На аэродроме началась такая паника! Один самолет пошел на взлет метрах в ста пятидесяти-двухстах от нас. Моторы на предельном форсаже, из патрубков бьет зеленое пламя. Одна «тридцатьчетверка» ударила по нему, попала в бомболюк. Грохнул страшный взрыв. Рядом со мной упал громадный кусок металла. Больше стрелять не пришлось: вся охрана аэродрома разбежалась.
Мои орлы– танкисты воодушевились:
– Сейчас пойдем на Познань.
Я их урезонил:
– Куда вы, вас там сразу пожгут.
И сели мы на аэродроме. Немцы боялись нас и не высылали даже разведку. Мы боялись их и тоже ничего не разведывали.
Я был чином выше танкистов. Держал себя уверенно, стал распоряжаться:
– Два танка поставить к дороге на Познань. Послать туда командира взвода.
Три танка поставили у офицерского казино, где мы расположились.
Мы сели в казино за стойкой и сидели так, пока не подошла танковая бригада. Набор напитков и закусок был бесподобный: яблоки, шоколад, конфеты, анчоусы, колбасы и сыры разнообразнейшие – французские, итальянские… Все солдаты ходили под газами.
Я больше всего боялся: перепьются, а там полно официанток и всякой женской обслуги… Всех этих баб, человек восемьдесят, велел загнать в казино и выставил свою охрану. Немки сначала очень перепугались, плакали, потом успокоились: видят – их не трогают. Мы для них были существами другой породы.
Комротам– танкистам я сразу сказал:
– Если ваши ребята начнут кобениться – смотрите сами…
Один командир роты, худенький, интеллигентный, быстренько забалдел. Второй был хваткий, цепкий такой, но меня побаивался. Танков было пятнадцать, их против нас было мало. В своих я был уверен полностью. Танковая бригада подошла только к вечеру. А свое начальство я увидел дня через четыре в Познани. Мой комбриг Петр Иванович Вальченко, когда пришел в Познань, нисколько не удивился, увидев меня. Ему нравилось, как я водил дивизион. Побатарейно, с интервалом в десять-пятнадцать минут. Иначе получается такая гармошка…
Окружили Познань. Выбили немцев из города, загнали их, тысяч сорок, в крепость – Цитадель.
Аэродром мог принести большие неприятности. А теперь наши летчики имели аэродром, даже с бензином. Пикировщик Пе-2 взлетал с аэродрома, даже не убирал шасси, высыпал на Цитадель бомбы с двухсот-трехсот метров и шел назад. И так – карусель целый день.
Мы шастали по городу. В Познани размещались немецкие тыловые базы. Все попало к нам. Взяли много трофеев: хорошие офицерские сапоги, кожаные, непромокаемые – для шпор штрипка, черные суконные эсэсовские брюки – застегиваются снизу. Спрашиваю комбрига:
– Можно надеть суконные брюки?
– Можешь, если оденешь весь дивизион.
Я и одел. Вывез три «студебеккера» коньяка «Мартель блю». Снабдил всех своих приятелей. Завел хрустальные фужеры: зеленые ножки, каждый со своим звоном. Жалко, быстро перебились…
События в Германии начала сорок пятого года развивались столь же динамично, как у нас в сорок первом. После окружения Познани основная часть наших войск, танки и мотопехота, пошли вперед занимать плацдармы на Одере. Мы остались на блокаде Цитадели. У нас было пехоты раза в три меньше, чем у немцев, но гораздо больше артиллерии. Если бы они смогли собраться в кулак – прорвались бы. Наша задача была – не дать собрать этот кулак.
