Напротив города лежит остров Фарос. На нем был знаменитый маяк, одно из семи чудес света.
Фарос соединен с сушей молом, который делит бухту на две гавани – Большую и Эвност.
В городе музей (храм муз), где в эпоху греческих царей Птолемеев была самая обширная в древнем мире библиотека, в которой насчитывалось двести тысяч свертков рукописей при первом Птолемее и до четырехсот тысяч при его сыне, а рядом с ней научный центр, Посидион – храм Посейдона, Цезариум – храм божественного Юлия Цезаря и римских императоров, Сома – надгробное сооружение, где находилось тело Александра Македонского, а также театры, дворцы и рынки.
Все это было создано за две тысячи лет до Наполеона.
Часы показывают восемь утра. Главнокомандующий смотрит в подзорную трубу и видит башню Арабов, минареты городских мечетей, мачты турецкой каравеллы на якоре в порту. Он поднимается на пьедестал Помпеевой колонны, что на расстоянии пушечного выстрела от города, и рассматривает крепость в бинокль.
Бертье говорит, что Бонапарт желал начать переговоры, чтобы избежать кровопролития, «но страшный вопль, произведенный мужчинами, женщинами и детьми, и канонада из нескольких орудий показали намерение неприятеля».
Тогда главнокомандующий «велел ударить».
На штурм! Генералы Мену, Клебер и Бон проводят дерзкие атаки – без единой пушки! Первые два ранены (Клебер пулей в голову, Мену сброшен со стены и контужен), но цель достигнута.
Не зря Наполеон искал во Франции арабские литеры для своей походной типографии – они уже пригодились. Многочисленные прокламации на французском, арабском и турецком языках расклеены по всему городу. Царству мамелюков пришел конец!
При штурме погибли 15 человек и 60 были ранены.
«Как только Бонапарт сделался владетелем Александрии, так приказал транспортные суда ввести в порт города и приступить к выгрузке лошадей, амуниции и других предметов, на них находящихся».
Бертье пишет, что военные суда не могли войти в порт и остановились на дальнем от него расстоянии, на рейде. Затем последовала «продолжительная и трудная выгрузка с военных судов артиллерии».
Город сопротивлялся, но разграблен не был («Грабеж обогащает немногих, бесчестит всех, уничтожает ресурсы и делает нашими врагами тех, чье благорасположение нам нужно»). 700 турецких рабов, освобожденных на Мальте, Бонапарт отправил на родину.
Он быстро договорился с местными арабскими племенами. Их вожди подписали договор, по которому обязались держать открытой дорогу из Александрии в Даманхур для армии и отдельных лиц, представить в 48 часов 300 лошадей по цене в 240 ливров за животное и 500 дромадеров (одногорбых арабских верблюдов) по цене в 120 ливров, сдать в наем тысячу быстроходных верблюдов с погонщиками и вернуть взятых в плен французов. Бонапарт разделил с вождями трапезу и выдал задаток. Он провел в Александрии почти неделю и поручил шейхам и именитым гражданам «управление и суд».
Авангард генерала Дезе пошел на Даманхур тремя днями раньше Бонапарта. Армия, оставив раненого Клебера в Александрии во главе сильного гарнизона, двинулась на Каир через пустыню.
Туда же – вверх по Нилу – поплыли корабли контр-адмирала Перре, «отважного моряка из порта Сен-Валери-сюр-Сомм».
Испытание пустыней
Большие батальоны солдат в синих мундирах бредут по пескам.
Они высадились на берегах Африки, как некогда войско Людовика Святого.
Который стоял лагерем несколько месяцев, молился, пошел на врага, был разбит и попал в плен. Который в своем поклонении Всевышнему отнюдь не выглядел, как человек дела. И мы найдем мало общего между ним и вождем синих.
Тот не желает молиться старому Богу, но хочет основать религию , соединить Восток и Запад, стать властелином мира. Он видит себя едущим верхом на слоне с тюрбаном на голове и новым Святым Писанием в руках.
Обливаясь потом, его легионеры несут оружие, ранцы, боеприпасы и различное добро. Некоторые сходят с ума от жары и кричат, как дети.
Их привела сюда не божественная страсть, но план, рожденный в голове командира. Уверовавшего в свою Звезду во времена итальянской Илиады.
Наполеон не придавал значения погоде в странах, в которых осуществлял великие проекты. Он ждал от своих товарищей и соратников самопожертвования – и те совершали подвиги.
«Тот имеет право жертвовать чужими жизнями, кто своей не очень дорожит».
Кампании 1805–1807 годов он проводит в плохое время года, и люди страдают от холода, а зима 1812 года станет поистине катастрофической.
Планируя поход в Африку и Азию, он ни словом не упоминает о том, что боевые действия развернуться в самые жаркие дни – в июле-августе. Солдатам предстоит не только сражаться – они должны будут пересекать огненные и безжизненные пустыни.
Даже Дезе стушевался. Он писал Бонапарту из Богагире: «Ради Бога, не оставляйте нас в этом положении. Войско теряет бодрость и ропщет. Велите нам быстрее идти вперед или отступить: деревни ни что иное, как опустошенные хижины».
Вдобавок, племена, подписавшие договор в Александрии, получили «фетфу» улемов и шейхов Каира, приказывавшую взяться за оружие для защиты веры, что они и сделали.
Бедуины сопровождали пешие колонны, набрасываясь, словно акулы, на отставших воинов. Они пронзили копьями генерала Мюирера, когда тот неосторожно удалился на сто шагов от передовых постов во время стоянки под Даманхуром.
«Эта война… тяжелее войны в Вандее», – сравнивали генералы.
«Это не Италия!» – ворчали солдаты.
Замки и дворцы для генералов, хорошие дома для рядовых – вот что имела армия год назад. А Александрия – груда жалких лачуг. Местные французы («франки», а с ними и консул Магеллон) нахваливают красоты и богатство Каира, где живут арабы, берберы, нубийцы, копты, негры, европейцы, где много тонких и изящных минаретов и домов с колоннами, десятки пирамид и каменные сфинксы (человеко-львы) – но мыслимо ли дойти до него?
«Франки» знали в Египте только Каир, Розетту и Александрию, рассматривали страну «с верхушек мачт» и никогда не входили ни в одну деревню! Они стали посмешищем солдат.
Все плохо, все не в радость. У многих сдают нервы. На подходе к Даманхуру солдаты разных дивизий едва не перестреляли друг друга в ночной неразберихе.
Отцы города (шейх-аль-беледы, шахебы, саррафы, имамы, главные шейхи) пригласили генерала Дезе, друга Бонапарта, в ригу без окон и дверей. Дезе увлек туда патрона, и «штаб Итальянской армии» вкусил галет, испеченных в золе, запивая их чашкой молока, – и это хваленое восточное гостеприимство?
«Дорога из Александрии в Каир удивительно красива. По берегам Нила тянутся поля сахарного тростника, заросли миндаля и гранатовые деревья. В первый день дошли до Рашида, который находился ровно в середине пути, а на следующий день нам подвели оседланных арабских скакунов, чтоб до Большого Каира мы ехали на лошадях».
Так писал армянин Рустам, который через год станет слугой Бонапарта. У него был свой путь до Каира, и он восхищался местной природой.
Солдаты республиканской армии не так восторженны. Они идут пешком, жара невыносима, вокруг пустота и ужасающая нищета, феллахи (местные крестьяне) «глупы, как их буйволы», нельзя достать ни воды, ни хлеба, ни вина. Колодцы заражены или засыпаны бедуинами.
«Куда он нас ведет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55