– Неужели? Но расскажите мне поподробней о гобелене.
– Я не хотела никому показывать раньше времени. Это все Люк...
– Люк? – вскричала я, сердце мое отчаянно забилось.
– Такой непоседливый... Заплакал, когда его поднесли к купели, и порвал рубашечку. С тех пор никто не догадался ее починить. Хотя она ведь не была нужна.
– Вы почините ее так, что она будет как новая, я уверена, – сказала я, и старушка просияла.
– Загвоздка в тебе... – пробормотала она. – Не знаю, куда поместить тебя. Потому-то.
– Не знаете, куда поместить меня? – озадаченно переспросила я.
– Я уже закончила Габриеля... и собаку. Славная была собачка. Только имя странное – Пятница.
– Тетя Сара, что вам известно о Пятнице?
– Бедный Пятница, такой милый песик, и такой верный. Должно быть, из-за этого. Интересно, дорогая, как твой малыш будет вести себя во время крестин? Маленькие Роквеллы всегда такие непослушные... Я сама выстираю рубашечку.
– Что вы хотели сказать о Пятнице, тетя Сара? Она сочувственно взглянула на меня.
– Это была твоя собака, тебе лучше знать. Но я никому не позволю к ней притронуться. Ее очень трудно гладить, особенно гофрировку. Я гладила ее для Люка. И для Габриеля.
– Тетя Сара, – сказала я, повинуясь внезапному порыву, – покажите мне этот гобелен.
В ее глазах мелькнул лукавый огонек.
– Но он не закончен, и я не хотела его никому показывать. До поры до времени.
– Почему? Вы же показывали мне предыдущий, а он тоже не был закончен.
– То было совсем другое дело. Тогда я знала...
– Знали? Она кивнула.
– Понимаешь, я не знаю, куда поместить тебя.
– Но я же здесь.
Она склонила голову набок и взглянула на меня блестящими птичьими глазками.
– Сегодня... завтра... может быть – через неделю... А где ты будешь потом?
Но я не собиралась отступать.
– Ну пожалуйста, – вкрадчиво попросила я, – разрешите мне посмотреть.
Мой неподдельный интерес явно льстил ей.
– Ну, разве что тебе, – согласилась она, – но больше ни одной живой душе.
– Я никому не расскажу, – пообещала я.
– Хорошо, иди сюда.
Она подошла к шкафу, достала кусок полотна и прижала его к себе так, что вышивка была не видна.
– Пожалуйста, покажите.
Тетя Сара повернула гобелен картинкой ко мне, по-прежнему прижимая его к груди. Вышивка изображала южный фасад дома; на каменных плитах перед ним лежало тело Габриеля. Картина была столь выразительной и правдоподобной, что мне стало нехорошо. Приглядевшись, я увидела рядом с Габриелем Пятницу, его распростертое маленькое тельце застыло в смертном окоченении. Это было ужасно.
Я не смогла сдержать возгласа изумления, и тетя Сара удовлетворенно хихикнула. Мой испуг был для нее лучшей похвалой.
– Все выглядит... совсем как в жизни, – выдавила я.
– А все так и было... в определенном смысле, – задумчиво промолвила она. – Я видела, как он лежал, – спустилась во двор, когда тело еще не унесли... Именно так он и выглядел.
– Габриель… – печально пробормотала я, ибо гобелен вызвал к жизни множество милых воспоминаний и позволил мне увидеть мужа так ясно, как мне не удавалось со дня его гибели.
– Тогда я сказала себе: я вышью это на своем следующем гобелене, – продолжала тетя Сара, – и я это сделала.
– А Пятница? – спросила я. – Его вы тоже видели? Она замолчала, словно пытаясь припомнить.
– Видели, тетя Сара? – не отставала я.
– Он был преданным псом, – ответила она, – и умер из-за своей преданности.
– И вы видели его мертвым... как Габриеля? Ее лицо снова сморщилось.
– Все на гобелене, – ответила она наконец.
– Но там он лежит возле Габриеля, а на самом деле было не так.
– Не так? Ведь его унесли, разве нет?
– Кто унес его?
