Два волка и овчарка отскочили в разные стороны, третий волк бился на земле. У Топуша была прокушена лапа.
Волки отступили, не осмеливаясь больше нападать. Один лизал разодранный бок, другой мотал головой. Об острые шипы ошейника овчарки он порвал себе пасть.
Топуш бросил быстрый взгляд вокруг себя, и торжествующий вой вырвался у него из горла. Острые маленькие глаза собаки различили на светло-зеленом фоне долины, глубоко внизу, быстро приближавшиеся желтые, бурые и серые комки. Они прыгали, словно мячики, и стремительно росли. Овчарки! Свора услышала зов вожака и спешила на выручку.
Волки тоже увидели их и бросились врассыпную, желая избежать встречи, которая не сулила им ничего хорошего, но свора преградила им путь к отступлению. Впереди мчался, будто летел на крыльях, легконогий Дормаш, достойный товарищ Топуша по играм и битвам. Он первый сшибся с волком, и хищник с воем покатился по земле. Немного поотстав, бежал широкогрудый молчаливый Рушай. Нагнав волка, он впился ему в шею, и тот, задушенный, упал наземь. Уцелевшие хищники пустились наутек, собаки погнались за ними, и через минуту все скрылись за гребнем ближней горы.
Топуш отряхнулся, взял ягненка в зубы и, припадая на раненую лапу и оставляя за собой кровавый след, не спеша потрусил к отаре.
УПРЯМЫЙ ДОГ
Мы остановились неподалеку от Москвы. Перед открытием выставки нам, участникам всесоюзного смотра, предстояло пройти учебный лагерный сбор.
Место нашего сбора было в летнем осоавиахимовском городке, состоявшем из легких деревянных строений и палаток. Чабаны расположились отдельно, разбив бивак под деревьями. Здесь, на большой поляне, обнесенной веревочной изгородью, сидели на приколах их спутники – пастушьи собаки, и здесь же, на траве, резвились, привлекая общее внимание, два крупных (им было по два месяца) щенка кавказской овчарки, толстых и мохнатых, как медвежата.
Кто-то из приезжих вздумал побаловаться с малышами и забрался за веревку. Потом его пришлось самым настоящим образом спасать от разъяренных щенят. Эти двухмесячные «детки» взяли его в такой оборот, что только вмешательство чабанов спасло беднягу. Столь необычайная для их возраста сила и злобность живо напомнили нам о Топуше – победителе волков. По словам чабанов, Топуш продолжал исправно нести службу в одном из животноводческих совхозов Грузии.
Случай со щенятами наделал немало шума И вызвал веселые пересуды в лагере. Но, пожалуй, еще больше разговоров вызвал мой Джери.
В первый же день, вернее, в первый же час после прибытия в лагерь, заботливый дежурный предложил нам сперва сходить в столовую позавтракать, а потом уже устраиваться на жительство. Собак (со мною был Джери, а с Сергеем Александровичем – Рекс-чепрачный) он посоветовал на время привязать в пустовавших палатках. Мы так и сделали.
Я прикрутил Джери на толстую цепь, которую предусмотрительно захватил из дома, и, кроме того, зная упрямый характер своего питомца и не очень доверяя даже цепи, пристегнул его на парфорс.
Мы отсутствовали с полчаса; вернувшись в палаточный городок, я застал неожиданную картину.
Вокруг палатки, где был привязан Джери, толпились красноармейцы, слышались возбужденные возгласы, крики «Фу!», и, покрывая все звуки, раздавался лай и рычание моего дога. Палатка сотрясалась, как будто под ударами урагана, колья скрипели и шатались.
Что произошло?
Оставшись в палатке один, Джери жалобно заскулил и принялся прыгать и рваться, надеясь таким путем порвать цепь, но цепь не поддавалась. Джери стал грызть ее, озлобляясь с каждой минутой. Нежные, мягкие губы его окрасились кровью, но клыки были бессильны перед железом.
Тогда дог окончательно пришел в ярость. Высоко подпрыгнув, он схватил зубами брезентовый край палатки и рванул к себе. Раздался треск – лопнул брезент. Оборвав длинную ленту, пес швырнул ее себе под ноги и вцепился вторично. Вторая лента брезента легла рядом с первой…
На шум сбежались красноармейцы из соседних палаток. Но тщетно кричали они «Фу!» Озверевший, разъяренный, с налитыми кровью глазами, Джери не слушал команд и со злобой бросался на всякого, кто осмеливался подойти близко.
Трудно выразить его ликование, когда он увидел своего обожаемого хозяина. Прыжкам, лизанью не было конца. Только строгое «сидеть» прекратило его излияния, но и после этого пес еще долго помахивал хвостом и умильно смотрел на меня, прося разрешения еще поласкаться.
Я не знал, сердиться мне или смеяться, огорчаться или радоваться. Палатка была изодрана в клочья, могли выйти серьезные неприятности, но в то же время дог проявил такую трогательную привязанность ко мне, такое неукротимое стремление бежать за мной, что невозможно было и сердиться на него.
Оставлять его в палатке было невозможно. Посоветовавшись с дежурным, я решил отвести собаку в расположенный поблизости питомник Осоавиахима.
