Старший инспектор вернулся с двумя кружками светлого пива. Он держался с несколько нарочитой беззаботностью.
— Чтобы утолить жажду, доктор, — сказал он. — О чем это я хотел вас спросить, ага, видели ли вы в последнее время «Старика»? Сэра Генри Мерривейла?
— Он приедет сюда во второй половине дня.
— Та-ак. Ему уже известно об этом деле?
— Еще нет.
— А-а… Значит, не знает? Такая маленькая приятная неожиданность? Ну-ну! Ваше здоровье!
— Ваше. А тем временем, здесь находится некто, кого я хотел бы представить вам. Алло, сэр! — окликнул Сандерс Пенника. — Сюда. Это, — продолжил он, — мистер Мастерс, старший инспектор Скотланд-Ярда. Мастерс, это мистер Пенник, ясновидящий — феномен, о котором я вам рассказывал. Я просил его, чтобы он заглянул сюда к нам.
Довольное выражение исчезло с лица инспектора. Он бросил на Сандерса взгляд, полный упрека, отставил поспешно кружку и повернулся к Пеннику — мягкий на вид, как обычно.
— Прошу прощения, но я, видимо, плохо расслышал…
— Я, как это определил доктор Сандерс, ясновидящий, — сказал Пенник, не отводя глаз от своего собеседника. — Доктор Сандерс проинформировал меня, что вы будете вести это дело.
Мастерс покачал головой.
— Этот вопрос еще не решен. Я мало знаю обо всей этой истории. Однако, — сказал он голосом, пробуждающим доверие, — если бы вы захотели поделиться со мной своими взглядами на это дело, это, разумеется, помогло бы мне. Садитесь, пожалуйста. Чего вы выпьете?
Сандерс, который был хорошо знаком со старшим инспектором, знал, что когда последний одевал на себя маску чрезмерной любезности, его следовало остерегаться, как кобры.
— Благодарю вас, — сказал Пенник. — Я никогда не пью. И не потому, что у меня какие-то особые причины, просто алкоголь плохо действует на мой желудок.
— Много людей лучше всего помогли бы себе, если бы не пили — заметил Мастерс, с довольным видом глядя на свою кружку. — Возвращаясь к предыдущей теме, видите ли, дело в том, что не существует никакого дела. Если мы поднимем большой шум, а потом окажется, что Констебль умер естественной смертью, то мы доставим себе массу неприятностей…
Пенник слегка поморщился, бросив на Сандерса дружелюбный, но удивленный взгляд. И снова Сандерсу пришло в голову сравнение с деревом манго, это ощущение не было особенно приятным.
— Я вижу, доктор Сандерс немного рассказал вам об этом деле, — проговорил Пенник. — Разумеется, Констебль не умер естественной смертью.
— Вы тоже в это верите.
— Разумеется. Я просто это знаю.
Мастерс рассмеялся.
— Вы знаете? — спросил он. — В таком случае, может быть, вы также знаете, кто убил его?
— Разумеется, — ответил Пенник, ударяя себя легонько в грудь кулаком. — Его убил я.
Глава седьмая
Именно этот жест, а не слова, заставили Сандерса наблюдать за ним с вновь пробудившимся интересом. В облике Пенника в этот день было нечто неуловимое, нечто такое, что произвело впечатление расцвета этого довольно неприметного человека. Но что это было? Его твидовый костюм был достаточно солидным и не бросался в глаза, как костюм Сэма Констебля. Мягкая шляпа и бамбуковая трость, которые он положил рядом с собой на столе. Держался он так сдержанно, что это выглядело, скорее, неестественным. Но на мизинце левой руки кровавым светом поблескивал перстень с рубином.
Не могло существовать большего гротеска, нежели контраст между этой драгоценностью и их окружением: деревенская гостиница, прозаичный пейзаж с курами, лучи солнца, падающие сквозь чистые занавески на голову Пенника. Этот перстень так изменил его — отбрасывал на него свой лучезарный отблеск.
