«Что, полотеры сегодня были?» – «Обязатель­но были, Семен Семенович». – «А статую, что я приглядел, купили?» – «И статую купили, Семен Семенович». – «Ну, прекрасно, подайте мне гоголь-моголь». Вот это жизнь. Меж­ду прочим, я с этой минуты требую, чтобы мне ежедневно да­вали на третье выше мною упомянутый гоголь-моголь. Гоголь-моголь, во-первых, смягчает грудь, во-вторых, он мне нравит­ся, гоголь-моголь. Поняли?
Мария Лукьяновна. Очень, Сенечка, яйца дороги.
Семен Семенович. Для кого это дороги? И кого это, кроме меня, касается? Кто теперь зарабатывает, ты или я?
Серафима Ильинична. Дело в том…
Семен Семенович. Вы все время мешаете планомерным занятиям. Чем со мной пререкаться, Серафима Ильинична, вы молчали бы лучше и слушали музыку. (Дует.) Вообще, я просил бы в минуты творчества относительной тишины. (Чи­тает.) «Гаммы. Гамма есть пуповина музыки. Одолевши сию пуповину, вы рождаетесь как музыкант». Ну, сейчас я уже окончательно выучусь. «Для того чтобы правильно вы­учить гамму, я, всемирно известный художник звука Теодор Гуго Шульц, предлагаю вам самый дешевый способ. Купите самый дешевый ро… (перевертывает страницу) …яль». Как рояль?
Серафима Ильинична. ?
Мария Лукьяновна. Как рояль?
Семен Семенович. Подождите. Постойте. Не может быть. «Предлагаю вам самый дешевый способ. Купите самый де­шевый ро… (пробует, не слиплись ли страницы, перевер­тывает) …яль». Это как же? Позвольте. Зачем же рояль? (Читает.) «В примечаниях сказано, как играется гамма. Проиграйте ее на рояле и скопируйте на трубе». Это что же такое, товарищи, делается? Это что же такое? Это кончено, зна­чит. Значит, кончено. Значит… Ой, мерзавец какой! Главное дело, художник звука. Не художник ты, Теодор, а подлец. Сво­лочь ты… со своей пуповиной. (Разрывает самоучитель.) Маша! Машенька! Серафима Ильинична! Ведь рояль-то мне не на что покупать. Что он сделал со мной? Я смотрел на него как на якорь спасения. Я сквозь эту трубу различал свое будущее.
Серафима Ильинична. Успокойтесь. Наплюньте, Семен Семенович.
Семен Семенович. Как же мы будем жить, Серафима Ильинич­на? Кто же будет теперь зарабатывать, Машенька?
Мария Лукьяновна. Ты не думай об этом, пожалуйста, Сенеч­ка, я одна заработаю.
Серафима Ильинична. Столько времени жили на Машино жалованье и опять проживем.
Семен Семенович. Ах, мы, значит, на Машино жили, по-ваше­му. Значит, я ни при чем, Серафима Ильинична? Только вы од­ного не учли, Серафима Ильинична: что она на готовом на всем зарабатывала. Эти чашечки кто покупал, Серафима Иль­инична? Это я покупал. Эти блюдечки кто покупал, Серафима Ильинична? Это я покупал. А когда эти блюдечки разобьют­ся, тебе хватит, Мария, на новые блюдечки?
Мария Лукьяновна. Хватит, Сенечка, хватит.
Семен Семенович. Хватит?
Мария Лукьяновна. Хватит.
Семен Семенович (бросает блюдца на пол и разбивает их). Ну, посмотрим. А когда эти чашечки разобьются, тебе хватит, Мария, на новые чашечки?
Мария Лукьяновна. Ой, не хватит.
Семен Семенович. Не хватит? Ну, значит, так жить нельзя. Значит, мне остается… Уйдите отсюдова. Уходите сейчас же, я вам говорю. Все равно на троих нам не хватит такого жа­лованья.
Мария Лукьяновна. Что ты, Сенечка, бог с тобой. И на нас, Сеня, хватит и на тебя.
Семен Семенович. Как же может хватить на меня, Мария, если даже на чашечки не хватает?
Мария Лукьяновна. Хватит, Сенечка, хватит.
Семен Семенович. Хватит? (Разбивает чашки.) Ну, посмот­рим. А когда эта вазочка разобьется, тебе хватит, Мария, на новую вазочку?
Серафима Ильинична. Говори, что не хватит.
Мария Лукьяновна. Не хватит, Сенечка.
