Именно поэтому она и перестала писать Саше. Просто стало ясно - то, что с ней произошло, уже невозможно ни утаить, ни простить! Да и не нуждалась она ни в чьем прощении: в конце концов, она сама выбрала себе такую жизнь! И эта жизнь, старательно утешала себя Лена, была куда интереснее, ярче и веселей, чем нищенское прозябание в прачечной! Да, все это так, и все же, все же...
Лена еще долго не могла уснуть - думала, вспоминала и то и дело тихонько, чтобы не разбудить маму, плакала...
XXXIV
Последние полгода службы стали для Белова самыми тяжелыми. Вывод советских войск из Афганистана стал для пограничников настоящей головной болью. На заставах поубавилось народу - бойцов перебрасывали за реку, прикрывать отход армии. Саша остался на месте, но забот заметно прибавилось - службу приходилось нести чаще, поскольку людей хронически не хватало.
Начальство в связи с этим нервничало, на заставы зачастили проверяющие. И без того задерганным пограничникам мотали нервы бесконечные комиссии. Лощинин осунулся, почернел - каждая такая проверка считала своим долгом что-нибудь накопать и как следует вздрючить замотанного капитана.
Еще одной проблемой для Лощинина неожиданно стали телевизионщики. Чем ближе был день вывода последних наших частей, тем большую активность проявляли люди с камера-
ми и микрофонами. Трижды корреспонденты наведывались и на заставу Лощинина. С ними приходилось нянчиться, как с малыми детьми, бросать все дела и повсюду их сопровождать.
В первый приезд телевизионщиков Белов был в дозоре и их не застал, во второй повторилась та же история, зато в третий раз его взяли в оборот по полной программе. Лощинин, смертельно уставший от визитеров всех мастей, велел разбудить отдыхавшего после наряда Сашу, представил его лучшим сержантом и поручил сопровождать съемочную группу. Три часа Белов вместе с молоденьким лейтенантом из отряда водил команду тележурналистов по заставе и ее ближайшим окрестностям. Кончилась экскурсия тем, что его с автоматом в руках и с верным Полем у ног сняли на фоне Пянджа и красно-зеленого пограничного столба. После этого вполне довольные телевизионщики укатили, а умотавшийся Белов отправился досыпать.
Наконец вывод войск был завершен. Настал долгожданный день,
когда генерал Громов торжественно прошел по мосту через Пяндж, поставив тем самым точку в бесславной десятилетней авантюре советского руководства.
На заставах, впрочем, после этого спокойней не стало. С афганской стороны ожидали всяческих провокаций, и, надо сказать, оснований для такого, беспокойства было предостаточно.
По этой причине дембель задерживался - об этом было объявлено официально. Это само по себе нерадостное обстоятельство усугублялось тем, что никто не мог сказать - на какой срок эта задержка. Полная неопределенность такого ожидания нервировала всех дембелей, и Белова, разумеется, тоже. Он ходил мрачный и злой, время от времени срываясь на своих подчиненных.
Незадолго до майских праздников Сашу вызвал к себе начальник заставы.
- Садись, Белов, - кивнул он на
стул.
Саша сел, с надеждой всматриваясь в хмурое лицо капитана - вдруг тот что-нибудь скажет про дембель?
- Ты чем на гражданке заняться думаешь? - спросил Лощинин.
- В институт поступать буду... - слегка растерянно ответил Белов. - А зачем вам?
Лощинин поднял на него усталые глаза:
- Институт, говоришь? Это хорошо... - задумчиво сказал он. - А я, Сань, тебе вот что предложить хочу... Хороший ты мужик, Белов, надежный. На тебя всегда положиться можно. Такие на границе во как нужны! Короче, подумай, Сань, может, останешься на сверхсрочную, а? А там, глядишь, и в школу прапорщиков можно? Ты как на это смотришь?