Быстро нашли подходящее помещение – приземистое, укрытое тополями деревянное здание, разгороженное внутри на отдельные клетки-вольеры, затянутые густой металлической сеткой.
По правилам содержания питомника каждая вновь прибывшая собака должна пройти предварительный карантин – проверку на заболевание. Здесь, в этих клетках-вольерах, животные отбывали недельное заключение. Если в течение этого срока ничего подозрительного не обнаруживалось, собака была здорова, она получала право жительства в питомнике.
Это было то самое строение, в котором отдыхала наша упряжка, совершившая под водительством Шестакова и Маркова трудный переход от Урала до Москвы. Мы даже нашли следы ее пребывания – фанерный щит с надписью: «Покупайте билеты лотереи Осоавиахима», брошенный в углу.
Сейчас помещение пустовало. Лучшего для наших собак нечего было и желать. Мы решили всех привезенных нами животных перевести туда. Джери я посадил рядом с клеткой Рекса. Сергей Александрович снял с Рекса ошейник, чтобы собака могла чувствовать себя совсем как дома; сделать то же самое со своим Джери я не решился, а даже, наоборот, на всякий случай пристегнул его на цепочку, словно чувствовал, что он еще покажет себя…
Нетрудно представить, что происходило дальше.
Люди ушли. Вдали давно замерли последние звуки шагов, а собаки все еще стояли и напряженно прислушивались: не вернутся ли хозяева? Рексу первому надоело бесполезное ожидание. Бывалый пес, он обладал и достаточным терпением и знанием, что в общем-то ничего страшного не случилось, хотя и приятного тоже нет; надо ждать. Скорбно вздохнув (вы слышали такие вздохи у собаки? Прежде чем лечь, она непременно протяжно вздохнет), он обнюхал свое новое жилище и, обнаружив в углу охапку сена, принялся раскапывать ее лапами. Соорудив подобие гнезда, повернулся несколько раз, как будто желая поймать себя за хвост, и с тяжелым стуком брякнулся – именно брякнулся, а не просто лег. Испустив еще один такой же шумный и протяжный вздох, понюхал последний раз воздух и затих, свернувшись клубком.
Собака не спала, хотя веки были закрыты. Вы знаете, как спит собака: весь ее сон – это сплошная настороженность, чуткость. Она спит урывками. Но особенно настороженна она в чужом месте. Чуть подрагивающие уши говорили о том, что Рекс хотя и лежит с закрытыми глазами, но в действительности не спит и слушает, терпеливо ожидая, не застучит ли входная дверь, не раздастся ли громкий голос хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Волки отступили, не осмеливаясь больше нападать. Один лизал разодранный бок, другой мотал головой. Об острые шипы ошейника овчарки он порвал себе пасть.
Топуш бросил быстрый взгляд вокруг себя, и торжествующий вой вырвался у него из горла. Острые маленькие глаза собаки различили на светло-зеленом фоне долины, глубоко внизу, быстро приближавшиеся желтые, бурые и серые комки. Они прыгали, словно мячики, и стремительно росли. Овчарки! Свора услышала зов вожака и спешила на выручку.
Волки тоже увидели их и бросились врассыпную, желая избежать встречи, которая не сулила им ничего хорошего, но свора преградила им путь к отступлению. Впереди мчался, будто летел на крыльях, легконогий Дормаш, достойный товарищ Топуша по играм и битвам. Он первый сшибся с волком, и хищник с воем покатился по земле. Немного поотстав, бежал широкогрудый молчаливый Рушай. Нагнав волка, он впился ему в шею, и тот, задушенный, упал наземь. Уцелевшие хищники пустились наутек, собаки погнались за ними, и через минуту все скрылись за гребнем ближней горы.
Топуш отряхнулся, взял ягненка в зубы и, припадая на раненую лапу и оставляя за собой кровавый след, не спеша потрусил к отаре.
УПРЯМЫЙ ДОГ
Мы остановились неподалеку от Москвы. Перед открытием выставки нам, участникам всесоюзного смотра, предстояло пройти учебный лагерный сбор.
Место нашего сбора было в летнем осоавиахимовском городке, состоявшем из легких деревянных строений и палаток. Чабаны расположились отдельно, разбив бивак под деревьями. Здесь, на большой поляне, обнесенной веревочной изгородью, сидели на приколах их спутники – пастушьи собаки, и здесь же, на траве, резвились, привлекая общее внимание, два крупных (им было по два месяца) щенка кавказской овчарки, толстых и мохнатых, как медвежата.
Кто-то из приезжих вздумал побаловаться с малышами и забрался за веревку. Потом его пришлось самым настоящим образом спасать от разъяренных щенят. Эти двухмесячные «детки» взяли его в такой оборот, что только вмешательство чабанов спасло беднягу. Столь необычайная для их возраста сила и злобность живо напомнили нам о Топуше – победителе волков. По словам чабанов, Топуш продолжал исправно нести службу в одном из животноводческих совхозов Грузии.
Случай со щенятами наделал немало шума И вызвал веселые пересуды в лагере. Но, пожалуй, еще больше разговоров вызвал мой Джери.
