Должно быть, доставлена совсем недавно, не больше получаса назад, когда меня еще не было дома. Знакомый почерк. Черт побери, кто мог прислать мне письмо по пневматической почте?
«Дорогой Джефор, я попала в ужасную неприятность! Сегодня утром получила телеграмму от отца. Джефор, он не мог так быстро услышать об этом. Он сел на первый же авиарейс из Лондона, и я не могу представить, в чем дело, но очень боюсь. Обо мне все говорят, но я не сделала ничего плохого, вы же знаете! Джефор, не могли бы вы прийти ко мне сегодня вечером? Отец терпеть не может французов. Может, вы с ним поладите. Здесь отвратительно меня заставляют лежать в постели, но я хочу поблагодарить вас за то, что вчера вы были со мной. Прошу вас, приходите.
Шэрон».
Что ж, я ее понимал. Эта история обрушилась на всех совершенно неожиданно. Состояние неопределенности все усиливалось. Пойти туда? Я бы пошел туда, не дожидаясь вечера, если бы мог что-нибудь сделать. А я не мог. Но должен же кто-то помочь ей! Так я стоял, перечитывая письмо, когда голос Банколена вывел меня из раздумий. Я ничего не сказал ему о послании. В нем не было ничего личного, ничего секретного, просто мне не хотелось о нем говорить. Я хотел видеть Шэрон…
Вместо ленча мы просто выпили по чашке кофе, после чего Банколен повез меня в префектуру. По дороге я несколько раз ловил на себе его внимательный взгляд. Он явно хотел что-то сказать, но промолчал, так что в результате спросил я:
– В чем дело? Вас что-то беспокоит? – И в голове у меня пронеслась глупая мысль: «Почему вы такой бледный, такой бледный?» – спросил Файле, возглавляющий парад». И настойчиво звучал ответ: «Я страшусь того, что должен увидеть».
Вздор! Просто Банколен чрезвычайно утомлен. Результат двух бессонных ночей. Казалось, нервы у него на пределе. На его худом лице прибавилось морщин, глаза, наблюдающие за мной, запали. Но ведь он – человек без нервов, если таковой вообще существует! Я представлял себе бог весть что. Но все же эти слова не выходили у меня из головы: «Я страшусь того, что должен увидеть», – отвечал цветной сержант».
В префектуре церемония казалась бесконечной. Нам пришлось разговаривать с десятками людей. Опять и опять я рассказывал о том, чему был накануне свидетелем, так что в конце концов отвечал почти автоматически. Несколько раз меня просили предъявить удостоверение личности, которое тщательно изучали, после чего все важно кивали, бормотали: «Ага!» – и передавали меня следующему. Основное впечатление у меня сложилось, что, кажется, все служащие префектуры усатые. Комнаты были погружены в полумрак, окна – в решетках. Мы прошли через множество таких комнат, прежде чем меня представили шефу департамента, серьезному вежливому джентльмену с мягкими белыми руками и бородкой, как у ассирийского быка. Он задал мне несколько резких и обескураживающих вопросов. Среди них был и такой: не влюблен ли я в мадемуазель? Он не пытался меня запугать. Он говорил так вежливо и сочувственно, что я расхрабрился и откровенно все ему рассказал. Говорил довольно долго и даже патетично. Я выложил ему все, о чем даже не думал ни с кем делиться. Выслушав меня, он тоже сказал: «Ага!» – и улыбнулся – мудрой улыбкой в полутемном помещении, – и все тоже заулыбались. Мы так дружески со всеми распрощались за руку, что я едва удержался, чтобы не пригласить их на кружку пива. Этот страж закона молча сидел, поглаживая бородку, когда мы с Банколеном вышли из его кабинета.
Было уже поздно. Мы потратили на это светопреставление страшно много времени. Я сообщил о намерении пойти в Версаль.
