Закрыв глаза и откинувшись на спинку, он, преисполненный восторга, управлял змеем «по натяжке», иначе говоря, определяя по степени натяженности нити, какие действия следует предпринимать.
Силия, которой понадобилось всего несколько секунд на то, чтобы дать клиенту в шезлонге понять, что его предложение принято, вернулась к Келли. Нить медленно разматывалась, уходя в небо. Отмотается, остановится, натяжение спадет, и Келли тут же намотает ее немного назад на катушку; потом опять начнет травить, остановит, намотает немного, остановит – и так раз за разом. Закоренелые оптимисты приблизительно так же двигают историю вперед. Когда на катушке оставалось еще не менее четверти нити, змей парил, не дергаясь, высоко в небе – маленькая точечка в небе на фоне голубых небесных лужаек, которые ветер постоянно расчищал на востоке. Коляска, в ответ на движения Келли, ерзала на месте и терлась об ограду. Келли сожалел о том, что зад у него не такой хваткий, как рука. Как замечательно удобно было бы тогда с помощью хваткого зада удерживаться на одном месте! Не открывая глаз, он похвалил Силию:
– У тебя сегодня все получилось замечательно.
Силия решила не делать вид, что поняла это замечание, как относящееся к тому, как ей удачно удалось запустить по его сигналу змея, а не к тому, как ловко она подцепила клиента.
– А вчера был удачный день?
– Не очень. Один мальчишка и один выпивоха.
Келли позволил катушке очень быстро размотаться почти до конца – да здравствует индустриальная революция, благодаря которой стали возможны подобные прочные нити и замечательные катушки! – притормозил и осторожно стравил оставшиеся несколько последних метров. Почувствовав по натяжению нити, что змей добрался до пределов своих возможностей, Келли сел прямо и, открыв глаза, до крайности гиперметропические, нашел взглядом своего змея в вышине и с величайшим удовольствием принялся следить за ним, наслаждаясь достигнутым успехом.
Силия змея в небе уже различить не могла – она видела лишь несколько метров нити, уходящей ввысь, натянутой не туго, а взмывающей в поднебесье с легким провисанием, имеющим кривую редкой красоты. Вот и все, а Келли пребывал в восторге, можно сказать в упоении. Ведь теперь он мог измерить расстояние между видимым и невидимым, теперь он мог даже определить ту точку, в которой видимое встречалось с невидимым. Конечно, результат таких наблюдений нельзя было бы назвать научным, слишком много случайностей тут имелось, слишком много вещей непостижимых. Но удовольствие, которое получал Келли, было отнюдь не меньшим (по крайней мере, предположительно), чем то, которое снизошло на Адамса, дедуктивным способом определившего существование планеты Нептун по необычному поведению на орбите планеты Уран… Келли устремил взгляд своих орлиных глаз на ту точку в пустом небе, в которой, как он полагал, должен будет появиться змей, когда его начнут спускать вниз, и принялся наматывать нить назад на катушку.
Отойдя немного в сторону, Силия глянула в небо, но не для того, чтобы, как и Келли, отыскать там змея, который вот-вот должен был стать видимым – она прекрасно знала, что дед увидит змея задолго до того, как она сумеет различить эту точечку в небе, – а для того, чтобы открыть лицо мягкому свету солнца, скрытого за облаками, который напоминал ей Ирландию. Ничего другого об Ирландии она не помнила. Свет этот, словно елеем мазавший ей глаза, доставлял изысканное удовольствие. Всматриваясь в небо, она постепенно стала различать других змеев, и среди них первым увидела сдвоенного змея того мальчика, который однажды не ответил на ее приветствие, однако, не по невежливости, а просто потому, что не расслышал его, так как напевал что-то себе под нос. Змеи были сдвоены необычным образом, не один за другим, а параллельно, и поэтому были легко узнаваемы.
