Учитель. Боже мой! И ее что? Тоже?
Приемщица. Да! Они нас всех в котел, а она ни­как не помещалась. Принц говорит: «Давай ей одну нож­ку оторвем». (Хохочет.) Святой отец, прикажите, пусть выпить обнесут!
Учитель. Замолчи, несчастная! Кого принимали в замке, я спрашиваю?..
Приемщица. О! О! А чё ты вообще прицепился! Тоже еще предок! А-а, ты расколоть меня хочешь?.. Ишь, стариканчик! На принца тянешь? Да я умру за него, чтоб ты знал!
Учитель. Не приближайся!.. О, что бы я сделал с вами в прежние времена!
Приемщица. Чё? Чё б ты сделал? Ну на, сделай! На!
Учитель (бежит от нее). Стража! Увести ее!
Приемщица. Сделает он! Видали?.. Да я тя самого сделаю! Пустите, псы! Не хватай, морда железная!.. Ну, святой папаша, попадешься – умою!
Учитель. Падение! Полное падение! Если так дальше пойдет!..
Входит Полицейский, тоже в костюме монаха. Ирония. Появляются феи. И присутствуют затем при разговоре.
Фея счастья. Это кто? Это же Полицейский. Здесь все время одни и те же люди.
Фея печали. Но люди вообще одни и те же. Мы меняем только костюмы и эпохи.
Фея счастья. Как вы надоели с вашим пессимиз­мом!
Фея печали. А ваш оптимизм, как известно, это просто отсутствие информации.
Фея счастья. А учитель стал святым отцом?
Фея печали. В этой эпохе – святым отцом. Мы же предложили Гансу разные варианты.
Полицейский. Разрешите, святой отец?
Учитель. Да-да, я вас жду все утро. Докладывайте.
Полицейский (читает свиток). Так. Все утро принц ругал цирюльника. Потребовал бочку горячей воды. Просил какого-то мы-ла. (Усмехается.)
Учитель. Так-так. А что смешного?
Полицейский. Нет-нет, простите… Возмущался, почему ничего не известно о каком-то Китае. Нельзя, мол, начать день спокойно, не зная, что делается в Китае. (Смеется.)
Учитель. Что вы все усмехаетесь, сын мой! Хоро­шенький смех! Ну а насчет того, что Земля – шар? Что вертится?
Полицейский. Было, говорили. Очень, кстати, убедительно. Вот посмотрите. Если солнце поместить в центр круга, а планеты расположить вот в таком по­рядке…
Учитель. Вы что, с ума сошли? Вам мало своих знаний?.. Что вы вздыхаете? Что это значит?
Полицейский. Что есть знание, святой отец?
Пауза.
Учитель. Так-так. Ну-ка, присядем… Ну-с?
Полицейский. Наше знание – это, в сущности, консервированное сомнение.
Учитель. Так. Консервированное.
Полицейский. Познание дает знание, не так ли? Но познание и отбирает его, заменяя другим знанием.
Учитель. Ну-ну, и следовательно?..
Полицейский. Следовательно, мы ничего не зна­ем, святой отец.
Учитель. Так! Ну спасибо!.. Спасибо, спасибо!.. Называется, слезай, приехали!.. Что же, это и вы так думаете?
Полицейский. Я? При чем тут я?
Учитель. Нет, уж вы откройтесь!.. Давайте!
Полицейский. Когда вы спрашиваете меня о дру­гих, я обязан отвечать. Это моя работа, я за нее деньги получаю. Но если вы спрашиваете обо мне, тут я… это мое личное дело.
Учитель. Господи! Да что ж творится!.. Да ваше личное дело, червяк ты эдакий, это наше личное дело! И наше личное дело – иметь ваше личное дело! Ясно?
Полицейский. Не кричите, и так голова пухнет. Если ваше личное дело иметь мое личное дело, то мое личное дело – в конце концов, плевать на ваше мое лич­ное дело! Не надо! Средние века, между прочим, конча­ются!..
Учитель. Молчать! С кем говоришь!
Полицейский. О, простите, святой отец! (Встает.) Но Земля – шар! И все-таки она вертится! (Уходит.)
Учитель. Стой! Куда?.. Сожгу! Распропагандировали!.. Гниль, гниль в королевстве!..
Пулей летит и падает, как от пинка, слуга, – в нем мы узнаем Штопа.
Что? Кто?! А, это ты, слуга принца! Кстати, кстати!.. Что стряслось, любезный?
Штоп (хнычет). Меня все время бьют!
Учитель. Ну-ну! Ну перестань! Что за беда, если хозяин немного поучит слугу.
