— Наденька, вы, конечно, не заметили, но я положил под левым столбом листок бумаги из своей записной книжки...
Василий слушал со все нарастающим изумлением — при всей проницательности он никак не мог сообразить, о чем, собственно, толкуют его друзья.
— Ну, с Богом, — деланно бодро произнесла Чаликова. — Надеюсь, на сей раз все обойдется без сюрпризов?
— Я в этом просто уверен, — подхватил Серапионыч и без лишних слов шагнул между столбов с таким видом, как будто это была дверь его служебного кабинета.
Никакой бумажки рядом с левым (равно как и с правым) столбом не оказалось — за двадцать лет она уже давно превратилась в прах.
— Васятка, давай сюда! — крикнул доктор.
— Ну, простимся, что ли? — боясь выдать себя, нарочито чуть грубовато проговорил Дубов.
— Прощай, дядя Вася, — едва слышно промолвил Васятка.
— Что значит — прощай? — возмутилась Надя. — Никаких прощаний, скоро мы все увидимся — и ты, и я, и отец Александр...
Почувствовав, что не в силах долее изображать натужную бодрость, Чаликова подтолкнула Васятку:
— Ну, иди же!
— До свидания, тетя Надя, — столь же тихо сказал Васятка и, не оглядываясь, прошел между столбов.
И лишь увидев, как Серапионыч и Васятка неспешно спускаются вниз по городищу, Надя уронила голову на плечо Василию и тихо зарыдала.
Серапионыч пристально вглядывался вперед и вниз — туда, где проходило шоссе. Вскоре доктор разглядел проезжающий автобус — уже не громоздкий «Львов», а длинный рыжий «Икарус» с «гармошкой» посередине. Затормозив и приняв в себя нескольких пассажиров, стоящих на обочине, авотбус покатил дальше и скрылся из виду за ближайшим поворотом дороги.
— Ну, теперь мы дома, — облегченно вздохнул доктор. — Правда, опять на автобус опоздали, но это уже как бы почти традиция.
— И как мы в город попадем? — забеспокоился Васятка.
— В город отправимся завтра, — беспечно ответил Серапионыч. — А переночуем... Ну да хоть бы в Покровских Воротах.
— Где-где? — не понял Васятка.
— В усадьбе Ивана Покровского. Да ты не беспокойся, Васятка — это, наверное, единственное место, где любой человек может чувствовать себя самим собою, не боясь, что его примут за безумца.
— А, ну понятно, — кивнул Васятка, хотя толком ничего не понял.
Тем временем Дубов подхватил чаликовский саквояж, и они с Надей тоже стали спускаться по склону, к проселочной дороге, где все еще стояла телега с лошадкой: будто зная или догадываясь, что и обратно в город ему придется возвращаться не одному, Чумичка не спешил, высадив Дубова, поворачивать обратно. Теперь же, видя, как Василий бредет вниз, да еще вместе с Надей, он силился развернуть телегу на узкой дороге.
— Вася, что произошло?.. — после недолгого молчания разомкнула уста Надежда.
— Толком не знаю, — вздохнул Дубов. — Ясно одно — убит.
— А письмо к Васятке?
Дубов печально улыбнулся:
— Александр Иваныч догадывался, что его ждет, и написал это письмо еще позавчера, при нашей последней встрече. Как видите, оно пришлось очень кстати — можно представить, что сталось бы с Васяткой, вернись он теперь в Царь-Город. — Дубов немного помолчал. — Когда мы ехали сюда, то нам навстречу шла Анна Сергеевна в полуобгоревшем платье и сильно бранилась, а Каширский ее успокаивал. Не ваших ли это рук дело?
— Моих, — не стала отрицать Надя. — Пришлось ее малость поджечь, спасая вас.
— Меня? — переспросил Василий. — Нынче, Наденька, вы изъясняетесь загадками...
Так и не сумев развернуться по-обычному, Чумичка прибег к тому же способу, что и несколько дней назад на Белопущенском тракте: сначала «уполовинил» лошадь и телегу, а когда дело было сделано, вернул их в прежний вид.
