Сгруппировав стихи по тематическому принципу, он вместо заглавий собирался обозначить их цифрами. Если семь «цифр» были написаны в Казани, значит, в Училе за две недели Тукай написал больше тринадцати стихотворений!
Юмористический очерк Тукая «Напечный рассказ» также написан в Училе и повествует среди прочего о его житье-бытье в деревне и поездке в Арск.
В Арске, когда Кабир отправился на базар, на Габдуллу напала лихорадка. Хозяин предложил ему залезть на печь. «На печке жарко. Аж кости жжет! Но тем приятней. Блаженствуя на печи, я вспомнил строки из своего написанного года три назад стихотворения и расхохотался над самим собой. Вот эти строки:
Пускай состарюсь я, – не стану стариком,
Что богу молится да мелет языком.
Даст бог, на печку не взберусь, вздыхая тяжело.
Возьму я от стихов мне нужное тепло.
Не полезу, дескать, на печку! Полезешь, брат, коль спина замерзнет! «Даст бог, не взберусь!» И угораздило меня сказать «даст бог». «Богохульство, и только!» – подумал я. Нахохотавшись вволю, решил: стихи, брат, одно, а ворот, который кружит миром, – другое. С этими словами л слез с печки, с серьезным видом вышел во двор и уселся в стоявшие у дверей сани. Поехали домой!»
В Училе Габдулла иногда слушал, как дает уроки тамошний учитель. У него появились друзья среди шакирдов. Один из них в трескучие морозы бегал в медресе босиком. Тукай подарил ему свои кукморские, с узорами валенки, в которых приехал из Казани, но, чтобы не обидеть мальчика, сказал: «Очень жесткие, надо бы разносить!» В этом весь Тукай.
Судя по воспоминаниям Рабиги и рассказам земляков, мужики потолковей стали заходить к Тукаю в гости, заводить с ним разговоры. В очерке «Возвращение в Казань» Тукай писал об одном из них: «Остроумен, телом крепок, от своего слова не откажется. Имеет кузницу: из железа и чугуна все делает сам, чинит часы своим деревенским, из соседних деревень тоже. Участвует в мирских делах, умеет читать-писать… Хоть сам не выписывает, но часто привозит из Казани газеты вроде „Вакыт“. Так характеризует поэт Гильфана, того самого ямщика, который увез маленького Тукая в Казань. Но поэт еще многого о нем не знал. Гильфан взял в обыкновение записывать все важные события в своей семье и деревне, складывал баиты.
Гильфан-абзый заходил к Тукаю чаще других. Он жил по соседству с Кашфелькабиром.
В первых же письмах в Казань поэт просил никому, кто бы он пи был, не давать его адрес в Училе. Быть может, он хотел отдохнуть от дел и какое-то время не желал никому отвечать? Возможно. Но Рабига вспоминает другое: «Живя у нас, он все время беспокоился, что за ним могут прийти. Уезжая куда-нибудь, муж каждый раз мне наказывал: „Скажите, что его нет дома, и никого не впускайте“. Даже если Рабига и сгустила краски, то все равно ее слова заслуживают внимания.
Именно осенью 1911 года началась переписка между Казанским комитетом по делам печати, то есть цензурой, жандармским управлением, губернаторской канцелярией, Казанской судебной палатой и Главным управлением по делам печати по поводу книги «Стихи Габдуллы Тукаева». Комитет, изучив книжечку, отдал многие стихотворения для перевода и высказал убеждение в необходимости наложить на нее арест и привлечь автора к суду. 28 ноября это заключение цензуры было направлено прокурору Казанской судебной палаты и Главному управлению в Петербург. Поскольку прокуратурой никаких мер не было принято, в столицу было направлено еще одно отношение, в котором говорилось: «Видеть только эти стороны общественного строя и не обращать внимания на другие значит желать возбудить к данному строю ненависть… В этом стихотворении комитет видит призыв к подрыву существующего строя… Поскольку в стихотворении „О свободе“ содержится прямой призыв рабочих к борьбе, комитет усматривает в нем признаки преступления, предусмотренного в пункте 6 статьи 129 Уголовного уложения».
