Поэтому комнатная землеройка — это весьма капризный постоялец, требующий неустанного внимания. Мне долгое время не удавалось продержать живых землероек в течение сколько-нибудь длительного срока. Те зверьки, которых мне случалось приобрести, очевидно, лишь недавно попались в ловушку, но они уже находились в плохом состоянии и очень скоро погибали. Ни разу в моих руках не оказалось здорового экземпляра.
Надо сказать, что отряд насекомоядных стоит на одной из самых низких ступеней генеалогической лестницы млекопитающих, поэтому эти животные представляют особый интерес для сравнительной этологии. Насекомоядные — большая группа, но я был удовлетворительно знаком лишь с поведением обыкновенного ежа, поскольку этология этого интереснейшего животного была досконально изучена берлинским профессором Гертером. О поведении других представителей этого отряда практически ничего не было известно. В связи с тем, что насекомоядные ведут ночной и преимущественно подземный обрез жизни, почти невозможно получить достаточно полные данные путём полевых наблюдений, а трудность содержания этих зверьков в неволе препятствует изучению их в лабораторных условиях. Вот почему я официально включил этих животных в программу своих исследований.
Сначала я пытался держать у себя обыкновенного крота. Достать здоровое животное не представляло труда — зять поймал мне его по заказу в своём питомнике. Оказалось, что крот прекрасно может жить в условиях неволи. Он сразу проглотил почти невообразимое количество земляных червей, причём тут же начал брать их прямо из моих рук. Однако как объект для изучения поведения крот совершенно разочаровал меня. Несомненно, было очень интересно наблюдать, как животное за какие-то несколько секунд просто исчезало, моментально закапываясь в землю; заслуживала внимания чрезвычайно эффективная работа его сильных лопатообразных передних лап, всю мощь которых вы смогли бы почувствовать, если бы попытались удержать крота одной рукой. Наконец, совершенно замечательно, с какой поразительной точностью пребывающее под землёй животное определяло по запаху местонахождение дождевых червей, которых я клал на поверхность почвы в террариуме. Но, кроме этих немногочисленных наблюдений, мне ничего не удалось узнать о жизни крота. Животное не становилось ручным, оно оставалось на поверхности не больше времени, чем ему требовалось для пожирания своего корма. После этого крот погружался в землю с такой же быстротой, с какой подводная лодка погружается в водную пучину. Вскоре меня стала утомлять постоянная необходимость добывать необъятное количество живых существ, которое крот требовал для своего пропитания, и через несколько недель я выпустил животное в сад.
Прошёл год, и у меня вновь возникла мысль завести зверька из отряда насекомоядных. Это случилось во время экскурсии на необыкновенное озеро Неусидлерзее, расположенное на территории Австрии близ венгерской границы. Этот большой водоём, находящийся всего в тридцати милях от Вены, являет собой пример особого типа озёр, столь характерных для открытых степей Восточной Европы и Азии. При длине более чем в тридцать миль и ширине, равной половине этого расстояния, максимальная глубина озера всего лишь около пяти футов, а на остальном пространстве оно и того мельче. Неусидлерзее почти наполовину заросло тростником, и это создаёт идеальные условия для жизни разнообразнейших птиц, связанных в своём существовании с водой. Среди зарослей тростника процветают большие колонии белых колпиц*, серых и рыжих цапель, а до недавнего времени здесь встречалась даже каравайка. Серые гуси гнездятся в огромном количестве, а на восточном берегу, свободном от тростниковых зарослей, обитают шилоклювка* и другие редкие виды болотной птицы.
Теперь представьте себе дюжину утомлённых зоологов, которые медленно совершают мучительный путь через этот тростниковый лес под опытным предводительством Отто Кёнига, моего старого друга. Мы шли гуськом: впереди Кёниг, за ним — ваш покорный слуга и в кильватере — несколько измученных студентов. Мы и в самом деле оставляли за собой кильватерный след — иссиня-чёрный на светло-серой поверхности воды. Путешествуя по тростниковым лесам озера Неусидлерзее, вы вынуждены передвигаться по колено в чёрном липком иле, благоухающем сероводородными выделениями бесчисленных бактерий. Жидкая грязь цепко удерживает вас и при каждом шаге отпускает погруженную в неё ногу с громким, протестующим чавканьем.
