Падре Сальвадор с усилием выдавил из себя признание.
– Так вы все знали?
– А как же иначе! Но у него черты и взгляд Альварадо. Это и ввело меня поначалу в заблуждение.
– Тогда что же мне делать?
– Мы оба погрязли в грехе. Но Господь… он справедлив. Невинные не должны страдать.
Николас мерил шагами тесную камеру, стараясь не стукаться головой о низкий, затянутый паутиной потолок. Тюрьма была выстроена в первые годы испанского владычества над Мексикой, и, вероятно, с тех пор никто не думал выгонять из смрадных каменных мешков пауков и ползучих гадов. В нее сажали не благородных преступников-креолов, а пеонов, которых не считали людьми. По стенам сочилась вода, а в первую же ночь он спугнул крыс, принявшихся грызть его ноги. После этого Ник уже не снимал сапог.
Он потерял счет дням. Окошко наверху было настолько густо зарешечено и вдобавок покрыто пылью, что солнце не проникало сквозь стекло.
Золотые часы он отдал стражнику, чтобы тот отправил весточку Мерседес. Дошло ли письмо до нее? И если дошло, каков будет ее отклик?
Доказывать арестовавшим его хуаристам, что он не Эль Диабло, кого они ищут, было бессмысленно. В его тайну посвящены лишь сам Хуарес, находящийся уже далеко, и бесцветный мистер Маккуин. Где эта бледная личность, обещавшая ему все блага рая после выполнения задания?
Ник потерял надежду на встречу с ним. Его, Ника, расстреляют и похоронят в безвестной могиле, а женщина, любимая им, проклянет его. И ребенок! Их дитя… Он полюбил его еще до рождения… Что будет с ним?
«Где же Маккуин? Я предсказывал Максимилиану Габсбургу расстрел, а сам скоро встану у стенки…»
Замок на двери, ржавый и мерзкий, как вся эта тюрьма, вдруг отомкнулся в неположенный час, и шуршание юбок заполнило камеру волшебным шумом.
– У тебя есть полчаса, потом я вернусь, – произнес стражник и запер дверь за собой.
Ник услышал, как Мерседес робко поблагодарила его, но он был не в силах поверить, что это не сон, что она здесь, с ним, в этом каземате.
– Ты не должна была приходить сюда, – сказал Ник.
– Почему? Раз ты здесь, то и я с тобой…
Ее такая красивая изящная рука вытянулась вперед во мраке и нежно тронула его лицо.
– Что они сделали с тобой?
Он зарос щетиной, исхудал, и огонек в его волчьих глазах померк.
«О Пресвятая Дева! Как ты могла позволить так поступить с ним?»
– Не приближайся ко мне, – остановил ее Ник. – От меня дурно пахнет. Я не мылся несколько недель.
– Ты говоришь глупости, – сказала она, и слезы потекли по ее лицу. – Хоть ты грязный, хоть чистый – мне все равно, главное, что ты жив…
– Где Маккуин? – с нетерпением спросил Ник.
– Не знаю… И никто не знает.
– О Боже! – Он осторожно коснулся пальцами ее округленного живота. – Ты носишь ребенка, а сколько всего выпало на твою долю!
– Ты скоро подержишь его на руках… – Мерседес пыталась улыбнуться, но ей не очень это удалось. Она лишь надеялась, что из-за царящего полумрака он не увидит ее жалкую гримасу.
Ника осенила догадка:
– Ты виделась с Лусеро?
– Да… Он месяц провел в Гран-Сангре. – Мерседес сама предварила его следующий вопрос: – Я не позволила ему даже коснуться меня!
– Так ты теперь знаешь всю правду обо мне?
– Конечно! И я люблю тебя, Ник! И все в доме ждут твоего возвращения… Когда я тебя освобожу, – добавила она.
– Не очень-то надейся на это. Им так хочется меня расстрелять. У них еще остались пули, и их некуда потратить. Таковы законы гражданской войны! Если даже власти в Дуранго поверят тебе, что маловероятно, кем ты предстанешь в глазах всех соседей – греховной женой, зачавшей незаконного ребенка от безродного бродяги?