Именно на этой скромной повозке, запряженной рыжею лошадкой, а не на рыжем «Икарусе» и не в щегольской карете господина Рыжего путешественниками предстояло возвратиться туда, где их никто не ждал, а коли и ждали, то явно не с распростертыми объятиями. И если Василий в глубине души считал эту затею сущим безрассудством, то Надя, прекрасно представляя, какой прием их ждет, столь же ясно понимала, что по-другому поступить она не могла. Иначе не была бы Надеждой Чаликовой.
* * *
За ужином Вася с увлечением рассказывал Светлане Ивановне и Николаю Павловичу о том, что было на лекции. Однако при этом он внимательно следил за своей речью, чтобы не проговориться, как чуть не утонул на речке или, Боже упаси, о том, что предсказал ему странный голос.
Потом инспектор Лиственницын развлекал домочадцев рассказами о своей нелегкой службе за последние дни: сначала о таинственном исчезновении и столь же внезапном возвращении студента из археологической группы, а потом — о проделках маньячки-отравительницы и мошенника-гипнотизера. А уж на самую закуску Николай Павлович не без доли юмора пересказал донесение сержанта Воронцова о встрече с «полковником Волковым-Тамбовским»:
— Я тут записал себе кое-что из воронцовского отчета. «Мое внимание было привлечено внешней схожестью подозрительных граждан с описанием фальшивомонетчика и его ядолюбивой сообщницы. Ситуация осложнялась еще и тем фактором, что одежда гражданки имела ряд физических повреждений, имевших причиною возгорание посредством огня». — Лиственницын закрыл блокнот. — Чувствуете, какой штиль? Все графы Толстые просто отдыхают.
— Постой, дядя Коля, так, значит, сообщница была в обгоревшем платье? — обрадовался Вася. — Выходит, что я ее в лесу видел! Жаль, не знал, кто она такая, а то мы бы с ребятами сами ее задержали и доставили куда следует.
А потом, вставая из-за стола, Вася неожиданно для приемных родителей и даже для самого себя сказал:
— Тетя Света, дядя Коля, я вас очень, очень люблю.
— И мы тебя, Васенька, тоже очень любим, — чуть удивленно ответила Светлана Ивановна. — Правда, Николай Палыч?
— Ну конечно, — подтвердил Лиственницын. — Для нас что ты, что Солнышко... Ну, ты сам знаешь.
— Да, кстати! — вспомнила Светлана Ивановна. — Вася, постарайся не очень шуметь, когда будешь ложиться — Солнышко наконец-то смог заснуть.
— А его ожоги — что, уже прошли? — обрадовался Василий.
— Да, как раз сегодня. Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, тетя Света, — Вася дотронулся губами до ее щеки и осторожно, стараясь не скрипеть дверью, прошел в спальню.
Вася знал за собой такой недостаток, как некоторая неуклюжесть в движениях. И если бы теперь он затеял раздвигать кресло-кровать, то непременно бы что-нибудь уронил или на что-нибудь наткнулся. И хоть Вася знал, что разбудить Солнышко обычно бывает очень трудно, ему не хотелось рисковать — он помнил, как тот маялся последние несколько ночей.
Привыкнув к полутьме, Вася разглядел Солнышко, лежащего на боку с самого края тахты. Вася поднял соскользнувшее на пол одеяло и осторожно накинул его на обнаженное юное тело спящего. Чуть дальше, у стены, лежала вторая подушка. Недолго думая, Вася скинул с себя все, что на нем было, и, переступив через ноги Солнышка, лег рядом с ним на спину, привычно закинув руки под голову.
Спать совсем не хотелось. Василий чувствовал, что ему необходимо привести в порядок свои мысли — день был весьма пестрым и насыщенным самыми невероятными приключениями. И Вася стал «прокручивать» в уме события дня, как бы рассказывая о них Солнышку, ибо с кем еще можно было всем этим поделиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142