О своем посвящении ты узнаешь во сне. В возрасте четырнадцати лет, когда мне начали сниться сны, сопровождавшиеся истечением семени, я решил научиться владеть сексуальной энергией. Если я могу достичь оргазма по своему желанию в состоянии бодрствования, я могу делать то же самое и во сне и властвовать над своими снами вместо того, чтобы они властвовали надо мной.
Чтобы совершенствоваться в этом я стал воздерживаться от рукоблудия. Для того, чтобы достичь блаженства, необходимо просто оживить память о предыдущем блаженстве. Итак, бодрствуя, я старался представить самого себя в своих похотливых снах, которые бывали у меня по несколько раз в неделю. Прошли месяцы, прежде чем я добился желаемого сосредоточения.
Однажды я лежал голый на кровати, чувствуя кожей теплый весенний ветер и наблюдая, как на стене танцуют тени от листьев. Я вспоминал свой сон, словно повторял азбуку, и вдруг серебряные точки вскипели перед моими глазами, и я ощутил слабость в груди – как перед смертью – и вот я проваливаюсь в самого себя во сне и кончаю.
Теперь, когда я овладел своей похотью, у меня появился ключ к власти над телом. Ошибки, неловкости и глупости порождены стихийной игрой телесных страстей, которая делает тебя беззащитным для любого вида атаки психической или физической. Я пошел дальше и овладел своей речью, чтобы использовать ее, когда я хочу, чтобы она не бубнила мне в уши без остановки, не пела и не звякала в моем мозгу.
Я использовал тот же метод, чтобы достичь такого состояния, когда мое сознание, как мне кажется, очищено от слов, как это иногда бывает, когда я гуляю по лесам или плыву на гребной лодке по озеру. И снова мне пришлось долго ждать плодов. Однажды, когда я греб по озеру и собирался закинуть сеть, я почувствовал слабость в груди, серебряные точки вскипели перед моими глазами, создавая головокружительное ощущение, будто меня всасывает в огромный пустой космос, в котором не существует слов.
Мое время поделено между библиотекой и ружейной мастерской. Библиотека полна книгами по оружейному делу, фортификации, судостроению и навигации, а еще там есть множество карт, на которых отмечено количество испанских войск, размещенных в разных местах, характер укреплений и испанские морские пути с указанием примерного времени их использования.
Часто случается, что вполне практичные изобретения по каким-то причинам не развиваются. Вот чертежи многозарядного ружья с несколькими стволами, вращаемыми вручную посредством барабана. Многозарядное ружье – одно из моих заветных желаний, но прежде требуется в корне улучшить нынешнее устройство ружей.
Мы с Гансом, одетые только в короткие штаны, читаем вместе одну книгу, наши колени соприкасаются. Вот чертеж гранаты – всего-навсего металлическая скорлупка, наполненная порохом, который приводится в действие фитилем – а вот мортира, стреляющая большими гранатами на значительные расстояния. Я чувствую внезапное возбуждение и что-то вроде покалывания в затылке. Ганс, кажется, также впечатлен. Он дышит сквозь зубы, глаза впились в страницу, словно рассматривает эротическую картинку.
Мы обмениваемся взглядами и встаем, наши ширинки оттопыриваются. Мы стягиваем с себя штаны, и Ганс, ухмыляясь, тремя быстрыми движениями приготавливает свой средний палец к работе. Я прислоняю книгу к стене на дальнем краю стола и перегибаюсь через стул. Покуда Ганс ебет меня, картинки словно оживают, выблевывая красный огонь. Как раз когда я кончаю, китайчата подбрасывают под дверь связку шутих, и я вижу, как гигантская шутиха разносит библиотеку на атомы, а сгусток семени ударяет в книгу с расстоянии в шесть футов.
Мы сидим голые, Ганс вытирает рукой лоб, и говорит:
– Уууууууууууууххх!
Я говорю:
– Шутиха! Вот основа любого взрывного оружия. Все это здесь есть, но они не понимали, как далеко это может завести. Шутихи… они могут быть любого размера. Взрывающиеся пушечные ядра – почему бы и нет? Один такой снаряд сможет потопить галеон.
– Уоринг нас ждет.
Динк ведет нас вверх по крутой тропе. Дом Уоринга стоит на вершине холма в роще из оплетенных виноградной лозой деревьев. Он в высшей степени приветливо принимает нас в прохладной комнате, убранной в марокканском стиле, с низким столом и диванчиками. Высокий бесстрастный негр подает мятный чай, а Уоринг пускает по кругу трубку с гашишем. Динк отказывается, ведь он никогда не притрагивается ни к алкоголю, ни к любому другому наркотику.
По знаку Динка Уоринг встает и проводит нас в свою студию.
– Пока еще не стемнело…
Его картины не похожи ни на что из того, что мне доводилось видеть; в них представлены одновременно не одна сцена, персонаж или пейзаж, а несколько, причем они то появляются на холсте, то исчезают. Я вижу «Великого Белого», Харбор-Пойнт, проплывающие мимо лица, острова, летучих рыб и индейцев, гребущих через залив.