Странно одно: Казанский комитет по делам печати в 1911 году вдруг затеял шум вокруг книги Тукая, вышедшей еще в 1907 году! Именно о ней в 1908 году агент Персии написал донос. Но в то время дело почему-то заглохло. Оно всплыло снова, видимо, после обысков, допросов и судебных процессов, связанных с событиями в деревне Иж-Буби.
Жандармская переписка продолжалась и в декабре 1911-го и в начале 1912 года. На декабрь приходится и выезд Тукая в Училе. Есть ли связь между этими фактами? Знал ли поэт, что над ним сгущаются тучи? Знал. Недаром говорят: у друга всегда есть друг. В комитете работали и прогрессивно настроенные люди, в том числе татары.
Очевидно, в этой связи Тукай сообщал Г. Шара-фу: «Собираюсь не появляться в Казани до начала апреля».
Но до апреля Тукай не выдержал. В конце февраля бросил все и поспешил в город с его суетой, неустроенностью, бесконечными спорами с Л. Урманчиевым и Г. Камалом, бесцеремонными и невзыскательными «друзьями», которые то и дело отрывали его от работы. Почему? В своем очерке поэт писал: «Как бы мы ни хвалили деревню, там все же многое пе может удовлетворить человека, привыкшего жить в городе. Особенно зимой и в таком, как нынешний, голодном году».
О каком душевном покое могла быть речь, когда поэт каждый день видел страдания людей? К тому же он чувствовал: ему недолго осталось жить, надо успеть как можно больше быть среди людей, принять участие в борьбе.
Не желая возвращаться в ледяной номер казанской гостиницы, откуда он убежал, Тукай решает нанять квартиру, специально заказывает стеганое одеяло, две подушки.
Но и это решение оказалось очередной ошибкой. «Мои хозяйки – русские женщины. Сестры-мещанки. Подлые мещанки. Читаю Максима Горького и ощущаю ненависть к ним, читаю Кнута Гамсуна, и шлю им проклятья». Ошибка непростительная, ибо два года назад он уже имел неосторожность нанять квартиру у такой же мещанки и сбежал через три дня.
Не дождавшись обещанной кровати и провалявшись около недели, «как пустая бутылка на голом полу», он с одним из товарищей снова отправился на поиски номера. Нашел просторную, светлую комнату. И обстановка получше, чем в «Булгаре». Словом, все как будто соответствовало названию гостиницы – «Свет». Но в первую же ночь Тукая постигло разочарование: его номер оказался гнездилищем крыс.
В очерке «Возвращение в Казань» Тукай с юмором рассказывает о своих злоключениях. Он выходит в поисках кошки, а возвращается вместо кошки с клопами. И тут его осеняет: почему бы не напугать крыс самому, прикинувшись кошкой? «Как-то вечером надел валенки, натянул на себя шубу мехом наружу, на голову – вывернутую шапку. К шубе привязал что-то вроде хвоста из мочалки. Сижу в номере репетирую: „Мияу! Мырау! Маааауу! Моррау!“
Показалось, неплохо. Совсем по-кошачьи. В полночь, поджав ноги, уселся поудобней у крысиной норы. И давай мяукать и мурлыкать.
– Мияу! Мырау! Меаяу! Моррау!
Замолк на минуту, вижу, крысы уселись у входа в нору всем семейством и сквозь острые зубы по-своему судят о моем мурлыканье:
– Камиль Мутыгый – и только! Хи-хи-хи!
– Хорошо, мы хоть деньги не платим, а люди платили и не за такие концерты!
–Плохой артист! Но все же лучше «шароварников». (Низкопробная татарская национальная труппа. – И. Н.)
– Тоже мне кошка!
– Нашел чем напугать!