– Нет, – возразил Банколен, – я предпочитаю, чтобы ты туда не ходил. Вечером – может быть, если закончим дело. Ты можешь, конечно, меня не послушаться. Но я показываю тебе преступный мир, с которым сталкиваюсь каждый день, – при этом он пристально смотрел перед собой, – и думаю, ты последуешь моему совету.
Да, я ему последовал. Мы вспомнили о Графенштайне и пошли к нему в гостиницу, надеясь застать его там. Он как раз упаковывал багаж, собираясь вернуться в Вену. Подозрительно моргая, он отозвался на приглашение Банколена присутствовать при развязке. Итак, мы втроем отправились на Большие бульвары.
– Оставим размышления о деле! Есть еще один человек, которого я хотел бы видеть, если он пожелает прийти, – пояснил Банколен, – это месье Килар. Но до его прихода не слова о делах!
Каким все это казалось далеким в тишине теплого вечера! Вчетвером мы стояли перед домом Салиньи на лужайке, омываемой лунным светом. Черная каменная громада высилась над деревьями, свет горел только в одном окне. Рядом со мной стоял месье Килар, чье крючконосое лицо выглядывало из-под полей мягкой шляпы. Он тяжело опирался на трость. Отблески лунного света сверкали на стеклах очков Графенштайна.
– Я думаю, Герсо дома, – тихо сказал Банколен.
Он повел нас. На звон колокольчика ответил Герсо. Он улыбнулся, поправил парик и заметил:
– Я сидел рядом с телом моего хозяина. Все только что закончено. Похороны состоятся завтра.
– Отведите нас туда, – сказал Банколен.
Все было закончено. Из слабо освещенного холла мы прошли в еще более темную гостиную. Герсо с большим вкусом расставил цветы. Они наполняли комнату приторным ароматом и слабо сияли под освещением, устроенным на высоком потолке. Тот же свет бросал блики на вечный дом Салиньи из белого металла. Я мельком увидел свое лицо в длинном зеркале над камином. Оно было очень бледным. Килар бросил взгляд на гроб, после чего уселся, сложив руки на набалдашнике трости, и скривил губы. Банколен положил на стол свой портфель.
– Герсо, – спросил он, – в доме есть кирка или лом?
– Простите, месье?
– Мне нужна кирка или лом.
В тишине резко прозвучал недовольный и хриплый голос Килара:
– Господи! Что вы хотите делать? Ограбить могилу?
Подойдя к белому гробу, Герсо провел рукой над стеклом, закрывающим мертвое лицо.
– Понимаю, – кивнул он. – Понимаю, месье! Вы хотите проверить жуткие вещи, которые происходят в подвале. Я слышал, как там расхаживают привидения. – Он щелкнул пальцами по стеклу гроба. – Но он не расхаживает, месье. Я просидел здесь всю прошлую ночь, ожидая, что он встанет и начнет бродить. – На его длинном лице появилась улыбка. – Я принесу кирку, месье. Ее оставил рабочий, который копал канаву… Не тревожьте его, пока меня не будет, прошу вас.
– Тревожить… кого? – помолчав, спохватился Графенштайн. Громадный австриец снял очки и начал тщательно протирать стекла.
Банколен неподвижно стоял посреди комнаты, низко опустив голову.
Вскоре появился Герсо с тяжелым ломом и вежливо протянул его детективу.
– Возьми его, это тебе, – повернулся ко мне Банколен. – А теперь следуйте за мной.
В тишине отчетливо слышалось лишь постукивание по паркету трости Килара. Герсо уселся на свое место у гроба и сложил руки на груди. Я увидел его сидящим на своем посту в полумраке, с прямой спиной, прежде чем опустились портьеры на двери… Мы прошли через полутемный холл, через погруженный в темноту музыкальный зал, через столовую и оказались в кухне. Графенштайн хрипел. Банколен зажег в кухне свет и открыл дверь подвала. Из-за груды швабр он извлек масляную лампу и зажег ее. Подняв лампу вверх, он обвел нас взглядом.