Цитадель была выстроена давно, еще в средние века. Эспланада была уже застроена, и крепость обступили более высокие дома. Я сидел в номере на пятом этаже десятиэтажного отеля «Остланд». Отсюда просматривался весь двор Цитадели. Я видел, как немцы сосредоточиваются под воротами. Методически накрывал это место огнем. Немцам ни разу не удалось даже попробовать пойти на прорыв из Цитадели. Огневая позиция дивизиона была на местном воинском плацу. Солдат-телефонист сидел в кресле, перед ним на телефонном ящике – выпивка, закусь. Я звоню. Он кричит: «Расчет! К орудию!» Солдаты прямо из окон казармы прыгают на плац – стрелять. А в казарме уже и девки мелькают: немки, польки…
В отеле мы расположились по-барски. По одну сторону коридора, в номерах, выходящих на Цитадель, – наши НП, в номерах, выходящих во двор гостиницы, жили мы. Очень неплохо жили. Каждый вечер пили «Мартель» с французским шампанским. На столе – огурцы, лимоны, косуля, бекон. Нам готовили свои повара: местные разбежались. Осажденным в Цитадели немцам ночью сбрасывали самолетами мешки. Большая часть попадала к нам. Там были хорошие консервы.
Мне дали на ночь Стендаля «Красное и черное». Я за ночь выпил бутылку «Мартеля» и полбутылки «Шартреза». Здоровый тогда был. Есть тогдашняя фотография: такая сытая, довольная морда. По дивизиону ходили «Три мушкетера». Книжку разодрали на три части и по очереди читали. Свет был от аккумулятора для подводных лодок. В Познани оказался завод таких аккумуляторов, и один стоял у нас во дворе.
10
Такая приятная жизнь продолжалась недолго. Немцы из Померании шестнадцатью дивизиями ударили вдоль Одера по нашим коммуникациям. Могли отрезать наши части, идущие на Берлин.
Я, как уже говорил, после войны выпускал книгу Антипенко, зам по тылу у Рокоссовского. Он мне рассказывал, что Жуков решил нанести встречный удар, а боеприпасы были на исходе. Жуков бесновался, говорил самому Антипенко, что расстреляет его. Вся надежда была на боеприпасы, которые остались неизрасходованными в Белоруссии после операции «Багратион». Поезда с боеприпасами оттуда шли так: вдоль железной дороги летали У-2, садились и регулировали движение.
Меня бросили на этот встречный контрудар. Со всей бригады собрали боеприпасы – дали в мой дивизион, слили весь бензин – мне. И я погнал навстречу немцам. Когда я подошел под Реец, у меня была неполная заправка и всего на два залпа снарядов. Я дал один залп, и тут подошли поезда с боеприпасами из Белоруссии. Весь парковый дивизион бригады работал не на четыре дивизиона, а только на меня.
Тут мы с ходу нанесли встречный удар, разрезали немецкий фронт и пошли к морю.
После Померании, примерно в начале февраля 45-го, нас перевели на Одер. Сперва стоял на этой стороне реки и стреляли по тому берегу. Я жил здесь в блиндаже с перилами.
Соорудил его мой ординарец, Федор Иванович – ярославский плотник. Он все делал одним топором, даже ложки точил. «Для блиндажа, – сказал, – дайте одного солдата, бревна поднимать». Ему было лет сорок. Меня опекал, заботился, бурчал, если что было не по нему. Держал меня в строгости. Я его звал по имени-отчеству. Он был баптистом и человеком чистейшей души.
Случилось мне съездить в соседнюю бригаду, к папеньке – орден обмывать. Сдуру поехал на лошади. Нахлестался… Ехал назад – с лошади падал, задом в грязь. Приехал, зову:
– Федор Иванович!
Тот идет, бунчит:
– Не может сам слезть…
Утром боюсь открыть глаза. Федор Иванович чистит шинель, ворчит: «И куда его только носило… и т. п.»
Стояли мы в немецком городке. Федору Ивановичу понадобилось прострочить мешочек на швейной машинке. Пошел вниз к хозяйке, немке лет тридцати пяти. Прибежал, разъяренный, в чем дело – узнать невозможно. Говорю замполиту:
– Пашк, об Федора Ивановича спички можно зажигать. Узнай, в чем дело.