Смехотворное, нелепое мельтешение игрушек, уносящихся в небеса, небеса, становящиеся все более высокими и недостижимыми, ветер, рвущий занавес облаков в клочья, бездонные зеленовато-голубые провалы, по краям которых – кружево облачных полос, постоянно меняющих конфигурацию, медленно угасающий свет дня – когда-то, еще совсем недавно, она бы обратила внимание на все это. А теперь она следила лишь за спаренным змеем, который неуверенно снижался, уходя от разгневанного ветра, бушующего в вышине. Змей дергался из стороны в сторону, опускался слишком быстро. Падал. Мальчик бежал, чтобы попытаться как-то смягчить его удар о землю… не получилось… мальчик расстроен… стал на колени, склонился над обломками, может быть, даже плачет… Когда этот мальчик уходил, он уже не пел, и Силия не окликнула его и не поприветствовала, не пожелала доброго вечера…
До нее донеслись, пока еще издалека, едва слышимые крики сторожей… ваем… рываем… закрываем… осим… окинуть парк… просим покинуть парк… Силия повернула голову и взглянула на Келли. Тот лежал, завалившись на бок, щекой на своем плече; оттопыренная жесткая складка плаща приподнимала ему губу, от чего лицо приобретало выражение злобного оскала. Нет, он не умирал, просто дремал. Катушка вывалилась у него из рук, покатилась по ноге. Сильно ударилась об ограду, упала наземь. Келли вздрогнул и проснулся.
Закрываем! Закрываем! Просим всех покинуть парк!
И тут Келли вдруг поднялся из коляски, с трудом, раскачиваясь из стороны в сторону, вскинул вверх руки, потом широко расставил их и, пошатываясь, побрел по тропинке, ведущей к воде, – страшное, прискорбное зрелище. Слишком длинный плащ с хрустящим шорохом волочился по земле, кепочка сидела на верхушке головы как фонарь на куполе собора; череп казался пузырем, вздувающимся из-под нелепого головного убора; искалеченное лицо походило на старый кожаный мешок, набитый костями; из горла у него вырывались булькающие, сдавленные звуки.
Силия успела остановить старика у самой кромки воды. Конец нити, оторвавшейся от катушки, очевидно, в тот момент, когда Келли поднимался из кресла, хлестнул по воде, крутанулся в воздухе, весело вспорхнул ввысь и исчез. Келли обмяк и упал бы, если бы его не поддержала Силия. Кто-то подкатил Келлиеву инвалидную коляску и помог усадить в нее старика. Силия, толкая перед собой коляску, двинулась по узкой тропинке. Катить коляску было тяжело, в лицо дул колючий ветер. А предстояло еще вкатить коляску по крутому подъему на холм. Но более короткого пути домой не было. Ветер постоянно швырял ее золотистые волосы ей же в лицо. А вот яхтсменская кепочка прилепилась к Келлиевой голове, как ракушка к камню. Рычаги на подъеме дергались, как уставшее сердце. Силия закрыла глаза.
Закрываем!
Закрываем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Силия, которой понадобилось всего несколько секунд на то, чтобы дать клиенту в шезлонге понять, что его предложение принято, вернулась к Келли. Нить медленно разматывалась, уходя в небо. Отмотается, остановится, натяжение спадет, и Келли тут же намотает ее немного назад на катушку; потом опять начнет травить, остановит, намотает немного, остановит – и так раз за разом. Закоренелые оптимисты приблизительно так же двигают историю вперед. Когда на катушке оставалось еще не менее четверти нити, змей парил, не дергаясь, высоко в небе – маленькая точечка в небе на фоне голубых небесных лужаек, которые ветер постоянно расчищал на востоке. Коляска, в ответ на движения Келли, ерзала на месте и терлась об ограду. Келли сожалел о том, что зад у него не такой хваткий, как рука. Как замечательно удобно было бы тогда с помощью хваткого зада удерживаться на одном месте! Не открывая глаз, он похвалил Силию:
– У тебя сегодня все получилось замечательно.
Силия решила не делать вид, что поняла это замечание, как относящееся к тому, как ей удачно удалось запустить по его сигналу змея, а не к тому, как ловко она подцепила клиента.
– А вчера был удачный день?
– Не очень. Один мальчишка и один выпивоха.
Келли позволил катушке очень быстро размотаться почти до конца – да здравствует индустриальная революция, благодаря которой стали возможны подобные прочные нити и замечательные катушки! – притормозил и осторожно стравил оставшиеся несколько последних метров. Почувствовав по натяжению нити, что змей добрался до пределов своих возможностей, Келли сел прямо и, открыв глаза, до крайности гиперметропические, нашел взглядом своего змея в вышине и с величайшим удовольствием принялся следить за ним, наслаждаясь достигнутым успехом.