Тут я их перебил:
– Эй, крысиное племя! Не глядите, кто мурлычет, слушайте, как мурлычет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Юмористический очерк Тукая «Напечный рассказ» также написан в Училе и повествует среди прочего о его житье-бытье в деревне и поездке в Арск.
В Арске, когда Кабир отправился на базар, на Габдуллу напала лихорадка. Хозяин предложил ему залезть на печь. «На печке жарко. Аж кости жжет! Но тем приятней. Блаженствуя на печи, я вспомнил строки из своего написанного года три назад стихотворения и расхохотался над самим собой. Вот эти строки:
Пускай состарюсь я, – не стану стариком,
Что богу молится да мелет языком.
Даст бог, на печку не взберусь, вздыхая тяжело.
Возьму я от стихов мне нужное тепло.
Не полезу, дескать, на печку! Полезешь, брат, коль спина замерзнет! «Даст бог, не взберусь!» И угораздило меня сказать «даст бог». «Богохульство, и только!» – подумал я. Нахохотавшись вволю, решил: стихи, брат, одно, а ворот, который кружит миром, – другое. С этими словами л слез с печки, с серьезным видом вышел во двор и уселся в стоявшие у дверей сани. Поехали домой!»
В Училе Габдулла иногда слушал, как дает уроки тамошний учитель. У него появились друзья среди шакирдов. Один из них в трескучие морозы бегал в медресе босиком. Тукай подарил ему свои кукморские, с узорами валенки, в которых приехал из Казани, но, чтобы не обидеть мальчика, сказал: «Очень жесткие, надо бы разносить!» В этом весь Тукай.
Судя по воспоминаниям Рабиги и рассказам земляков, мужики потолковей стали заходить к Тукаю в гости, заводить с ним разговоры. В очерке «Возвращение в Казань» Тукай писал об одном из них: «Остроумен, телом крепок, от своего слова не откажется. Имеет кузницу: из железа и чугуна все делает сам, чинит часы своим деревенским, из соседних деревень тоже. Участвует в мирских делах, умеет читать-писать… Хоть сам не выписывает, но часто привозит из Казани газеты вроде „Вакыт“. Так характеризует поэт Гильфана, того самого ямщика, который увез маленького Тукая в Казань. Но поэт еще многого о нем не знал. Гильфан взял в обыкновение записывать все важные события в своей семье и деревне, складывал баиты.
Гильфан-абзый заходил к Тукаю чаще других. Он жил по соседству с Кашфелькабиром.
В первых же письмах в Казань поэт просил никому, кто бы он пи был, не давать его адрес в Училе. Быть может, он хотел отдохнуть от дел и какое-то время не желал никому отвечать? Возможно. Но Рабига вспоминает другое: «Живя у нас, он все время беспокоился, что за ним могут прийти. Уезжая куда-нибудь, муж каждый раз мне наказывал: „Скажите, что его нет дома, и никого не впускайте“. Даже если Рабига и сгустила краски, то все равно ее слова заслуживают внимания.
Именно осенью 1911 года началась переписка между Казанским комитетом по делам печати, то есть цензурой, жандармским управлением, губернаторской канцелярией, Казанской судебной палатой и Главным управлением по делам печати по поводу книги «Стихи Габдуллы Тукаева». Комитет, изучив книжечку, отдал многие стихотворения для перевода и высказал убеждение в необходимости наложить на нее арест и привлечь автора к суду. 28 ноября это заключение цензуры было направлено прокурору Казанской судебной палаты и Главному управлению в Петербург. Поскольку прокуратурой никаких мер не было принято, в столицу было направлено еще одно отношение, в котором говорилось: «Видеть только эти стороны общественного строя и не обращать внимания на другие значит желать возбудить к данному строю ненависть… В этом стихотворении комитет видит призыв к подрыву существующего строя… Поскольку в стихотворении „О свободе“ содержится прямой призыв рабочих к борьбе, комитет усматривает в нем признаки преступления, предусмотренного в пункте 6 статьи 129 Уголовного уложения».
