До этого у нас будет работа. Заканчивай завтрак. Мы идем поговорить с месье Киларом.
– Отлично! А где доктор?
– Заедем за ним по дороге. Я приехал на машине, но хочу, чтобы ты взял и свою… Присутствие доктора будет очень важно. Мне интересно послушать, как он объяснит ход размышлений убийцы, когда мы его возьмем.
– Банколен, – медленно произнес я, – вы, видимо, считаете, что, кроме вас, никто ничего не замечает.
– А, наконец-то мы к этому пришли! Давай послушаем, что ты думаешь об этом деле.
– Я не претендую на то, что во всем разобрался. Но не надо недооценивать Графенштайна. Он далеко не глупец. Вчера вечером он заметил нечто… и это настолько его потрясло, что он старается не думать о своем открытии. Оно казалось слишком тупым, чтобы быть правдой.
– И как ты думаешь, что же он заметил?
– Не знаю. Но подозреваю, что это такой момент, о котором никому и в голову не приходило подумать. Доктор счел этот факт слишком невероятным, чтобы говорить о нем. И было еще множество других фактов, которые мы не рассматривали…
– Например?
– Две особы, а именно наш буйный друг Голтон и та англичанка, которую я обнаружил наверху. Они говорили о том, что беседовали с Салиньи по-английски. Затем – не знаю, что заставило вас задать такой вопрос, – вы спросили об этом у Вотреля. По его словам, Салиньи не говорил на английском. Кто-то из них взял на себя труд солгать.
Банколен довольно усмехнулся:
– Ты делаешь заметные успехи, друг мой. Ты вполне способен понять очевидное. Так можешь ли предположить причину, по которой кто-то из них лжет?
– Нет. Казалось бы, это совершенно не имеет значения. И вместе с тем странно, что этот пункт заставляет кого-то лгать. Я только хотел приложить доктрину „ложного факта“.
– К кому?
– Кажется, к Вотрелю. Затем, что касается этой книги – „Алиса в…“…
Банколен вдруг оставил свои насмешливые манеры. Весело смеясь, он стукнул по набалдашнику.
– Отлично! Ты становишься интересным. Продолжай.
– У меня есть теория. Вчера вечером курительная комната практически пустовала. Поэтому стюард и заметил, как из нее вышел Салиньи. Так что мало кто мог забыть в ней „Алису“. Более того, никто не признался, что именно он оставил ее. С другой стороны, Вотрель и Салиньи провели там очень много времени – они занимали кабинку более получаса… Предполагаю, что книгу случайно забыл там Салиньи. Предполагаю также, что он хотел захватить ее для леди на третьем этаже, которая разделяла его литературные вкусы. – Неосознанно я вложил достаточную долю язвительности в это замечание. – В любом случае почему все-таки Вотрель не сказал нам, что книгу забыл Салиньи?
– Друг мой, этим вопросом ты выдвигаешь великолепное противоречие своей теории. Следовательно, ты считаешь, что у Вотреля были веские причины убедить нас в том, что Салиньи не говорит по-английски?
– Если книгу оставил Салиньи, Вотрель должен был это знать. Но он промолчал. Значит, это он сам забыл ее…
– Да… если только не согласиться с твоим первоначальным допущением, что больше никто не мог это сделать. Что ж, Вотрель не сказал нам об этом, возможно, потому, что не заметил, как Салиньи оставил там книгу; это же вполне допустимо.
– А мне кажется, – сурово заметил я, – что Салиньи назначил подозрительно много свиданий на вечер. Одно – с молодой англичанкой, а другое – с убийцей. Похоже, он собирался очень оживленно провести свою брачную ночь, при этом совершенно не принимая во внимание новобрачную. Тогда возникает вопрос какая связь между Лораном и любовницей Салиньи, мисс Грей? Этот таинственный тип, Лоран, наносит визит мисс Грей, пачкает ей руку кровью и сообщает, что Салиньи не придет к ней на свидание… Что, Лоран так отечески заботится обо всех женщинах, которые имеют отношение к этому делу?
– Спокойнее! – смеясь, воскликнул Банколен. – В своих усилиях раскрыть убийство тебе почти удалось доставить мне головную боль. Точно так же ты можешь спросить, не было ли у Салиньи личного интереса ко всем женщинам, замешанным в этом деле. Tiens! Это был хладнокровный тип, Салиньи! По мере расследования характер нашего выдающегося спортсмена становится все непонятнее. В своей спокойной, простодушной и откровенной манере он назначает на вечер после своего бракосочетания свидание с любовницей своего лучшего друга. Согласно твоим рассуждениям, он так продумывает свидание, что берет с собой „Алису в Стране чудес“, дабы не тратить напрасно времени. Diable! Ловкий парень! У вас в Америке таких называют делягами.
Пока Томас вызывал по телефону мою машину, Банколен прошел в гостиную. Я слышал, как он бегло и небрежно пробежался по клавишам, как хороший пианист. Мне вовсе не по душе была его манера снисходительно относиться к идеям других. Но когда я вошел в комнату, он взглянул на меня и криво усмехнулся:
Послушай, старина. Может, тебе будет интересно знать… я боюсь, что ты прав. – Пожав плечами, он несколько раз нажал клавиши в верхнем регистре. Затем встал, готовый идти.