Тот умел подходы делать. Пришел, чуть не лопается от смеха: Федор Иванович, придя к немке, показал на пальцах что ему надо. Та сняла трусы и легла на диван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Мои орлы– танкисты воодушевились:
– Сейчас пойдем на Познань.
Я их урезонил:
– Куда вы, вас там сразу пожгут.
И сели мы на аэродроме. Немцы боялись нас и не высылали даже разведку. Мы боялись их и тоже ничего не разведывали.
Я был чином выше танкистов. Держал себя уверенно, стал распоряжаться:
– Два танка поставить к дороге на Познань. Послать туда командира взвода.
Три танка поставили у офицерского казино, где мы расположились.
Мы сели в казино за стойкой и сидели так, пока не подошла танковая бригада. Набор напитков и закусок был бесподобный: яблоки, шоколад, конфеты, анчоусы, колбасы и сыры разнообразнейшие – французские, итальянские… Все солдаты ходили под газами.
Я больше всего боялся: перепьются, а там полно официанток и всякой женской обслуги… Всех этих баб, человек восемьдесят, велел загнать в казино и выставил свою охрану. Немки сначала очень перепугались, плакали, потом успокоились: видят – их не трогают. Мы для них были существами другой породы.
Комротам– танкистам я сразу сказал:
– Если ваши ребята начнут кобениться – смотрите сами…
Один командир роты, худенький, интеллигентный, быстренько забалдел. Второй был хваткий, цепкий такой, но меня побаивался. Танков было пятнадцать, их против нас было мало. В своих я был уверен полностью. Танковая бригада подошла только к вечеру. А свое начальство я увидел дня через четыре в Познани. Мой комбриг Петр Иванович Вальченко, когда пришел в Познань, нисколько не удивился, увидев меня. Ему нравилось, как я водил дивизион. Побатарейно, с интервалом в десять-пятнадцать минут. Иначе получается такая гармошка…
Окружили Познань. Выбили немцев из города, загнали их, тысяч сорок, в крепость – Цитадель.
Аэродром мог принести большие неприятности. А теперь наши летчики имели аэродром, даже с бензином. Пикировщик Пе-2 взлетал с аэродрома, даже не убирал шасси, высыпал на Цитадель бомбы с двухсот-трехсот метров и шел назад. И так – карусель целый день.
Мы шастали по городу. В Познани размещались немецкие тыловые базы. Все попало к нам. Взяли много трофеев: хорошие офицерские сапоги, кожаные, непромокаемые – для шпор штрипка, черные суконные эсэсовские брюки – застегиваются снизу. Спрашиваю комбрига:
– Можно надеть суконные брюки?
– Можешь, если оденешь весь дивизион.
Я и одел. Вывез три «студебеккера» коньяка «Мартель блю». Снабдил всех своих приятелей. Завел хрустальные фужеры: зеленые ножки, каждый со своим звоном. Жалко, быстро перебились…
События в Германии начала сорок пятого года развивались столь же динамично, как у нас в сорок первом. После окружения Познани основная часть наших войск, танки и мотопехота, пошли вперед занимать плацдармы на Одере. Мы остались на блокаде Цитадели. У нас было пехоты раза в три меньше, чем у немцев, но гораздо больше артиллерии. Если бы они смогли собраться в кулак – прорвались бы. Наша задача была – не дать собрать этот кулак.