Странно одно: Казанский комитет по делам печати в 1911 году вдруг затеял шум вокруг книги Тукая, вышедшей еще в 1907 году! Именно о ней в 1908 году агент Персии написал донос. Но в то время дело почему-то заглохло. Оно всплыло снова, видимо, после обысков, допросов и судебных процессов, связанных с событиями в деревне Иж-Буби.
Жандармская переписка продолжалась и в декабре 1911-го и в начале 1912 года. На декабрь приходится и выезд Тукая в Училе. Есть ли связь между этими фактами? Знал ли поэт, что над ним сгущаются тучи? Знал. Недаром говорят: у друга всегда есть друг. В комитете работали и прогрессивно настроенные люди, в том числе татары.
Очевидно, в этой связи Тукай сообщал Г. Шара-фу: «Собираюсь не появляться в Казани до начала апреля».
Но до апреля Тукай не выдержал. В конце февраля бросил все и поспешил в город с его суетой, неустроенностью, бесконечными спорами с Л. Урманчиевым и Г. Камалом, бесцеремонными и невзыскательными «друзьями», которые то и дело отрывали его от работы. Почему? В своем очерке поэт писал: «Как бы мы ни хвалили деревню, там все же многое пе может удовлетворить человека, привыкшего жить в городе. Особенно зимой и в таком, как нынешний, голодном году».
О каком душевном покое могла быть речь, когда поэт каждый день видел страдания людей? К тому же он чувствовал: ему недолго осталось жить, надо успеть как можно больше быть среди людей, принять участие в борьбе.
Не желая возвращаться в ледяной номер казанской гостиницы, откуда он убежал, Тукай решает нанять квартиру, специально заказывает стеганое одеяло, две подушки.
Но и это решение оказалось очередной ошибкой. «Мои хозяйки – русские женщины. Сестры-мещанки. Подлые мещанки. Читаю Максима Горького и ощущаю ненависть к ним, читаю Кнута Гамсуна, и шлю им проклятья». Ошибка непростительная, ибо два года назад он уже имел неосторожность нанять квартиру у такой же мещанки и сбежал через три дня.
Не дождавшись обещанной кровати и провалявшись около недели, «как пустая бутылка на голом полу», он с одним из товарищей снова отправился на поиски номера. Нашел просторную, светлую комнату. И обстановка получше, чем в «Булгаре». Словом, все как будто соответствовало названию гостиницы – «Свет». Но в первую же ночь Тукая постигло разочарование: его номер оказался гнездилищем крыс.
В очерке «Возвращение в Казань» Тукай с юмором рассказывает о своих злоключениях. Он выходит в поисках кошки, а возвращается вместо кошки с клопами. И тут его осеняет: почему бы не напугать крыс самому, прикинувшись кошкой? «Как-то вечером надел валенки, натянул на себя шубу мехом наружу, на голову – вывернутую шапку. К шубе привязал что-то вроде хвоста из мочалки. Сижу в номере репетирую: „Мияу! Мырау! Маааауу! Моррау!“
Показалось, неплохо. Совсем по-кошачьи. В полночь, поджав ноги, уселся поудобней у крысиной норы. И давай мяукать и мурлыкать.
– Мияу! Мырау! Меаяу! Моррау!
Замолк на минуту, вижу, крысы уселись у входа в нору всем семейством и сквозь острые зубы по-своему судят о моем мурлыканье:
– Камиль Мутыгый – и только! Хи-хи-хи!
– Хорошо, мы хоть деньги не платим, а люди платили и не за такие концерты!
–Плохой артист! Но все же лучше «шароварников». (Низкопробная татарская национальная труппа. – И. Н.)
– Тоже мне кошка!
– Нашел чем напугать!
Тут я их перебил:
– Эй, крысиное племя! Не глядите, кто мурлычет, слушайте, как мурлычет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64