Силия змея в небе уже различить не могла – она видела лишь несколько метров нити, уходящей ввысь, натянутой не туго, а взмывающей в поднебесье с легким провисанием, имеющим кривую редкой красоты. Вот и все, а Келли пребывал в восторге, можно сказать в упоении. Ведь теперь он мог измерить расстояние между видимым и невидимым, теперь он мог даже определить ту точку, в которой видимое встречалось с невидимым. Конечно, результат таких наблюдений нельзя было бы назвать научным, слишком много случайностей тут имелось, слишком много вещей непостижимых. Но удовольствие, которое получал Келли, было отнюдь не меньшим (по крайней мере, предположительно), чем то, которое снизошло на Адамса, дедуктивным способом определившего существование планеты Нептун по необычному поведению на орбите планеты Уран… Келли устремил взгляд своих орлиных глаз на ту точку в пустом небе, в которой, как он полагал, должен будет появиться змей, когда его начнут спускать вниз, и принялся наматывать нить назад на катушку.
Отойдя немного в сторону, Силия глянула в небо, но не для того, чтобы, как и Келли, отыскать там змея, который вот-вот должен был стать видимым – она прекрасно знала, что дед увидит змея задолго до того, как она сумеет различить эту точечку в небе, – а для того, чтобы открыть лицо мягкому свету солнца, скрытого за облаками, который напоминал ей Ирландию. Ничего другого об Ирландии она не помнила. Свет этот, словно елеем мазавший ей глаза, доставлял изысканное удовольствие. Всматриваясь в небо, она постепенно стала различать других змеев, и среди них первым увидела сдвоенного змея того мальчика, который однажды не ответил на ее приветствие, однако, не по невежливости, а просто потому, что не расслышал его, так как напевал что-то себе под нос. Змеи были сдвоены необычным образом, не один за другим, а параллельно, и поэтому были легко узнаваемы.
Смехотворное, нелепое мельтешение игрушек, уносящихся в небеса, небеса, становящиеся все более высокими и недостижимыми, ветер, рвущий занавес облаков в клочья, бездонные зеленовато-голубые провалы, по краям которых – кружево облачных полос, постоянно меняющих конфигурацию, медленно угасающий свет дня – когда-то, еще совсем недавно, она бы обратила внимание на все это. А теперь она следила лишь за спаренным змеем, который неуверенно снижался, уходя от разгневанного ветра, бушующего в вышине. Змей дергался из стороны в сторону, опускался слишком быстро. Падал. Мальчик бежал, чтобы попытаться как-то смягчить его удар о землю… не получилось… мальчик расстроен… стал на колени, склонился над обломками, может быть, даже плачет… Когда этот мальчик уходил, он уже не пел, и Силия не окликнула его и не поприветствовала, не пожелала доброго вечера…
До нее донеслись, пока еще издалека, едва слышимые крики сторожей… ваем… рываем… закрываем… осим… окинуть парк… просим покинуть парк… Силия повернула голову и взглянула на Келли. Тот лежал, завалившись на бок, щекой на своем плече; оттопыренная жесткая складка плаща приподнимала ему губу, от чего лицо приобретало выражение злобного оскала. Нет, он не умирал, просто дремал. Катушка вывалилась у него из рук, покатилась по ноге. Сильно ударилась об ограду, упала наземь. Келли вздрогнул и проснулся.
Закрываем! Закрываем! Просим всех покинуть парк!
И тут Келли вдруг поднялся из коляски, с трудом, раскачиваясь из стороны в сторону, вскинул вверх руки, потом широко расставил их и, пошатываясь, побрел по тропинке, ведущей к воде, – страшное, прискорбное зрелище. Слишком длинный плащ с хрустящим шорохом волочился по земле, кепочка сидела на верхушке головы как фонарь на куполе собора; череп казался пузырем, вздувающимся из-под нелепого головного убора; искалеченное лицо походило на старый кожаный мешок, набитый костями; из горла у него вырывались булькающие, сдавленные звуки.
Силия успела остановить старика у самой кромки воды. Конец нити, оторвавшейся от катушки, очевидно, в тот момент, когда Келли поднимался из кресла, хлестнул по воде, крутанулся в воздухе, весело вспорхнул ввысь и исчез. Келли обмяк и упал бы, если бы его не поддержала Силия. Кто-то подкатил Келлиеву инвалидную коляску и помог усадить в нее старика. Силия, толкая перед собой коляску, двинулась по узкой тропинке. Катить коляску было тяжело, в лицо дул колючий ветер. А предстояло еще вкатить коляску по крутому подъему на холм. Но более короткого пути домой не было. Ветер постоянно швырял ее золотистые волосы ей же в лицо. А вот яхтсменская кепочка прилепилась к Келлиевой голове, как ракушка к камню. Рычаги на подъеме дергались, как уставшее сердце. Силия закрыла глаза.
Закрываем!
Закрываем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67