Цитадель была выстроена давно, еще в средние века. Эспланада была уже застроена, и крепость обступили более высокие дома. Я сидел в номере на пятом этаже десятиэтажного отеля «Остланд». Отсюда просматривался весь двор Цитадели. Я видел, как немцы сосредоточиваются под воротами. Методически накрывал это место огнем. Немцам ни разу не удалось даже попробовать пойти на прорыв из Цитадели. Огневая позиция дивизиона была на местном воинском плацу. Солдат-телефонист сидел в кресле, перед ним на телефонном ящике – выпивка, закусь. Я звоню. Он кричит: «Расчет! К орудию!» Солдаты прямо из окон казармы прыгают на плац – стрелять. А в казарме уже и девки мелькают: немки, польки…
В отеле мы расположились по-барски. По одну сторону коридора, в номерах, выходящих на Цитадель, – наши НП, в номерах, выходящих во двор гостиницы, жили мы. Очень неплохо жили. Каждый вечер пили «Мартель» с французским шампанским. На столе – огурцы, лимоны, косуля, бекон. Нам готовили свои повара: местные разбежались. Осажденным в Цитадели немцам ночью сбрасывали самолетами мешки. Большая часть попадала к нам. Там были хорошие консервы.
Мне дали на ночь Стендаля «Красное и черное». Я за ночь выпил бутылку «Мартеля» и полбутылки «Шартреза». Здоровый тогда был. Есть тогдашняя фотография: такая сытая, довольная морда. По дивизиону ходили «Три мушкетера». Книжку разодрали на три части и по очереди читали. Свет был от аккумулятора для подводных лодок. В Познани оказался завод таких аккумуляторов, и один стоял у нас во дворе.
10
Такая приятная жизнь продолжалась недолго. Немцы из Померании шестнадцатью дивизиями ударили вдоль Одера по нашим коммуникациям. Могли отрезать наши части, идущие на Берлин.
Я, как уже говорил, после войны выпускал книгу Антипенко, зам по тылу у Рокоссовского. Он мне рассказывал, что Жуков решил нанести встречный удар, а боеприпасы были на исходе. Жуков бесновался, говорил самому Антипенко, что расстреляет его. Вся надежда была на боеприпасы, которые остались неизрасходованными в Белоруссии после операции «Багратион». Поезда с боеприпасами оттуда шли так: вдоль железной дороги летали У-2, садились и регулировали движение.
Меня бросили на этот встречный контрудар. Со всей бригады собрали боеприпасы – дали в мой дивизион, слили весь бензин – мне. И я погнал навстречу немцам. Когда я подошел под Реец, у меня была неполная заправка и всего на два залпа снарядов. Я дал один залп, и тут подошли поезда с боеприпасами из Белоруссии. Весь парковый дивизион бригады работал не на четыре дивизиона, а только на меня.
Тут мы с ходу нанесли встречный удар, разрезали немецкий фронт и пошли к морю.
После Померании, примерно в начале февраля 45-го, нас перевели на Одер. Сперва стоял на этой стороне реки и стреляли по тому берегу. Я жил здесь в блиндаже с перилами.
Соорудил его мой ординарец, Федор Иванович – ярославский плотник. Он все делал одним топором, даже ложки точил. «Для блиндажа, – сказал, – дайте одного солдата, бревна поднимать». Ему было лет сорок. Меня опекал, заботился, бурчал, если что было не по нему. Держал меня в строгости. Я его звал по имени-отчеству. Он был баптистом и человеком чистейшей души.
Случилось мне съездить в соседнюю бригаду, к папеньке – орден обмывать. Сдуру поехал на лошади. Нахлестался… Ехал назад – с лошади падал, задом в грязь. Приехал, зову:
– Федор Иванович!
Тот идет, бунчит:
– Не может сам слезть…
Утром боюсь открыть глаза. Федор Иванович чистит шинель, ворчит: «И куда его только носило… и т. п.»
Стояли мы в немецком городке. Федору Ивановичу понадобилось прострочить мешочек на швейной машинке. Пошел вниз к хозяйке, немке лет тридцати пяти. Прибежал, разъяренный, в чем дело – узнать невозможно. Говорю замполиту:
– Пашк, об Федора Ивановича спички можно зажигать. Узнай, в чем дело.
Тот умел подходы делать. Пришел, чуть не лопается от смеха: Федор Иванович, придя к немке, показал на пальцах что ему надо. Та сняла трусы и легла на диван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61