Белов опешил - такого поворота он никак не ожидал. Лощинин расценил его заминку, как сомнение, и продолжил гнуть свое:
- А можно и в погранучилище, Сань! Я сам тебе рекомендацию напишу, хочешь?
Саша покачал головой. Так покачал, что капитану сразу стало ясно - никакие уговоры тут не помогут. А Белов решительно встал и сказал, как отрезал:
- Я, товарищ капитан, домой хочу. Очень хочу.
Начальник заставы помолчал и нехотя кивнул:
- Хорошо, Белов, свободен.
Больше к этой теме они не возвращались.
А время шло, дни сменяли один другой, как черные бусинки на четках Фархада, заполненные службой, текущими заботами, какими-то необязательными разговорами, перекурами, столовой, казармой, мелкими неурядицами и - над всем этим - огромным, как небо, ожиданием.
И не проходило, казалось, ни единого часа, чтобы в голове Саши хотя бы раз не прозвучал, как навязчивый рефрен, один и тот же, - самый главный - вопрос: «Ну, когда же наконец дембель? Когда же, черт побери? Когда?»
ЭПИЛОГ
Дембель неизбежен, как мировая революция.
А еще дембель - это праздник. Настоящий, как Новый год. Вот ждешь его, ждешь, маешься, считаешь денечки, и кажется уже, что вся радость твоя ушла в это самое ожиданье, как вода в песок. Но стоит только пробить заветному часу - и хлоп! - как шампанское из теплой бутылки вырвется разом все, что копилось в душе долгих два года. И нет на всей земле человека счастливей тебя. Потому что - воля, потому что - все впереди, потому что - домой!
Запыхавшийся салабон цвел, как майская роза.
- Товарищ сержант, - приложив руку к выцветшей панаме, по всей форме докладывал он, - только что сообщили из отряда: пришел приказ..
- Что? - нетерпеливо перебил его
Белов.
- Дембель, товарищ сержант... - расплылся в улыбке паренек.
- Зема... - Белов положил руку на пыльный зеленый погон бойца и пробормотал, еле сдерживая клокочущую в груди радость. - Спасибо, зема, спасибо... На вот, возьми, - он вытащил из кармана едва початую пачку «Родопи» и протянул солдатику.
«Все, елки зеленые! Баста! Дембель!» - ликовал про себя Белов, шагая к казарме. Он старался не мчать, не торопиться - все-таки не пацан, не салажонок стриженый. Как-никак - солидный человек, сержант! Можно сказать - опора армейского порядка и дисциплины...
Перешагнув порог казармы, Саша все же не стерпел и что было мочи рванул по коридору. Возле дневального притормозил и весело гаркнул:
- Кому служишь, салабон?
- Служу Советскому Союзу! - козырнув, с готовностью отрапортовал боец.
- Ты служишь дембелю, салага! - беззлобно хохотнул Белов и рванул дверь Ленинской комнаты.
В пустом помещении был только один человек. Спиной ко входу сидел Фара. Он сосредоточенно набивал травкой выпотрошенную «беломорину».
- Белов, ну что ты орешь? Как конь! - не повернув головы, недовольно процедил Фархад. - Не видишь - человек делом занят! - он криво усмехнулся, выстукивая косячок о ноготь.
Саша плюхнулся на стул рядом с другом и, улыбаясь в тридцать два зуба, восторженно выдохнул:
- Дембель, рядовой Джураев!
Тот вытаращил глаза и, раздавив в судорожно сжатом кулаке приготовленный косяк, истошно заорал:
- А-а-а-а-а-а!!!
- А-а-а-а-а-а!!! - тут же подхватил этот дикий вопль Белов.
Они голосили так безудержно-радостно, так неистово, так самозабвенно, что в казарме зазвенели стекла.
Дневальный покосился в сторону распахнутой настежь двери в «ленинку» и не удержался от завистливого вздоха. Уж он-то прекрасно знал, какой это праздник - дембель.
На следующий день они прощались. Проводили наряд, отправлявшийся на границу, и отправились бродить по заставе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38