Семен Семенович. Ах, не хватит! Тогда уходите отсюдова.
Мария Лукьяновна. Вот убей – не уйду.
Семен Семенович. Не уйдешь?
Мария Лукьяновна. Не уйду.
Семен Семенович. Ну, посмотрим. (Разбивает вазу.)
Мария Лукьяновна. Что ж ты, Сенечка, все разобьешь?
Семен Семенович. Разобью.
Мария Лукьяновна. Разобьешь?
Семен Семенович. Разобью.
Мария Лукьяновна. Ну, посмотрим. (Разбивает зеркало.)
Семен Семенович. Ты… при мне… при главе… Это что воз­никает такое? Господи. Ради бога, оставьте меня одного. Я вас очень прошу. Я вас очень прошу. Ради бога, оставьте меня. Пожалуйста.
Мария Лукьяновна и Серафима Ильнична уходят в другую комнату. Семен Семенович закрывает за ними дверь.
Явление второе
Семен Семенович один.
Семен Семенович. Все разбито… все чашечки… блюдечки… жизнь… человеческая. Жизнь разбита, а плакать некому. Мир… Вселенная… Человечество… Гроб… и два человека за гробом, вот и все человечество. (Подходит к столу.) Столько времени жили на Машино жалованье и опять прожи­вем. (Открывает ящик.) Проживем. (Вынимает револьвер.) Или нет? (Вынимает из кармана записку. Кладет на стол.) Или нет? (Вскакивает.) Нет, простите, не проживем. (При­ставляет револьвер к виску. Взгляд падает на записку. Опу­скает руку. Берет записку. Читает.) Вот тебе, Сеня, и го­голь-моголь. (Зажмуривается. В это время раздается оглу­шительный стук в дверь. Семен Семенович, пряча револьвер за спину.) Кто там? Кто?
Дверь открывается, и в комнату входит Аристарх Дониникович Гранд-Скубик.
Явление третье
Семен Семенович с револьвером за спиной и Аристарх Доминикович.
Аристарх Доминикович. Виноват. Я вам, может быть, по­мешал? Если вы, извиняюсь, здесь что-нибудь делали, ради бога, пожалуйста, продолжайте.
Семен Семенович. Ничего-с. Мне не к спеху. Вы, собственно… Чем могу?
Аристарх Доминикович. А позвольте сначала узнать: с кем имею приятную честь разговаривать?
Семен Семенович. С этим… как его… Подсекальниковым.
Аристарх Доминикович. Очень рад. Разрешите полюбо­пытствовать: вы не тот Подсекальников, который стреляется?
Семен Семенович. Кто сказал? То есть нет, я не то сказал. Ну, сейчас арестуют за храненье оружия. Я не тот. Вот ей-богу, не тот.
Аристарх Доминикович. Неужели не тот? Как же так? Вот и адрес и… (Замечает записку.) Стойте. (Берет записку.) Да вот же написано. (Читает.) «В смерти прошу никого не ви­нить». И подписано: «Подсекальников». Это вы Подсекаль­ников?
Семен Семенович. Я. Шесть месяцев принудительных.
Аристарх Доминикович. Ну, вот видите. Так нельзя. Так нельзя, гражданин Подсекальников. Ну, кому это нужно, ска­жите, пожалуйста, «никого не винить». Вы, напротив, дол­жны обвинять и винить, гражданин Подсекальников. Вы стреляетесь. Чудно. Прекрасно. Стреляйтесь себе на здоровье. Но стреляйтесь, пожалуйста, как общественник. Не за­будьте, что вы не один, гражданин Подсекальников. Посмот­рите вокруг. Посмотрите на нашу интеллигенцию. Что вы видите? Очень многое. Что вы слышите? Ничего. Почему же вы ничего не слышите? Потому что она молчит. Почему же она молчит? Потому что ее заставляют молчать. А вот мерт­вого не заставишь молчать, гражданин Подсекальников. Если мертвый заговорит. В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может выс­казать только мертвый. Я пришел к вам, как к мертвому, гражданин Подсекальников. Я пришел к вам от имени рус­ской интеллигенции.
Семен Семенович. Очень рад познакомиться. Садитесь, пожа­луйста.
Аристарх Доминикович. Вы прощаетесь с жизнью, граж­данин Подсекальников, в этом пункте вы правы: действи­тельно, жить нельзя. Но ведь кто-нибудь виноват в том, что жить нельзя. Если я не могу говорить об этом, то ведь вы, гражданин Подсекальников, можете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20