После нескольких часов подобного путешествия вы начинаете ощущать боль в таких мышцах, о существовании которых даже и не подозревали раньше. От колен до пояса путешественник пропитан илистой, светло-серой, напоминающей молоко водой, которая кишит мириадами голодных пиявок, тех самых, что называются Hirudines raedicinales maxime affamanti. Остальная часть вашей персоны находится на чистом воздухе, который здесь как будто состоит из туч крошечных москитов. Их кровожадные вылазки доводят до неистовства, ибо руки ваши заняты тем, что непрерывно раздвигают стебли тростника, преграждающие путь, и только между делом вы можете дать себе пару-другую пощёчин. Британские орнитологи, которые, очевидно, могут позавидовать некоторым нашим интересным находкам, должны отчётливо представлять себе, что наблюдать птиц на озере Неусидлерзее — дело не слишком завидное.
Итак, мы с величайшими неудобствами продолжали свой путь, когда Кёниг внезапно остановился и безмолвно указал на свободный от тростника плёс, расстилавшийся прямо перед нами. Сначала я увидел лишь белесую воду, темно-синее небо и зелёные заросли — эти стандартные краски Неусидлерзее. Неожиданно посреди плёса, словно поплавок, вынырнувший на поверхность воды, появилось крошечное чёрное животное, едва ли крупнее большого пальца человеческой руки. И в этот момент я оказался в редком для зоолога положении — когда он встречает животное, которое не в состоянии определить. Я буквально не мог понять, к какому классу позвоночных относится существо, плававшее у меня перед глазами. В первую долю секунды мне показалось, что это птенец какой-то неизвестной мне нырковой птицы. Создавалось впечатление, что существо имеет клюв и держится на воде подобно птице, а не как млекопитающее. Животное описывало на поверхности воды крутые зигзаги и узкие круги абсолютно так же, как некоторые водяные жуки, и оставляло за собой широкий клиновидный след, слишком мощный по сравнению с малыми размерами загадочного существа. Внезапно из глубины вынырнуло второе крошечное создание, которое стало преследовать нашего первого знакомца с пронзительным щебетанием, напомнившим мне крик летучей мыши. Потом оба нырнули в глубину и исчезли. Весь этот эпизод не занял и пяти секунд.
Я стоял с открытым ртом, мозг бешено работал. Кёниг, широко ухмыляясь, повернулся ко мне, оторвал пиявку, присосавшуюся к его запястью, вытер сочащуюся из ранки струйку крови, шлёпнул себя по щеке, убив одновременно тридцать пять москитов, и спросил меня тоном экзаменатора: «Кто это был?». Спокойно, насколько было в моих силах, я ответил: «Водяная землеройка», В душе я благодарил пиявок и москитов за ту отсрочку, которая позволила мне сосредоточиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Надо сказать, что отряд насекомоядных стоит на одной из самых низких ступеней генеалогической лестницы млекопитающих, поэтому эти животные представляют особый интерес для сравнительной этологии. Насекомоядные — большая группа, но я был удовлетворительно знаком лишь с поведением обыкновенного ежа, поскольку этология этого интереснейшего животного была досконально изучена берлинским профессором Гертером. О поведении других представителей этого отряда практически ничего не было известно. В связи с тем, что насекомоядные ведут ночной и преимущественно подземный обрез жизни, почти невозможно получить достаточно полные данные путём полевых наблюдений, а трудность содержания этих зверьков в неволе препятствует изучению их в лабораторных условиях. Вот почему я официально включил этих животных в программу своих исследований.
Сначала я пытался держать у себя обыкновенного крота. Достать здоровое животное не представляло труда — зять поймал мне его по заказу в своём питомнике. Оказалось, что крот прекрасно может жить в условиях неволи. Он сразу проглотил почти невообразимое количество земляных червей, причём тут же начал брать их прямо из моих рук. Однако как объект для изучения поведения крот совершенно разочаровал меня. Несомненно, было очень интересно наблюдать, как животное за какие-то несколько секунд просто исчезало, моментально закапываясь в землю; заслуживала внимания чрезвычайно эффективная работа его сильных лопатообразных передних лап, всю мощь которых вы смогли бы почувствовать, если бы попытались удержать крота одной рукой. Наконец, совершенно замечательно, с какой поразительной точностью пребывающее под землёй животное определяло по запаху местонахождение дождевых червей, которых я клал на поверхность почвы в террариуме. Но, кроме этих немногочисленных наблюдений, мне ничего не удалось узнать о жизни крота. Животное не становилось ручным, оно оставалось на поверхности не больше времени, чем ему требовалось для пожирания своего корма. После этого крот погружался в землю с такой же быстротой, с какой подводная лодка погружается в водную пучину. Вскоре меня стала утомлять постоянная необходимость добывать необъятное количество живых существ, которое крот требовал для своего пропитания, и через несколько недель я выпустил животное в сад.