В первый же день, вернее, в первый же час после прибытия в лагерь, заботливый дежурный предложил нам сперва сходить в столовую позавтракать, а потом уже устраиваться на жительство. Собак (со мною был Джери, а с Сергеем Александровичем – Рекс-чепрачный) он посоветовал на время привязать в пустовавших палатках. Мы так и сделали.
Я прикрутил Джери на толстую цепь, которую предусмотрительно захватил из дома, и, кроме того, зная упрямый характер своего питомца и не очень доверяя даже цепи, пристегнул его на парфорс.
Мы отсутствовали с полчаса; вернувшись в палаточный городок, я застал неожиданную картину.
Вокруг палатки, где был привязан Джери, толпились красноармейцы, слышались возбужденные возгласы, крики «Фу!», и, покрывая все звуки, раздавался лай и рычание моего дога. Палатка сотрясалась, как будто под ударами урагана, колья скрипели и шатались.
Что произошло?
Оставшись в палатке один, Джери жалобно заскулил и принялся прыгать и рваться, надеясь таким путем порвать цепь, но цепь не поддавалась. Джери стал грызть ее, озлобляясь с каждой минутой. Нежные, мягкие губы его окрасились кровью, но клыки были бессильны перед железом.
Тогда дог окончательно пришел в ярость. Высоко подпрыгнув, он схватил зубами брезентовый край палатки и рванул к себе. Раздался треск – лопнул брезент. Оборвав длинную ленту, пес швырнул ее себе под ноги и вцепился вторично. Вторая лента брезента легла рядом с первой…
На шум сбежались красноармейцы из соседних палаток. Но тщетно кричали они «Фу!» Озверевший, разъяренный, с налитыми кровью глазами, Джери не слушал команд и со злобой бросался на всякого, кто осмеливался подойти близко.
Трудно выразить его ликование, когда он увидел своего обожаемого хозяина. Прыжкам, лизанью не было конца. Только строгое «сидеть» прекратило его излияния, но и после этого пес еще долго помахивал хвостом и умильно смотрел на меня, прося разрешения еще поласкаться.
Я не знал, сердиться мне или смеяться, огорчаться или радоваться. Палатка была изодрана в клочья, могли выйти серьезные неприятности, но в то же время дог проявил такую трогательную привязанность ко мне, такое неукротимое стремление бежать за мной, что невозможно было и сердиться на него.
Оставлять его в палатке было невозможно. Посоветовавшись с дежурным, я решил отвести собаку в расположенный поблизости питомник Осоавиахима.
Быстро нашли подходящее помещение – приземистое, укрытое тополями деревянное здание, разгороженное внутри на отдельные клетки-вольеры, затянутые густой металлической сеткой.
По правилам содержания питомника каждая вновь прибывшая собака должна пройти предварительный карантин – проверку на заболевание. Здесь, в этих клетках-вольерах, животные отбывали недельное заключение. Если в течение этого срока ничего подозрительного не обнаруживалось, собака была здорова, она получала право жительства в питомнике.
Это было то самое строение, в котором отдыхала наша упряжка, совершившая под водительством Шестакова и Маркова трудный переход от Урала до Москвы. Мы даже нашли следы ее пребывания – фанерный щит с надписью: «Покупайте билеты лотереи Осоавиахима», брошенный в углу.
Сейчас помещение пустовало. Лучшего для наших собак нечего было и желать. Мы решили всех привезенных нами животных перевести туда. Джери я посадил рядом с клеткой Рекса. Сергей Александрович снял с Рекса ошейник, чтобы собака могла чувствовать себя совсем как дома; сделать то же самое со своим Джери я не решился, а даже, наоборот, на всякий случай пристегнул его на цепочку, словно чувствовал, что он еще покажет себя…
Нетрудно представить, что происходило дальше.
Люди ушли. Вдали давно замерли последние звуки шагов, а собаки все еще стояли и напряженно прислушивались: не вернутся ли хозяева? Рексу первому надоело бесполезное ожидание. Бывалый пес, он обладал и достаточным терпением и знанием, что в общем-то ничего страшного не случилось, хотя и приятного тоже нет; надо ждать. Скорбно вздохнув (вы слышали такие вздохи у собаки? Прежде чем лечь, она непременно протяжно вздохнет), он обнюхал свое новое жилище и, обнаружив в углу охапку сена, принялся раскапывать ее лапами. Соорудив подобие гнезда, повернулся несколько раз, как будто желая поймать себя за хвост, и с тяжелым стуком брякнулся – именно брякнулся, а не просто лег. Испустив еще один такой же шумный и протяжный вздох, понюхал последний раз воздух и затих, свернувшись клубком.
Собака не спала, хотя веки были закрыты. Вы знаете, как спит собака: весь ее сон – это сплошная настороженность, чуткость. Она спит урывками. Но особенно настороженна она в чужом месте. Чуть подрагивающие уши говорили о том, что Рекс хотя и лежит с закрытыми глазами, но в действительности не спит и слушает, терпеливо ожидая, не застучит ли входная дверь, не раздастся ли громкий голос хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57