На улице меня уже ожидала доставленная из гаража моя машина. Банколен в своем „вуазане“ поехал впереди. Мы сделали круг, и он забрал у отеля Графенштайна, после чего я поехал за ним по Елисейским Полям, через площадь Согласия и за реку. Затем мы свернули на бульвар Сен-Жермен. Остановились у старого серого здания недалеко от известного ресторана, примыкающего к бульвару как дополнительное привлечение публики. Через арку, перекрытую толстой дверью, мы попали в туннель, где консьерж с чудаковатым лицом проводил нас подозрительным взглядом, пока мы проходили в заросший сорняками четырехугольный двор, окруженный мрачными серыми стенами.
Мы наконец нашли контору месье Килара. Угрюмый клерк проводил нас в длинную приемную с зарешеченными окнами, украшенную картиной знаменитого доктора Гийотэна. Вскоре нас пригласили в кабинет адвоката.
Судя по его вдохновенному и оживленному виду, он или репетировал речь, или распекал клерка. Это настолько высокий и худой человек, что его тело, казалось, могло складываться. У него был вытянутый голый череп с крючковатым носом и холодными глазами под изогнутыми веками. Белки его глаз казались неожиданно ослепительными на его пепельном лице. Облаченный в черную адвокатскую мантию, он стоял за широким столом в кабинете, полном книг, и величественно кивнул нам, когда мы вошли.
– Вы пришли по делу Салиньи, – приглашающе взмахнул рукой он. – Очень печально. Присаживайтесь, пожалуйста.
Месье Килар казался похожим на дантиста, который вот-вот возьмет свои щипцы. Мы опустились в кресла, которые в унисон скрипнули под нами. Но самый громкий скрип издало кресло месье Килара. Адвокат вопросительно посмотрел на каждого из нас.
– Я уверен, месье Килар, – начал Банколен, – что вы не нарушите профессиональной этики, если ответите на несколько вопросов… Вы, конечно, хорошо знали месье де Салиньи?
Склонив лысую голову, адвокат задумался.
– Нет, месье, не могу так сказать. Я вел его дела, но хорошо знал не его, а его отца. Я познакомился с его отцом весной 1892 года, нет, это было в 1893-м, а именно 7 апреля, если говорить точно. Это было в пасмурный день, когда то и дело принимался идти дождь и когда я защищал Жюля Лефера, обвиняемого в краже со взломом. – Он откашлялся и строго посмотрел на нас, будто вопрошая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Отлично! А где доктор?
– Заедем за ним по дороге. Я приехал на машине, но хочу, чтобы ты взял и свою… Присутствие доктора будет очень важно. Мне интересно послушать, как он объяснит ход размышлений убийцы, когда мы его возьмем.
– Банколен, – медленно произнес я, – вы, видимо, считаете, что, кроме вас, никто ничего не замечает.
– А, наконец-то мы к этому пришли! Давай послушаем, что ты думаешь об этом деле.
– Я не претендую на то, что во всем разобрался. Но не надо недооценивать Графенштайна. Он далеко не глупец. Вчера вечером он заметил нечто… и это настолько его потрясло, что он старается не думать о своем открытии. Оно казалось слишком тупым, чтобы быть правдой.
– И как ты думаешь, что же он заметил?
– Не знаю. Но подозреваю, что это такой момент, о котором никому и в голову не приходило подумать. Доктор счел этот факт слишком невероятным, чтобы говорить о нем. И было еще множество других фактов, которые мы не рассматривали…
– Например?
– Две особы, а именно наш буйный друг Голтон и та англичанка, которую я обнаружил наверху. Они говорили о том, что беседовали с Салиньи по-английски. Затем – не знаю, что заставило вас задать такой вопрос, – вы спросили об этом у Вотреля. По его словам, Салиньи не говорил на английском. Кто-то из них взял на себя труд солгать.
Банколен довольно усмехнулся:
– Ты делаешь заметные успехи, друг мой. Ты вполне способен понять очевидное. Так можешь ли предположить причину, по которой кто-то из них лжет?
– Нет. Казалось бы, это совершенно не имеет значения. И вместе с тем странно, что этот пункт заставляет кого-то лгать. Я только хотел приложить доктрину „ложного факта“.
– К кому?
– Кажется, к Вотрелю. Затем, что касается этой книги – „Алиса в…“…
Банколен вдруг оставил свои насмешливые манеры. Весело смеясь, он стукнул по набалдашнику.
– Отлично! Ты становишься интересным. Продолжай.
– У меня есть теория. Вчера вечером курительная комната практически пустовала. Поэтому стюард и заметил, как из нее вышел Салиньи. Так что мало кто мог забыть в ней „Алису“. Более того, никто не признался, что именно он оставил ее. С другой стороны, Вотрель и Салиньи провели там очень много времени – они занимали кабинку более получаса… Предполагаю, что книгу случайно забыл там Салиньи. Предполагаю также, что он хотел захватить ее для леди на третьем этаже, которая разделяла его литературные вкусы. – Неосознанно я вложил достаточную долю язвительности в это замечание. – В любом случае почему все-таки Вотрель не сказал нам, что книгу забыл Салиньи?