Сандерс был так поглощен этим наблюдением, что не заметил выражения лица Мастерса. Но ему было достаточно звука его голоса.
— Что вы сказали?
— Я сказал: его убил я. Разве доктор Сандерс не проинформировал вас об этом?
— Нет, он ничего мне не говорил. Поэтому вы сюда приехали? — Мастерс выпрямился. — Герман Пенник, вы хотите дать показания в связи со смертью мистера Констебля?
— Если вы этого хотите.
— Минуточку! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но если вы их дадите…
— Я знаю, все будет в порядке, инспектор, — успокоил его Пенник.
Сандерс заметил выражение огромного облегчения на спокойном до сих пор лице Пенника. Однако в глазах его можно было прочесть раздражение.
— Я только не понимаю, почему доктор Сандерс не проинформировал вас об этом. Так же, как не понимаю причины всей этой шумихи. Доктор Сандерс может засвидетельствовать, что я предостерегал мистера Констебля в присутствии его жены и приятелей, что постараюсь его убить. Разумеется, я не сказал, что на сто процентов уверен в его смерти, поскольку не был уверен, удастся ли мне провести этот эксперимент. Но я предупреждал, что собираюсь попробовать это сделать. Мне трудно понять, почему здесь возникло какое-то недоразумение. Я ни в коем случае не притязаю на обладание сверхъестественными силами, и никто, по крайней мере, до сих пор, насколько мне известно, не был в состоянии предсказать будущее. Я предупредил, что постараюсь убить его, и убил. И к чему вся суматоха?
— Господи Иисусе… — выговорил Мастерс, с трудом переводя дыхание. — Прошу дать мне возможность вставить слово! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но, если вы их дадите.
— А я повторяю, инспектор, что я знаю, что делаю. Меня проинформировали, что я могу дать показания такие, какие считаю нужным, не неся за это никакой ответственности.
— Кто вам это сказал?
— Мой адвокат.
— Ваш…
— Вернее, — поправился Пенник, — мой бывший адвокат, мистер Чейз. Но со времени нашего последнего разговора он отказал мне в своих услугах, думая, что я шучу. Но я совсем не шутил.
— Вы не шутили?
— Нет. Перед тем, как убить Сэма Констебля, я спросил мистера Чейза, могу ли я быть обвинен в убийстве, если убью Констебля в определенных мною обстоятельствах. Мистер Чейз заверил меня, что нет. В противном случае, я не стал бы этого делать. Я ужасно боюсь всевозможных закрытых помещений — на меня это плохо действует. Весь этот эксперимент не представлял бы для меня никакой ценности, если бы обрекал на риск быть заключенным в тюрьму.
— Ничего себе! А что вы думаете о повешении?
— Вы тоже считаете, что я шучу?
Мастерс громко откашлялся.
— Спокойно, спокойно! Мы не должны отклоняться… Прошу меня извинить, но… доктор, этот человек не сошел с ума?
— К сожалению, нет, — ответил Сандерс.
— Благодарю вас, доктор, — голос Пенника был достаточно спокойным, но под широким носом выступили два белых пятна, которые, по мнению Сандерса, говорили о с трудом сдерживаемом бешенстве. Кровь медленно отхлынула от его щек, и лицо производило впечатление плоской маски.
— Ну, хорошо, но почему вы не заявили об этом служащим местной полиции?
— Я заявил.
— Когда?
— Сразу по их прибытии в Форвейз. Я хотел убедиться, что мне ничего не грозит с точки зрения закона.
— И как они к этому отнеслись?
— Они согласились со мной, что мне ничего не смогут сделать… А если говорить об их отношении к этому, то это уже другой разговор. Полковник Уиллоу даже не моргнул глазом, и на него это не произвело никакого впечатления. Но у комиссара Белчера менее крепкие нервы, и, насколько я понимаю, только мысль о жене и четырех детях удержала его от того, чтобы сунуть голову в газовую плиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Чтобы утолить жажду, доктор, — сказал он. — О чем это я хотел вас спросить, ага, видели ли вы в последнее время «Старика»? Сэра Генри Мерривейла?