По возвращении в гостиную были зажжены свечи, а на низком столе, уже стояли пирог с куропаткой, и слоеные пирожки, и tagine [] из дикой индейки. Я не очень хорошо помню, о чем говорилось за обедом.
В какой-то момент Уоринг загадочно посмотрел на меня и сказал:
– То, что ты делаешь – против правил. Будь осторожен, дабы тебя не поймали.
Когда мы уходили, было уже достаточно поздно. По возвращении в хижину Динк развернул циновку, и я забылся глубоким сном.
Во сне я вижу Динка стоящим надо мной, с фаллосом самой лучшей формы, какую я когда-либо видел. Вот он ебет меня, задрав мои ноги вверх, и, когда я, извергнув семя, просыпаюсь, я обнаруживаю, что он и вправду ебет меня. Я чувствую, что мои губы становятся его губами, на долю секунды он исчезает, и я слышу, как в моей глотке звучит его четырнадцатилетний голос:
– Это я! Это я! У меня получилось! Я приземлился!
* * *
Нам не терпится поскорее вернуться в лавку и отдать все силы работе. Через неделю у нас готовы к испытаниям разнообразные орудия. Я сделал несколько стрел с полым железным наконечником, наполненным порохом; гранаты с ручками, чтобы заряжать ими кремневое ружье; несколько мортир; и еще пушечный снаряд, взрывающийся при столкновении. Нос этого снаряда, не круглый, а в форме укороченного цилиндра, сделан из мягкого металла и набит кусочками кремня и железными опилками, так что, при сильном столкновении с бортом или снастями корабля, его разрывает пороховым зарядом. Изнутри цилиндр выложен греческим огнем – это деготь, хорошенько перемешанный с порохом и металлическими опилками, и все это отделено от порохового заряда слоем бумаги.
Пришло время испытаний. В миле от нашего лагеря и в двухстах ярдах от берега на мель посажен корабль. Мы направляемся к месту испытаний с нашими луками, ружейными гранатами, мортирами и пушкой. Все в сборе: Строуб, близнецы Игуана, Норденхольц и даже Уоринг.
Десять стрел и десять ружейных гранат опускают в огонь. Тетива натянута, наконечник стрелы раскален на костре – и лук готов к стрельбе, то же делают с ружейными гранатами, которые, конечно, гораздо больше по размеру. Снаряды несутся к кораблю и через несколько секунд взрываются на палубах, в снастях и у бортов, поджигая судно с разных концов. Затем заряжают мортиры, и, хотя некоторые снаряды не долетают, а другие летят слишком далеко, те, что попадают в цель, наносят огромные повреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Чтобы совершенствоваться в этом я стал воздерживаться от рукоблудия. Для того, чтобы достичь блаженства, необходимо просто оживить память о предыдущем блаженстве. Итак, бодрствуя, я старался представить самого себя в своих похотливых снах, которые бывали у меня по несколько раз в неделю. Прошли месяцы, прежде чем я добился желаемого сосредоточения.
Однажды я лежал голый на кровати, чувствуя кожей теплый весенний ветер и наблюдая, как на стене танцуют тени от листьев. Я вспоминал свой сон, словно повторял азбуку, и вдруг серебряные точки вскипели перед моими глазами, и я ощутил слабость в груди – как перед смертью – и вот я проваливаюсь в самого себя во сне и кончаю.
Теперь, когда я овладел своей похотью, у меня появился ключ к власти над телом. Ошибки, неловкости и глупости порождены стихийной игрой телесных страстей, которая делает тебя беззащитным для любого вида атаки психической или физической. Я пошел дальше и овладел своей речью, чтобы использовать ее, когда я хочу, чтобы она не бубнила мне в уши без остановки, не пела и не звякала в моем мозгу.
Я использовал тот же метод, чтобы достичь такого состояния, когда мое сознание, как мне кажется, очищено от слов, как это иногда бывает, когда я гуляю по лесам или плыву на гребной лодке по озеру. И снова мне пришлось долго ждать плодов. Однажды, когда я греб по озеру и собирался закинуть сеть, я почувствовал слабость в груди, серебряные точки вскипели перед моими глазами, создавая головокружительное ощущение, будто меня всасывает в огромный пустой космос, в котором не существует слов.
Мое время поделено между библиотекой и ружейной мастерской. Библиотека полна книгами по оружейному делу, фортификации, судостроению и навигации, а еще там есть множество карт, на которых отмечено количество испанских войск, размещенных в разных местах, характер укреплений и испанские морские пути с указанием примерного времени их использования.
Часто случается, что вполне практичные изобретения по каким-то причинам не развиваются. Вот чертежи многозарядного ружья с несколькими стволами, вращаемыми вручную посредством барабана. Многозарядное ружье – одно из моих заветных желаний, но прежде требуется в корне улучшить нынешнее устройство ружей.