– Идемте, – просто сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
«Дорогой Джефор, я попала в ужасную неприятность! Сегодня утром получила телеграмму от отца. Джефор, он не мог так быстро услышать об этом. Он сел на первый же авиарейс из Лондона, и я не могу представить, в чем дело, но очень боюсь. Обо мне все говорят, но я не сделала ничего плохого, вы же знаете! Джефор, не могли бы вы прийти ко мне сегодня вечером? Отец терпеть не может французов. Может, вы с ним поладите. Здесь отвратительно меня заставляют лежать в постели, но я хочу поблагодарить вас за то, что вчера вы были со мной. Прошу вас, приходите.
Шэрон».
Что ж, я ее понимал. Эта история обрушилась на всех совершенно неожиданно. Состояние неопределенности все усиливалось. Пойти туда? Я бы пошел туда, не дожидаясь вечера, если бы мог что-нибудь сделать. А я не мог. Но должен же кто-то помочь ей! Так я стоял, перечитывая письмо, когда голос Банколена вывел меня из раздумий. Я ничего не сказал ему о послании. В нем не было ничего личного, ничего секретного, просто мне не хотелось о нем говорить. Я хотел видеть Шэрон…
Вместо ленча мы просто выпили по чашке кофе, после чего Банколен повез меня в префектуру. По дороге я несколько раз ловил на себе его внимательный взгляд. Он явно хотел что-то сказать, но промолчал, так что в результате спросил я:
– В чем дело? Вас что-то беспокоит? – И в голове у меня пронеслась глупая мысль: «Почему вы такой бледный, такой бледный?» – спросил Файле, возглавляющий парад». И настойчиво звучал ответ: «Я страшусь того, что должен увидеть».
Вздор! Просто Банколен чрезвычайно утомлен. Результат двух бессонных ночей. Казалось, нервы у него на пределе. На его худом лице прибавилось морщин, глаза, наблюдающие за мной, запали. Но ведь он – человек без нервов, если таковой вообще существует! Я представлял себе бог весть что. Но все же эти слова не выходили у меня из головы: «Я страшусь того, что должен увидеть», – отвечал цветной сержант».
В префектуре церемония казалась бесконечной. Нам пришлось разговаривать с десятками людей. Опять и опять я рассказывал о том, чему был накануне свидетелем, так что в конце концов отвечал почти автоматически. Несколько раз меня просили предъявить удостоверение личности, которое тщательно изучали, после чего все важно кивали, бормотали: «Ага!» – и передавали меня следующему. Основное впечатление у меня сложилось, что, кажется, все служащие префектуры усатые. Комнаты были погружены в полумрак, окна – в решетках. Мы прошли через множество таких комнат, прежде чем меня представили шефу департамента, серьезному вежливому джентльмену с мягкими белыми руками и бородкой, как у ассирийского быка. Он задал мне несколько резких и обескураживающих вопросов. Среди них был и такой: не влюблен ли я в мадемуазель? Он не пытался меня запугать. Он говорил так вежливо и сочувственно, что я расхрабрился и откровенно все ему рассказал. Говорил довольно долго и даже патетично. Я выложил ему все, о чем даже не думал ни с кем делиться. Выслушав меня, он тоже сказал: «Ага!» – и улыбнулся – мудрой улыбкой в полутемном помещении, – и все тоже заулыбались. Мы так дружески со всеми распрощались за руку, что я едва удержался, чтобы не пригласить их на кружку пива. Этот страж закона молча сидел, поглаживая бородку, когда мы с Банколеном вышли из его кабинета.
Было уже поздно. Мы потратили на это светопреставление страшно много времени. Я сообщил о намерении пойти в Версаль.