— Он приедет сюда во второй половине дня.
— Та-ак. Ему уже известно об этом деле?
— Еще нет.
— А-а… Значит, не знает? Такая маленькая приятная неожиданность? Ну-ну! Ваше здоровье!
— Ваше. А тем временем, здесь находится некто, кого я хотел бы представить вам. Алло, сэр! — окликнул Сандерс Пенника. — Сюда. Это, — продолжил он, — мистер Мастерс, старший инспектор Скотланд-Ярда. Мастерс, это мистер Пенник, ясновидящий — феномен, о котором я вам рассказывал. Я просил его, чтобы он заглянул сюда к нам.
Довольное выражение исчезло с лица инспектора. Он бросил на Сандерса взгляд, полный упрека, отставил поспешно кружку и повернулся к Пеннику — мягкий на вид, как обычно.
— Прошу прощения, но я, видимо, плохо расслышал…
— Я, как это определил доктор Сандерс, ясновидящий, — сказал Пенник, не отводя глаз от своего собеседника. — Доктор Сандерс проинформировал меня, что вы будете вести это дело.
Мастерс покачал головой.
— Этот вопрос еще не решен. Я мало знаю обо всей этой истории. Однако, — сказал он голосом, пробуждающим доверие, — если бы вы захотели поделиться со мной своими взглядами на это дело, это, разумеется, помогло бы мне. Садитесь, пожалуйста. Чего вы выпьете?
Сандерс, который был хорошо знаком со старшим инспектором, знал, что когда последний одевал на себя маску чрезмерной любезности, его следовало остерегаться, как кобры.
— Благодарю вас, — сказал Пенник. — Я никогда не пью. И не потому, что у меня какие-то особые причины, просто алкоголь плохо действует на мой желудок.
— Много людей лучше всего помогли бы себе, если бы не пили — заметил Мастерс, с довольным видом глядя на свою кружку. — Возвращаясь к предыдущей теме, видите ли, дело в том, что не существует никакого дела. Если мы поднимем большой шум, а потом окажется, что Констебль умер естественной смертью, то мы доставим себе массу неприятностей…
Пенник слегка поморщился, бросив на Сандерса дружелюбный, но удивленный взгляд. И снова Сандерсу пришло в голову сравнение с деревом манго, это ощущение не было особенно приятным.
— Я вижу, доктор Сандерс немного рассказал вам об этом деле, — проговорил Пенник. — Разумеется, Констебль не умер естественной смертью.
— Вы тоже в это верите.
— Разумеется. Я просто это знаю.
Мастерс рассмеялся.
— Вы знаете? — спросил он. — В таком случае, может быть, вы также знаете, кто убил его?
— Разумеется, — ответил Пенник, ударяя себя легонько в грудь кулаком. — Его убил я.
Глава седьмая
Именно этот жест, а не слова, заставили Сандерса наблюдать за ним с вновь пробудившимся интересом. В облике Пенника в этот день было нечто неуловимое, нечто такое, что произвело впечатление расцвета этого довольно неприметного человека. Но что это было? Его твидовый костюм был достаточно солидным и не бросался в глаза, как костюм Сэма Констебля. Мягкая шляпа и бамбуковая трость, которые он положил рядом с собой на столе. Держался он так сдержанно, что это выглядело, скорее, неестественным. Но на мизинце левой руки кровавым светом поблескивал перстень с рубином.
Не могло существовать большего гротеска, нежели контраст между этой драгоценностью и их окружением: деревенская гостиница, прозаичный пейзаж с курами, лучи солнца, падающие сквозь чистые занавески на голову Пенника. Этот перстень так изменил его — отбрасывал на него свой лучезарный отблеск.
