, может быть, недостаточно логическая, может быть, недостаточно убедительная, но все остальное – хуже, все остальное – бесчеловечнее.
Корр.: Да, но в своей книге об антихристе Вы пишете: «Христианство убеждено в своем историческом поражении». Что же нам остается говорить сомневающимся, с чем идти к читателям?
О. А.: С вопросом: «А что хочет выиграть человек?» Что он боится проиграть, а что он мечтал бы выиграть? Если человек ставит своей целью выиграть земную власть, земные удовольствия и развлечения, то, конечно, связавшись с Православной Церковью, он проиграет все. Но если человек хочет «выиграть» свою душу, тогда это с нами: по слову Евангелия: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф.16, 26).
А защитить душу можно лишь вполне насытив ее Вечностью, полнотой Бытия, полнотой Смысла, полнотой Радости. И возможно все это – я глубоко убежден – только в Православии. Я не хотел бы, чтобы это прозвучало как реклама. Да любой православный человек скажет вслед за Владимиром Высоцким: «Нет, и в церкви все не так, все не так, как надо!». Очень тяжело, очень больно быть православным. И когда мы зовем в Православие, мы предупреждаем, что зовем мы не на бесконечный «банкет жизни», не на «пикник на обочине» цивилизации. Мы зовем на бой. И в этом бою будет больно и трудно: и твой собственный конь будет бунтовать, и удары ты будешь пропускать. Но самое печальное, что в этом бою некоторые стрелы летят в спину и там, где ты ожидал бы найти поддержку, ты обнаруживаешь пустоту… У нас много всякой боли. Но ситуация вполне определенна: с Церковью душе невмоготу, но без Нее совсем тошно.
Корр.: То есть небо становится дальше, но к нему все равно нужно стремиться?
О. А.: Конечно. Или, знаете, даже не совсем так. Небо-то всегда становится ближе, потому что у неба одно желание – излиться на Землю дождем. Но люди постоянно раскрывают свои зонтики и этими зонтиками колют небо. Поэтому что ж на небо жаловаться? Сложи свой зонтик-то!
ЧТО ЖДЕТ РОССИЮ?
(интервью газете «Настоящее время». М., 1998. № 9 )
Корр.:Апокалипсис – книга пророчеств о будущем всего человечества – хорошо известна. А как относиться к пророчествам, специально касающимся грядущих судеб не всего человечества, а именно России. Эти пророчества нередко сегодня публикуются и подписываются весьма авторитетными именами русских святых?
А. К.: Мне кажется, что ради сохранения трезвости при разговорах о пророчествах, касающихся судеб России, нам, во-первых, очень важно держать в памяти евангельские слова Спасителя: «Закон и пророки – до Иоанна Крестителя» (см.: Лк.16, 16).
И вот здесь-то и возникает вопрос: если мы видим, что какие-то проявления нынешней церковной жизни не соответствуют тому, что было в эпоху Вселенских Соборов, в эпоху великих отцов, то имеем ли мы право сказать, что, мол, просто церковная жизнь «развилась» так, что она переросла в своих духовных дарах «золотой век» Православия и стяжала дух пророчества, которого у тех святых отцов не было, или же мы должны говорить скорее о какой-то деградации?
Корр.: Но ведь дар пророчества мы видим не только в Ветхом Завете. Такое служение было и у первых христиан, в апостольских общинах…
А. К: Дар пророчества как дар различения воли Божией и поныне есть в Церкви. Поэтому сегодня точнее говорить о прозорливости. Этот термин и заменил собой понятие «пророчества» в церковном обиходе. Прозорливость дается от Бога людям с чистым сердцем. Они как бы видят Божий Замысел о другом человеке и открывают ему, таким образом, волю Божию применительно к конкретным обстоятельствам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193