– Нет, – возразил Банколен, – я предпочитаю, чтобы ты туда не ходил. Вечером – может быть, если закончим дело. Ты можешь, конечно, меня не послушаться. Но я показываю тебе преступный мир, с которым сталкиваюсь каждый день, – при этом он пристально смотрел перед собой, – и думаю, ты последуешь моему совету.
Да, я ему последовал. Мы вспомнили о Графенштайне и пошли к нему в гостиницу, надеясь застать его там. Он как раз упаковывал багаж, собираясь вернуться в Вену. Подозрительно моргая, он отозвался на приглашение Банколена присутствовать при развязке. Итак, мы втроем отправились на Большие бульвары.
– Оставим размышления о деле! Есть еще один человек, которого я хотел бы видеть, если он пожелает прийти, – пояснил Банколен, – это месье Килар. Но до его прихода не слова о делах!
Каким все это казалось далеким в тишине теплого вечера! Вчетвером мы стояли перед домом Салиньи на лужайке, омываемой лунным светом. Черная каменная громада высилась над деревьями, свет горел только в одном окне. Рядом со мной стоял месье Килар, чье крючконосое лицо выглядывало из-под полей мягкой шляпы. Он тяжело опирался на трость. Отблески лунного света сверкали на стеклах очков Графенштайна.
– Я думаю, Герсо дома, – тихо сказал Банколен.
Он повел нас. На звон колокольчика ответил Герсо. Он улыбнулся, поправил парик и заметил:
– Я сидел рядом с телом моего хозяина. Все только что закончено. Похороны состоятся завтра.
– Отведите нас туда, – сказал Банколен.
Все было закончено. Из слабо освещенного холла мы прошли в еще более темную гостиную. Герсо с большим вкусом расставил цветы. Они наполняли комнату приторным ароматом и слабо сияли под освещением, устроенным на высоком потолке. Тот же свет бросал блики на вечный дом Салиньи из белого металла. Я мельком увидел свое лицо в длинном зеркале над камином. Оно было очень бледным. Килар бросил взгляд на гроб, после чего уселся, сложив руки на набалдашнике трости, и скривил губы. Банколен положил на стол свой портфель.
– Герсо, – спросил он, – в доме есть кирка или лом?
– Простите, месье?
– Мне нужна кирка или лом.
В тишине резко прозвучал недовольный и хриплый голос Килара:
– Господи! Что вы хотите делать? Ограбить могилу?
Подойдя к белому гробу, Герсо провел рукой над стеклом, закрывающим мертвое лицо.
– Понимаю, – кивнул он. – Понимаю, месье! Вы хотите проверить жуткие вещи, которые происходят в подвале. Я слышал, как там расхаживают привидения. – Он щелкнул пальцами по стеклу гроба. – Но он не расхаживает, месье. Я просидел здесь всю прошлую ночь, ожидая, что он встанет и начнет бродить. – На его длинном лице появилась улыбка. – Я принесу кирку, месье. Ее оставил рабочий, который копал канаву… Не тревожьте его, пока меня не будет, прошу вас.
– Тревожить… кого? – помолчав, спохватился Графенштайн. Громадный австриец снял очки и начал тщательно протирать стекла.
Банколен неподвижно стоял посреди комнаты, низко опустив голову.
Вскоре появился Герсо с тяжелым ломом и вежливо протянул его детективу.
– Возьми его, это тебе, – повернулся ко мне Банколен. – А теперь следуйте за мной.
В тишине отчетливо слышалось лишь постукивание по паркету трости Килара. Герсо уселся на свое место у гроба и сложил руки на груди. Я увидел его сидящим на своем посту в полумраке, с прямой спиной, прежде чем опустились портьеры на двери… Мы прошли через полутемный холл, через погруженный в темноту музыкальный зал, через столовую и оказались в кухне. Графенштайн хрипел. Банколен зажег в кухне свет и открыл дверь подвала. Из-за груды швабр он извлек масляную лампу и зажег ее. Подняв лампу вверх, он обвел нас взглядом.
– Идемте, – просто сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51