Сандерс был так поглощен этим наблюдением, что не заметил выражения лица Мастерса. Но ему было достаточно звука его голоса.
— Что вы сказали?
— Я сказал: его убил я. Разве доктор Сандерс не проинформировал вас об этом?
— Нет, он ничего мне не говорил. Поэтому вы сюда приехали? — Мастерс выпрямился. — Герман Пенник, вы хотите дать показания в связи со смертью мистера Констебля?
— Если вы этого хотите.
— Минуточку! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но если вы их дадите…
— Я знаю, все будет в порядке, инспектор, — успокоил его Пенник.
Сандерс заметил выражение огромного облегчения на спокойном до сих пор лице Пенника. Однако в глазах его можно было прочесть раздражение.
— Я только не понимаю, почему доктор Сандерс не проинформировал вас об этом. Так же, как не понимаю причины всей этой шумихи. Доктор Сандерс может засвидетельствовать, что я предостерегал мистера Констебля в присутствии его жены и приятелей, что постараюсь его убить. Разумеется, я не сказал, что на сто процентов уверен в его смерти, поскольку не был уверен, удастся ли мне провести этот эксперимент. Но я предупреждал, что собираюсь попробовать это сделать. Мне трудно понять, почему здесь возникло какое-то недоразумение. Я ни в коем случае не притязаю на обладание сверхъестественными силами, и никто, по крайней мере, до сих пор, насколько мне известно, не был в состоянии предсказать будущее. Я предупредил, что постараюсь убить его, и убил. И к чему вся суматоха?
— Господи Иисусе… — выговорил Мастерс, с трудом переводя дыхание. — Прошу дать мне возможность вставить слово! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но, если вы их дадите.
— А я повторяю, инспектор, что я знаю, что делаю. Меня проинформировали, что я могу дать показания такие, какие считаю нужным, не неся за это никакой ответственности.
— Кто вам это сказал?
— Мой адвокат.
— Ваш…
— Вернее, — поправился Пенник, — мой бывший адвокат, мистер Чейз. Но со времени нашего последнего разговора он отказал мне в своих услугах, думая, что я шучу. Но я совсем не шутил.
— Вы не шутили?
— Нет. Перед тем, как убить Сэма Констебля, я спросил мистера Чейза, могу ли я быть обвинен в убийстве, если убью Констебля в определенных мною обстоятельствах. Мистер Чейз заверил меня, что нет. В противном случае, я не стал бы этого делать. Я ужасно боюсь всевозможных закрытых помещений — на меня это плохо действует. Весь этот эксперимент не представлял бы для меня никакой ценности, если бы обрекал на риск быть заключенным в тюрьму.
— Ничего себе! А что вы думаете о повешении?
— Вы тоже считаете, что я шучу?
Мастерс громко откашлялся.
— Спокойно, спокойно! Мы не должны отклоняться… Прошу меня извинить, но… доктор, этот человек не сошел с ума?
— К сожалению, нет, — ответил Сандерс.
— Благодарю вас, доктор, — голос Пенника был достаточно спокойным, но под широким носом выступили два белых пятна, которые, по мнению Сандерса, говорили о с трудом сдерживаемом бешенстве. Кровь медленно отхлынула от его щек, и лицо производило впечатление плоской маски.
— Ну, хорошо, но почему вы не заявили об этом служащим местной полиции?
— Я заявил.
— Когда?
— Сразу по их прибытии в Форвейз. Я хотел убедиться, что мне ничего не грозит с точки зрения закона.
— И как они к этому отнеслись?
— Они согласились со мной, что мне ничего не смогут сделать… А если говорить об их отношении к этому, то это уже другой разговор. Полковник Уиллоу даже не моргнул глазом, и на него это не произвело никакого впечатления. Но у комиссара Белчера менее крепкие нервы, и, насколько я понимаю, только мысль о жене и четырех детях удержала его от того, чтобы сунуть голову в газовую плиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59