– Друг мой, этим вопросом ты выдвигаешь великолепное противоречие своей теории. Следовательно, ты считаешь, что у Вотреля были веские причины убедить нас в том, что Салиньи не говорит по-английски?
– Если книгу оставил Салиньи, Вотрель должен был это знать. Но он промолчал. Значит, это он сам забыл ее…
– Да… если только не согласиться с твоим первоначальным допущением, что больше никто не мог это сделать. Что ж, Вотрель не сказал нам об этом, возможно, потому, что не заметил, как Салиньи оставил там книгу; это же вполне допустимо.
– А мне кажется, – сурово заметил я, – что Салиньи назначил подозрительно много свиданий на вечер. Одно – с молодой англичанкой, а другое – с убийцей. Похоже, он собирался очень оживленно провести свою брачную ночь, при этом совершенно не принимая во внимание новобрачную. Тогда возникает вопрос какая связь между Лораном и любовницей Салиньи, мисс Грей? Этот таинственный тип, Лоран, наносит визит мисс Грей, пачкает ей руку кровью и сообщает, что Салиньи не придет к ней на свидание… Что, Лоран так отечески заботится обо всех женщинах, которые имеют отношение к этому делу?
– Спокойнее! – смеясь, воскликнул Банколен. – В своих усилиях раскрыть убийство тебе почти удалось доставить мне головную боль. Точно так же ты можешь спросить, не было ли у Салиньи личного интереса ко всем женщинам, замешанным в этом деле. Tiens! Это был хладнокровный тип, Салиньи! По мере расследования характер нашего выдающегося спортсмена становится все непонятнее. В своей спокойной, простодушной и откровенной манере он назначает на вечер после своего бракосочетания свидание с любовницей своего лучшего друга. Согласно твоим рассуждениям, он так продумывает свидание, что берет с собой „Алису в Стране чудес“, дабы не тратить напрасно времени. Diable! Ловкий парень! У вас в Америке таких называют делягами.
Пока Томас вызывал по телефону мою машину, Банколен прошел в гостиную. Я слышал, как он бегло и небрежно пробежался по клавишам, как хороший пианист. Мне вовсе не по душе была его манера снисходительно относиться к идеям других. Но когда я вошел в комнату, он взглянул на меня и криво усмехнулся:
Послушай, старина. Может, тебе будет интересно знать… я боюсь, что ты прав. – Пожав плечами, он несколько раз нажал клавиши в верхнем регистре. Затем встал, готовый идти.
На улице меня уже ожидала доставленная из гаража моя машина. Банколен в своем „вуазане“ поехал впереди. Мы сделали круг, и он забрал у отеля Графенштайна, после чего я поехал за ним по Елисейским Полям, через площадь Согласия и за реку. Затем мы свернули на бульвар Сен-Жермен. Остановились у старого серого здания недалеко от известного ресторана, примыкающего к бульвару как дополнительное привлечение публики. Через арку, перекрытую толстой дверью, мы попали в туннель, где консьерж с чудаковатым лицом проводил нас подозрительным взглядом, пока мы проходили в заросший сорняками четырехугольный двор, окруженный мрачными серыми стенами.
Мы наконец нашли контору месье Килара. Угрюмый клерк проводил нас в длинную приемную с зарешеченными окнами, украшенную картиной знаменитого доктора Гийотэна. Вскоре нас пригласили в кабинет адвоката.
Судя по его вдохновенному и оживленному виду, он или репетировал речь, или распекал клерка. Это настолько высокий и худой человек, что его тело, казалось, могло складываться. У него был вытянутый голый череп с крючковатым носом и холодными глазами под изогнутыми веками. Белки его глаз казались неожиданно ослепительными на его пепельном лице. Облаченный в черную адвокатскую мантию, он стоял за широким столом в кабинете, полном книг, и величественно кивнул нам, когда мы вошли.
– Вы пришли по делу Салиньи, – приглашающе взмахнул рукой он. – Очень печально. Присаживайтесь, пожалуйста.
Месье Килар казался похожим на дантиста, который вот-вот возьмет свои щипцы. Мы опустились в кресла, которые в унисон скрипнули под нами. Но самый громкий скрип издало кресло месье Килара. Адвокат вопросительно посмотрел на каждого из нас.
– Я уверен, месье Килар, – начал Банколен, – что вы не нарушите профессиональной этики, если ответите на несколько вопросов… Вы, конечно, хорошо знали месье де Салиньи?
Склонив лысую голову, адвокат задумался.
– Нет, месье, не могу так сказать. Я вел его дела, но хорошо знал не его, а его отца. Я познакомился с его отцом весной 1892 года, нет, это было в 1893-м, а именно 7 апреля, если говорить точно. Это было в пасмурный день, когда то и дело принимался идти дождь и когда я защищал Жюля Лефера, обвиняемого в краже со взломом. – Он откашлялся и строго посмотрел на нас, будто вопрошая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51