Мы с Гансом, одетые только в короткие штаны, читаем вместе одну книгу, наши колени соприкасаются. Вот чертеж гранаты – всего-навсего металлическая скорлупка, наполненная порохом, который приводится в действие фитилем – а вот мортира, стреляющая большими гранатами на значительные расстояния. Я чувствую внезапное возбуждение и что-то вроде покалывания в затылке. Ганс, кажется, также впечатлен. Он дышит сквозь зубы, глаза впились в страницу, словно рассматривает эротическую картинку.
Мы обмениваемся взглядами и встаем, наши ширинки оттопыриваются. Мы стягиваем с себя штаны, и Ганс, ухмыляясь, тремя быстрыми движениями приготавливает свой средний палец к работе. Я прислоняю книгу к стене на дальнем краю стола и перегибаюсь через стул. Покуда Ганс ебет меня, картинки словно оживают, выблевывая красный огонь. Как раз когда я кончаю, китайчата подбрасывают под дверь связку шутих, и я вижу, как гигантская шутиха разносит библиотеку на атомы, а сгусток семени ударяет в книгу с расстоянии в шесть футов.
Мы сидим голые, Ганс вытирает рукой лоб, и говорит:
– Уууууууууууууххх!
Я говорю:
– Шутиха! Вот основа любого взрывного оружия. Все это здесь есть, но они не понимали, как далеко это может завести. Шутихи… они могут быть любого размера. Взрывающиеся пушечные ядра – почему бы и нет? Один такой снаряд сможет потопить галеон.
– Уоринг нас ждет.
Динк ведет нас вверх по крутой тропе. Дом Уоринга стоит на вершине холма в роще из оплетенных виноградной лозой деревьев. Он в высшей степени приветливо принимает нас в прохладной комнате, убранной в марокканском стиле, с низким столом и диванчиками. Высокий бесстрастный негр подает мятный чай, а Уоринг пускает по кругу трубку с гашишем. Динк отказывается, ведь он никогда не притрагивается ни к алкоголю, ни к любому другому наркотику.
По знаку Динка Уоринг встает и проводит нас в свою студию.
– Пока еще не стемнело…
Его картины не похожи ни на что из того, что мне доводилось видеть; в них представлены одновременно не одна сцена, персонаж или пейзаж, а несколько, причем они то появляются на холсте, то исчезают. Я вижу «Великого Белого», Харбор-Пойнт, проплывающие мимо лица, острова, летучих рыб и индейцев, гребущих через залив.
По возвращении в гостиную были зажжены свечи, а на низком столе, уже стояли пирог с куропаткой, и слоеные пирожки, и tagine [] из дикой индейки. Я не очень хорошо помню, о чем говорилось за обедом.
В какой-то момент Уоринг загадочно посмотрел на меня и сказал:
– То, что ты делаешь – против правил. Будь осторожен, дабы тебя не поймали.
Когда мы уходили, было уже достаточно поздно. По возвращении в хижину Динк развернул циновку, и я забылся глубоким сном.
Во сне я вижу Динка стоящим надо мной, с фаллосом самой лучшей формы, какую я когда-либо видел. Вот он ебет меня, задрав мои ноги вверх, и, когда я, извергнув семя, просыпаюсь, я обнаруживаю, что он и вправду ебет меня. Я чувствую, что мои губы становятся его губами, на долю секунды он исчезает, и я слышу, как в моей глотке звучит его четырнадцатилетний голос:
– Это я! Это я! У меня получилось! Я приземлился!
* * *
Нам не терпится поскорее вернуться в лавку и отдать все силы работе. Через неделю у нас готовы к испытаниям разнообразные орудия. Я сделал несколько стрел с полым железным наконечником, наполненным порохом; гранаты с ручками, чтобы заряжать ими кремневое ружье; несколько мортир; и еще пушечный снаряд, взрывающийся при столкновении. Нос этого снаряда, не круглый, а в форме укороченного цилиндра, сделан из мягкого металла и набит кусочками кремня и железными опилками, так что, при сильном столкновении с бортом или снастями корабля, его разрывает пороховым зарядом. Изнутри цилиндр выложен греческим огнем – это деготь, хорошенько перемешанный с порохом и металлическими опилками, и все это отделено от порохового заряда слоем бумаги.
Пришло время испытаний. В миле от нашего лагеря и в двухстах ярдах от берега на мель посажен корабль. Мы направляемся к месту испытаний с нашими луками, ружейными гранатами, мортирами и пушкой. Все в сборе: Строуб, близнецы Игуана, Норденхольц и даже Уоринг.
Десять стрел и десять ружейных гранат опускают в огонь. Тетива натянута, наконечник стрелы раскален на костре – и лук готов к стрельбе, то же делают с ружейными гранатами, которые, конечно, гораздо больше по размеру. Снаряды несутся к кораблю и через несколько секунд взрываются на палубах, в снастях и у бортов, поджигая судно с разных концов. Затем заряжают мортиры, и, хотя некоторые снаряды не долетают, а другие летят слишком далеко, те, что попадают в цель, наносят огромные повреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71