Она непонимающе взглянула на меня и повторила:
– Кто его унес? – так, будто умоляла ответить.
– Вы же знаете, правда, тетя Сара?
– О да, я знаю, – радостно подтвердила старушка.
– Тогда умоляю – скажите мне! Это очень важно.
– Но ведь ты тоже знаешь.
– Если бы! Скажите же, тетя Сара, мне непременно нужно это узнать.
– Я не помню.
– Но вы помните так много всего, неужели вы не можете вспомнить такую важную вещь?
Ее лицо вдруг просветлело.
– Вспомнила, Кэтрин, – это был монах!
Вид у нее был такой невинный, что я поняла: она помогла бы мне, будь это в ее силах. Я так и не поняла, что же ей все-таки известно. Она жила в двух мирах – реальном и воображаемом, которые подчас так переплетались, что она не могла различить их. Обитатели Забав явно недооценивали ее: они выбалтывали перед ней свои секреты, не подозревая, что она, подобно сороке, набрасывалась на яркие и блестящие кусочки информации и уносила их в свое гнездо.
Я еще раз взглянула на гобелен, и теперь, когда первый шок прошел, заметила, что тела Габриеля и Пятницы занимали только часть его. Оставшаяся часть была пуста.
Тетя Сара тут же угадала мою мысль, лишний раз подтвердив, что могла быть весьма проницательной.
– Это для тебя, – пояснила она. В эту минуту она походила на ясновидящую, от взора которой будущее, неизвестное обычным людям, отгорожено лишь прозрачной завесой.
Я промолчала. Она подошла поближе и вцепилась мне в руку так, что я ощутила сквозь рукав прикосновение ее горячих пальцев.
– Я не могу закончить, – прохныкала она, – потому что не знаю, куда поместить тебя. – Она снова повернула гобелен картинкой к себе. – Ты не знаешь. Я не знаю. А монах знает... – Она вздохнула. – Ничего не поделаешь, придется подождать. Так некстати... Я не могу начать следующий гобелен, пока не закончу этот.
Тетя Сара отошла к шкафу, спрятала гобелен, потом вернулась и заглянула мне в лицо.
– Ты неважно выглядишь, – заметила она. – Присядь. С тобой все будет в порядке, правда ведь? Бедняжка Клер! Она умерла. Можно сказать, что ее убило появление на свет Габриеля.
Пытаясь избавиться от неприятного чувства, нахлынувшего на меня при виде мертвого Габриеля на гобелене, я рассеянно отозвалась:
– У нее, кажется, было больное сердце, я же совершенно здорова.
Тетя Сара с сомнением взглянула на меня.
– Может, поэтому мы и подружились... – загадочно произнесла она.
– О чем вы, тетя Сара?
– Мы ведь с тобой друзья. Я с самого начала знала, что так и будет. Как только ты появилась, я подумала: «Мне нравится Кэтрин. Она меня понимает». Наверное, поэтому они и говорят...
– Тетя Сара, объясните, ради Бога, что вы имеете в виду. Почему вы считаете, что мы с вами понимаем друг друга лучше, чем другие?
– Про меня обычно говорят, что я впала в детство... У меня вдруг мелькнула ужасная догадка.
– А что говорят про меня?
Немного помолчав, она сказала:
– Я всегда любила бывать на галерее менестрелей. Меня охватило раздражение. Неужели в ее голове опять все перепуталось и теперь мне не узнать, что она имела в виду? Но потом мне стало ясно, что ее слова как раз и были ответом на мой вопрос и что галерея менестрелей как-то связана с ее открытием.
– Вы прятались на галерее менестрелей, – торопливо подсказала я, – и услышали чей-то разговор.
Она кивнула, широко раскрыв глаза, потом быстро оглянулась, словно ожидая увидеть кого-то у себя за спиной.
– Речь шла обо мне?
Она снова кивнула и потрясла головой.
– Боюсь, в этом году нам не придется украшать дом к Рождеству. Из-за Габриеля, понимаешь? Несколько веточек остролиста – и все…
Внутри у меня все кипело, но я сознавала, что не должна спугнуть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69