— Злые и несчастливые наши початки! Знаю, что Бог не благословит моего намерения. Теперь все дела инако пойдут, и Украина, устрашенная Батурином, будет бояться стать с нами заодно.
Но впереди был еще богатый, неразоренный край. Держась параллельно друг другу, шведы и русские двигались все дальше на юг. Вскоре небо над Украиной почернело от дыма: теперь жгли не только русские, но и шведы, чтобы защититься от кавалерийских набегов. Каждому полку выделялись округа, которые нужно было разграбить и сжечь. О том, насколько дерзко действовала русская кавалерия, говорит, например, такой факт: в начале русского похода у Карла было 6 генерал-адъютантов, а уже к 16 ноября пятеро из них погибли при налетах казаков и калмыков, один попал в плен. Однажды казак едва не зарубил Маленького Принца.
Восполнить недостаток припасов шведы не смогли. «В эту прелестную страну, — пишет Адлерфельд, — вступила армия, полная доверия и радости, и льстя себя надеждой, что она, наконец, сможет оправиться от всяческой усталости и получит хорошие зимние квартиры. И это на самом деле произошло бы, если бы мы не оказались вынужденными так тесниться друг к другу, быть в такой близости один от другого, чтобы быть безопасными от нападения врага, который окружал нас со всех сторон. Да и то мы не могли воспрепятствовать тому, чтобы некоторые полки, слишком отдаленные по расположению своих стоянок, не пострадали бы, потому что мы были не в состоянии помочь им вовремя — не говоря уже о том, что неприятель своими непрерывными налетами мешал нам пользоваться изобилием и плодородием этой прекрасной страны в той степени, как мы желали бы. Припасы становились к концу крайне редкими и чудовищно дорогими».
Вместо 20000 казаков, которые, по словам Рёншельда на совещании в Старишах, должны были так лихо преследовать и истреблять московитов, шведов встретило на Украине враждебно настроенное население. Адлерфельд то и дело вносил в летопись похода записи вроде следующей: «10 декабря полковник Функ с 500 кавалеристами был командирован, чтобы наказать и образумить крестьян, которые соединялись в отряды в различных местах. Функ перебил больше тысячи людей в маленьком городке Терее [Терейской слободе] и сжег этот городок, сжег также Дрыгалов [Недрыгайлово]. Он испепелил также несколько враждебных казачьих деревень и велел перебить всех, кто повстречался, чтобы внушить ужас другим». Шведы придумали такой трюк: останавливаясь в деревне, давали за провиант деньги, а уходя, отбирали их. «Таким образом, — продолжает Адлерфельд, — мы постоянно находились в драке с обитателями, что в высшей степени огорчало старого Мазепу».
Мазепе вообще уже надо было держать ухо востро: полковники, толкнувшие его к Карлу, теперь подумывали, как бы им, по доброму казацкому обычаю, выкупить свои головы за счет гетманской головы. Петр в ноябре получил письмо полковника Апостола с предложением захватить и выдать Мазепу за царское прощение. Ответа не последовало.
18 ноября Карл на несколько недель остановил армию в Ромнах. Русская армия, возглавляемая Петром, заняла позиции около Лебедина, прикрыв дорогу на Курск. Шведы нуждались в отдыхе, к тому же людские потери с начала похода достигли 8000 человек, то есть четверти армии.
В декабре ударили жестокие морозы. Несмотря на то что указание на сильный мороз можно встретить при описании чуть ли не каждого вторжения в Россию, Карлу действительно повезло с погодой меньше других завоевателей. Необычайно суровая зима установилась тогда по всей Европе. Балтийское море, река Рона и каналы Венеции покрылись льдом, причем Рону можно было переезжать на тяжелых повозках; в шведских церквах замерзало причастие в чашах.
Можно себе представить, каково было на Украине. К Рождеству холода сковали всякое движение. Известный нам полковник Поссе пометил в дневнике, что мороз мешал слушать проповедь, и шведы ограничивались одним пением молитвы. Люди сотнями замерзали насмерть или получали тяжелые обморожения.
Русским, видимо, пришлось еще хуже, так как они в это время находились на марше. Один шведский офицер пишет в дневнике, что видел на дороге в Лебедин больше 2000 трупов русских солдат и лошадей. Несомненно, что с обеих сторон потери от морозов были равнозначны потерям в нескольких сражениях.
Тем не менее Петр, который, по словам Стилле, «берег людей меньше, чем лошадей», попытался овладеть Гадячем, где стоял шведский отряд. Карл, не берегущий ни тех ни других, ринулся ему навстречу.
Пипер назвал этот поход «сумасшествием». Путь к Гадячу в самом деле был ужасен. Всадники замерзали на лошадях, заиндевевшие пехотинцы коченели, прислонившись к деревьям или телегам. В мелких стычках по дороге замерзшие люди давали забить себя, как скотину.
Однако пока это был только путь на Голгофу; сама Голгофа ждала шведов впереди.
В Гадяч шведская армия вошла ночью 28 декабря, опередив русских. Квартир в маленьком городке на всех не хватило, и доброй половине солдат пришлось заночевать в поле под открытым небом. Люди примерзали к саням, седлам; пытаясь согреться, они оглушали себя водкой и тем ускоряли свою гибель.
«Но в самом городе, — пишет Фриксель, — ужасающие сцены были, если только это возможно, еще страшней. Одна треть города сгорела, а остальные две трети были далеко не в состоянии приютить целую армию. Почти каждый из этих домов превратился в лазарет, где хирурги были заняты отпиливанием замерзших частей тела или по крайней мере оперированием их. Проходившие по улице ежесекундно слышали вой несчастных и видели лежащие перед домами там и сям отрезанные части тела. А по улице встречались больные, которым не удалось нигде найти пристанища и которые ползали по земле в немом отчаянии или в припадке сумасшествия».
В эту ночь от холода погибло около 4000 шведов. «Люди, мужчины и женщины, лошади погибали безнадежно, — вспоминал генерал Понятовский. — Все-таки король прибыл вовремя в Гадяч, чтобы заставить московитов удалиться». Зато Шереметев обошел Гадяч и разорил Ромны в тылу у шведов.
Король оставался невозмутимым. «Здесь в армии все идет очень хорошо, — писал он сестре Ульрике Элеоноре, — хотя солдатам приходится переносить трудности, всегда сопряженные с близостью неприятеля. Кроме того, зима была очень холодна; она казалась почти необыкновенной, так что многие у неприятеля и у нас замерзли или потеряли ноги, руки и носы. Тем не менее зима была спокойная. Ибо хотя нас и постигло несчастие пострадать от холода, зато, к нашему удовольствию, от времени до времени на нашу долю выпадало некоторое развлечение, так как шведские отряды имели маленькие стычки с неприятелем и наносили ему удары». Читая эти строки, видишь довольную усмешку Карла; ему было чем гордиться: еще бы, на редкость трудный поход!
Нельзя сказать, что его не трогали страдания солдат. Напротив, король утешал и ободрял их, но делал это по-своему, по-викингски. Однажды он остановился перед лазаретным фургоном, в котором лежал поручик, отморозивший ноги под Гадячем. Карл спросил его о здоровье. Офицер пожаловался, что у него совсем отпали пальцы на ногах и пятки.
— Это пустяки, пустяки, — успокоил его Карл и, прикоснувшись к своей щиколотке, добавил: — Я видал людей, отморозивших ногу до сих пор и которые все-таки были в состоянии ходить, набивши сапог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87