Штоп. Да за что! Что я такого сделал? (Хнычет.) Все ему не так! Все! Просыпаться – мученье! Поднимать­ся – мученье! Умываться – мученье! Одеваться – муче­нье! Все не так!
Учитель. Ну-ну, успокойся, я твой друг.
Штоп. Все у него дураки! Вот и вздыхает целый день: «Нет людей, нет людей!»
Учитель. Как-как?
Штоп. А сам на лошадь боится сесть!
Учитель. На лошадь?
Штоп (пугается). Тихо, святой отец! Никому!.. Он меня убьет! (Шепчет.) Сам: лошади, лошади! А подашь ему коня, да если еще при народе, – ни за что не сядет. Вот нарочно понаблюдайте. Сразу за плетку: «Кого по­даешь? Кому подаешь? Что за седло?» И пойдет! Раз, раз!.. А сам-то! Не поверите, – подойти-то к коню не знает! Все с морды заходит, будто сроду не видал!..
Учитель. Что ж это значит?
Штоп. На конюшню пришли, – уж и плечо ему под­ставил, и подсадил, а он, прости господи, как баба, как мужик какой, мешком плюхнулся, сам в поту, глаза на лоб! А Изумруд, конечно… ему такой-то седок – тьфу! Брык! – и сбросил. А виноватый – обратно я! Раз! Раз!
Учитель. Странно.
Штоп. Не умеет. Богом вам клянусь!.. Карабкается на коня, как обезьяна какая, а сам бормочет: «Эх, вело­сипед бы!» Что за велосипед?!
Учитель. Очень странно.
Штоп. Не выдавайте, святой отец! Убьет он меня!.. Ой! Идет! (Убегает.)
Появляются Хустен в королевском обличье и Урсула – сгорб­ленной знахаркой. И – мимоходом Фея счастья.
Фея счастья (Урсуле). Что вы здесь делаете? Вы же Фея печали!
Фея печали (грубо). Не лезь! Не лезь, когда не спрашивают!
Хустен. Ну думай, бабушка, думай! Какая ж ты колдунья – два дня ходишь, ничего придумать не мо­жешь? Ну!
Урсула. Оливки фаршированные!
Хустен. А, было!
Урсула. Лягушачьи лапки в сметане!
Король с досадой отмахивается.
… Жареные муравьи!
Опять не то.
…Мурена копченая!
Опять не то.
…Винегрет.
Не годится.
Ну не знаю, что вы тут едите!
Хустен. Да не мы! Не мы! Я сорок пять лет на пре­столе, мне кружку молока, сыру, да и ладно! Мясо раз в неделю ем… Принц! Ни разу в жизни не попробовал двух одинаковых блюд! Во! Вся Европа знает! Еще в дет­стве бывало: «Гансик! Гансик! Скушай то, скушай это!» – «Не буду, и все!.. Не хочу, не буду! Не хочу, не буду!» Шуты на голове стоят, музыканты играют, куклы, мультишки всякие. «За папу, Гансик! За маму! За веру, за отечество!» И что? Гансик – блюдо об пол, шута по мор­де, мать, ее величество, царствие ей небесное, за нос, за волосы, – не буду, не хочу, и все!.. А в младенчестве, веришь ли, кормилиц каждый день меняли. Вся Европа знает!
Урсула. Ну, это баловство!
Хустен. Да, конечно! Сами избаловали! Но тоже, знаешь, ведь один-единственный сынок, наследник, – тоже не баран начихал… Ну, придумала?
Урсула. Может, черепа…
Хустен. Суп черепаховый? А! У нас его и солдаты не едят!.. Да, бабушка, я тебе скажу! Все было! Цветы, травы, моллюски эти всякие, птицы, корни, побеги, мо­локо китов, молуки угрей, паровое, заливное, жареное, пареное! И что? Фараоны того не едали, императоры византийские – все! Кочевники в пустынях, дикари на островах – всё попробовали, всё ели! Голова пухнет! Армию забросил, финансы расстроены, просвещением не зани­маюсь, одна беда, ночей не сплю: чем кормить? Как кормить?
Урсула. А иные весь век макают пресный хлеб в пустую воду.
Хустен. Ну, моя дорогая, каждому свое. Один дума­ет: что поесть, а другой: что бы еще поесть?.. И я те­бе скажу: одна задача не проще другой… Ну? Надумала?
Урсула. Может, это?..
Хустен. Ну?
Урсула. Может, яичницу с сосисками?
Хустен. Это что такое?
Урсула. Яичницу не знаете? Ну, яичница. (Пока­зывает.) Разбил яйцо и на сковородку.
Хустен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12