Прошёл год, и у меня вновь возникла мысль завести зверька из отряда насекомоядных. Это случилось во время экскурсии на необыкновенное озеро Неусидлерзее, расположенное на территории Австрии близ венгерской границы. Этот большой водоём, находящийся всего в тридцати милях от Вены, являет собой пример особого типа озёр, столь характерных для открытых степей Восточной Европы и Азии. При длине более чем в тридцать миль и ширине, равной половине этого расстояния, максимальная глубина озера всего лишь около пяти футов, а на остальном пространстве оно и того мельче. Неусидлерзее почти наполовину заросло тростником, и это создаёт идеальные условия для жизни разнообразнейших птиц, связанных в своём существовании с водой. Среди зарослей тростника процветают большие колонии белых колпиц*, серых и рыжих цапель, а до недавнего времени здесь встречалась даже каравайка. Серые гуси гнездятся в огромном количестве, а на восточном берегу, свободном от тростниковых зарослей, обитают шилоклювка* и другие редкие виды болотной птицы.
Теперь представьте себе дюжину утомлённых зоологов, которые медленно совершают мучительный путь через этот тростниковый лес под опытным предводительством Отто Кёнига, моего старого друга. Мы шли гуськом: впереди Кёниг, за ним — ваш покорный слуга и в кильватере — несколько измученных студентов. Мы и в самом деле оставляли за собой кильватерный след — иссиня-чёрный на светло-серой поверхности воды. Путешествуя по тростниковым лесам озера Неусидлерзее, вы вынуждены передвигаться по колено в чёрном липком иле, благоухающем сероводородными выделениями бесчисленных бактерий. Жидкая грязь цепко удерживает вас и при каждом шаге отпускает погруженную в неё ногу с громким, протестующим чавканьем.
После нескольких часов подобного путешествия вы начинаете ощущать боль в таких мышцах, о существовании которых даже и не подозревали раньше. От колен до пояса путешественник пропитан илистой, светло-серой, напоминающей молоко водой, которая кишит мириадами голодных пиявок, тех самых, что называются Hirudines raedicinales maxime affamanti. Остальная часть вашей персоны находится на чистом воздухе, который здесь как будто состоит из туч крошечных москитов. Их кровожадные вылазки доводят до неистовства, ибо руки ваши заняты тем, что непрерывно раздвигают стебли тростника, преграждающие путь, и только между делом вы можете дать себе пару-другую пощёчин. Британские орнитологи, которые, очевидно, могут позавидовать некоторым нашим интересным находкам, должны отчётливо представлять себе, что наблюдать птиц на озере Неусидлерзее — дело не слишком завидное.
Итак, мы с величайшими неудобствами продолжали свой путь, когда Кёниг внезапно остановился и безмолвно указал на свободный от тростника плёс, расстилавшийся прямо перед нами. Сначала я увидел лишь белесую воду, темно-синее небо и зелёные заросли — эти стандартные краски Неусидлерзее. Неожиданно посреди плёса, словно поплавок, вынырнувший на поверхность воды, появилось крошечное чёрное животное, едва ли крупнее большого пальца человеческой руки. И в этот момент я оказался в редком для зоолога положении — когда он встречает животное, которое не в состоянии определить. Я буквально не мог понять, к какому классу позвоночных относится существо, плававшее у меня перед глазами. В первую долю секунды мне показалось, что это птенец какой-то неизвестной мне нырковой птицы. Создавалось впечатление, что существо имеет клюв и держится на воде подобно птице, а не как млекопитающее. Животное описывало на поверхности воды крутые зигзаги и узкие круги абсолютно так же, как некоторые водяные жуки, и оставляло за собой широкий клиновидный след, слишком мощный по сравнению с малыми размерами загадочного существа. Внезапно из глубины вынырнуло второе крошечное создание, которое стало преследовать нашего первого знакомца с пронзительным щебетанием, напомнившим мне крик летучей мыши. Потом оба нырнули в глубину и исчезли. Весь этот эпизод не занял и пяти секунд.
Я стоял с открытым ртом, мозг бешено работал. Кёниг, широко ухмыляясь, повернулся ко мне, оторвал пиявку, присосавшуюся к его запястью, вытер сочащуюся из ранки струйку крови, шлёпнул себя по щеке, убив одновременно тридцать пять москитов, и спросил меня тоном экзаменатора: «Кто это был?». Спокойно, насколько было в моих силах, я ответил: «Водяная землеройка», В душе я благодарил пиявок и москитов за ту отсрочку, которая позволила мне сосредоточиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52