– Замолчи, прошу тебя…
Ее мягкие губы поцеловали его разгневанные глаза и заставили сомкнуть ресницы.
– Ничто не остановит меня, Ник! Мой любимый! Муж мой! Я встречусь с местным комендантом и признаюсь во всем…
Стражник отомкнул запоры, вывел женщину прочь и вновь лязгнул ключом, оставив Ника дожидаться своей участи.
Полковник Моралес принял Мерседес в своем кабинете, мало чем отличающемся от тюремной камеры, где был заточен Ник. Вероятно, подражая аскетичному в быту Хуаресу, он подчеркивал этим приверженность своему президенту.
– Сожалею, что мы встретились по такому печальному поводу, сеньора Альварадо. От меня в этом деле ничего не зависит. Трибунал решит – жить ли Лусеро Альварадо или умереть.
– Но вы ошибаетесь – ваш заключенный не Лусеро Альварадо! Его имя Николас Форчун. Он американец, а не Эль Диабло, за которым вы охотитесь.
Моралес посмотрел на нее с таким изумлением, словно увидел, что у женщины, стоящей перед ним, внезапно выросла вторая голова.
– Я понимаю, что для леди в вашем положении…
– Мое положение тут ни при чем! Я не безумна и не сочиняю нелепые истории, дабы спасти от казни отца своего ребенка. Я говорю правду, – заявила Мерседес, стараясь казаться спокойной и уверенной в себе.
– Вы сказали… – Его взгляд невольно обратился на ее выпуклый живот. Смутившись, полковник Моралес поторопился поднять голову. – Простите, но как я должен вас понимать…
– Именно так, как вы поняли, комендант. Николас Форчун – отец моего ребенка, но не мой супруг. Он и Лусеро – сводные братья, и оба удивительно похожи на своего общего родителя, покойного дона Ансельмо.
Моралес принялся нервно перебирать бумаги, разложенные на столе, чтобы хоть как-то скрыть свою растерянность.
– Даже если это все правда, во что трудно поверить, я не имею власти освободить его.
– Когда состоится трибунал?
Он повертел шеей в тесном воротнике голубого мундира. Ему явно не хватало воздуха.
– Завтра в десять.
– Я буду там ровно в десять.
Мерседес встала и вежливо поклонилась.
Офицер вскочил, обогнул стол, распахнул перед ней дверь.
Моралес в свою очередь отвесил ей глубокий поклон, но предупредил:
– Сомневаюсь, что ваше присутствие повлияет на решение суда. У сеньора Альварадо есть несколько свидетелей его зверств. Одна из них… молодая женщина, изнасилованная Эль Диабло.
Мерседес побледнела, но упрямо вскинула подбородок.
– Тогда, вероятно, она не видела шрам, который есть у Ника на левой щеке. У Лусеро нет подобной метки.
Она знала, что комендант не поверил ей. О Господь и все святые на небесах, неужели трибунал будет так же глух и слеп? Но ведь и многие люди в Гран-Сангре поддались обману и не обратили внимания на отсутствие шрама на щеке, когда вернулся Лусеро.
«Люди видят то, что хотят видеть!» – повторила она в уме фразу, брошенную Лусеро.
На рассвете Николаса разбудил лязг отпираемых замков. Он приподнялся, еще не придя в себя от кошмарных снов, мучивших его всю ночь.
Мерседес вошла в камеру бодрым шагом в сопровождении полного лысого человечка с кожаным саквояжем и солдата, согнувшегося под тяжестью железной ванны, которую тут же, избавляясь от ноши с радостью, опустил с грохотом на каменный осклизлый пол.
– Какого дьявола… – Ник в изумлении протирал глаза. – Что происходит?
– Я нашла это в тюрьме. В нее складывали крупу. Я подкупила здешнего повара, и он согласился одолжить ее на время, чтобы ты привел себя в порядок, прежде чем явиться на суд.
Мерседес сделала кому-то знак, и из-за ее спины появился другой солдат с ведрами горячей воды. Опорожнив их в ванну, он тут же отправился за новой порцией, а лысый человечек достал из саквояжа свои инструменты – парикмахерские ножницы, помазок и бритву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109