— спросил я.
— Нет. По-моему, это было… предупреждение. Он, наверно, еще не приготовился…
— А кто стукнул вас по плечу?
— Я… никого не видела.
Я оглянулся на Шэрон:
— А ты в тот момент где была?
— Рядом, — ответила Шэрон, с осунувшимся лицом, глядя прямо перед собой. — И тоже никого не видела.
— А потом что было?
— Она упала в обморок под фонарем. Я увидела прохожего, мы оба над ней наклонились, я сказала, врача надо вызвать, а он говорит, что сам врач. Мы ее сюда принесли, она не хочет уходить.
— Вернуться домой? — взвизгнула женщина. — Я, по-вашему, сумасшедшая?
— Успокойтесь, пожалуйста. Когда все это произошло?
— Могу точно сказать, — тяжело дыша, отвечала Колетт, — потому что всегда смотрю на часы. Было пятнадцать минут второго.
Проблема поставлена. Перед нами лежали кусочки, составлявшие прихотливую дьявольскую картину. Я над ней нерешительно призадумался. Банколен не велел ничего говорить. О чем можно спрашивать?
— Я не могла больше этого вынести, — продолжала она, — вспомнила рассказ мисс Грей, попросила ее вам позвонить…
Шэрон неплохо блефует, и я, кстати, тоже…
— Скажите, мистер Марл, как по-вашему, мне угрожает опасность?
— Да.
— Думаете, он схватил Низама?
— Да. — Это я мог с уверенностью сказать. Забавно, до чего легко сидеть с рассудительным, умным видом, когда все уверены в твоей редкостной проницательности. Я почесывал подбородок и хмурился, чувствуя себя президентом Соединенных Штатов. — Мы должны в психологии разобраться, — заявил я, тряхнув головой.
Подобное заявление всегда можно смело высказывать, если не имеешь понятия, что происходит.
— Но что мне делать, я вас спрашиваю?
— Что делать? — повторил я, решительно хлопнул себя по коленям, поднялся, подбирая соответствующие своей роли слова. — Славная небольшая загадка, мисс Лаверн. Мне надо немного подумать. Давайте завтра встретимся. Если не возражаете, я возьму карточку. И хотелось бы взглянуть на полученное вами письмо. Вы вернетесь домой?
— Нет! Здесь, у Шэрон, останусь. Мы закроемся вместе в комнате и возьмем пистолет.
Колетт все трезво продумала, разубеждать ее бесполезно. Мы еще о чем-то поговорили, ни к чему не пришли, так как мне приходилось расспрашивать с большой осторожностью. Несколько раз я испытывал искушение выложить правду, но в тот сонный утренний истерический час это не пошло бы на пользу. А какого можно было б нагнать страху на полную самообладания даму, небрежно упомянув имя Банколена!
— Не знаю, — бормотал я, — потолкую с коллегой. Например, с…
Я уже уходил, оглядываясь на нее из дверей, и спросил в заключение:
— Неужели никому не известно истинное имя Кина?
— Известно, — неожиданно объявила она.
— Что?
Колетт, рассеянно глядя на слабый огонь, подняла голову, и во вспышке пламени я хорошо разглядел ее взгляд. В нем читалось, что она допустила грубую ошибку.
— Да, — резко бросила она, — есть такой человек. Только нельзя заставить его говорить.
— Кто это? Что вы имеете в виду?
— Я это обсуждать с вами не собираюсь, — равнодушно сказала она. — Есть кое-кто. Только мы от него ничего не узнаем. Почему — неизвестно, но я вас уверяю, он ничего не скажет, и все.
Больше я ничего из нее не смог вытянуть. Она твердо стиснула губы, принялась грубо ругать аль-Мулька. Да, Кодетт Лаверн совершила ошибку, проговорившись, но в чем суть, я понятия не имел. Все больше загадок! Они гонялись за Доллингсом в надежде выведать настоящее имя Кина, а того, кому оно точно известно, если женщина говорит правду, оставили в покое, пожимая плечами. В любом случае я не сумел получить от нее объяснения.
Вдобавок ко всему у Шэрон испортилось настроение. Мы вместе спускались по широкой лестнице, дрожа от холода. В сумрачный утренний час дом выглядел еще мрачнее. Все кругом злобно рычало, и нельзя было предугадать, когда и почему раздастся очередное рычание. Попытки рассудительно поговорить с Шэрон оказались безнадежными. Она превратилась в хорошенького испорченного ребенка и не желала рассуждать логично. Открыла парадную дверь; пока я надевал пальто и шляпу, холод пробрал меня до костей. Туман рассеялся, на Маунт-стрит светила ледяная луна. Романтика! Глаза мои сонно слипались.
— Спокойной ночи, мистер Марл, — холодно проговорила она. — Спасибо, что впутал меня в такую кашу.
Сплошные восклицательные знаки.
— Разреши напомнить, — вежливо вставил я, — куда ты меня впутала своей умной тактикой.
Вся сцена была серебристой, мертвенно-бледной. Шэрон стояла, глядя на луну, выдыхая плывущие облачка пара, но, хотя дрожала от холода, сверкающий яркий взгляд был твердым.
— Иди в дом, — велел я, — простудишься.
Романтика! Беспокойный предрассветный ветер подметал спящие площади Лондона, шаги мои гулко стучали по тротуару. Где-то вдали протрубил электрический рожок-будильник, послышался топот копыт. Уличные фонари бледнели на слабом свету…
Я добрался до «Бримстона» после четырех, потому что не смог поймать такси. В эркерном окне гостиной горел тусклый свет, но кругом царила полная тьма. Дверь-турникет с грохотом повернулась. Вглядываясь из темного вестибюля в коридор налево, я заметил проблеск света за портьерами на двери гостиной. И знал, кто не спит, — человек, страдающий хронической бессонницей.
Банколен не услышал, как я вошел. Сидел в глубоком кресле перед огромным камином, развалившись, с открытой книгой на коленях. У плеча его горела лампа, но во всем зале было темно. В опущенной руке он держал стакан, видя в глубине слабого пламени призрачные картины. Подбородок уткнулся в грудь, детектив не оглянулся, однако пробормотал:
— Долгие ночи, Джефф. Долгие ночи…
Потом слегка протер рукой глаза, обнаружил в стакане остатки виски, допил, бегло улыбнулся в огонь, словно делясь с ним тайной.
— У меня немало новостей, — объявил я. — Слушайте! Знаете…
— Знаю, — перебил он. — Знаю я ваши новости. Оставьте. Не хочу говорить…
— Не хотите послушать? — возмутился я и умолк, глядя на книгу, которую Банколен положил на стол. — Что за чертовщина? «Убийства в Шепчущем доме» Дж.Дж. Экройда…
Банколен серьезно взглянул на книжку и кивнул. Я решил, что он пьян.
— Очень хорошая книжка, — заверил он меня по-французски. — Детектив… я от него в безумном восторге! Пока точно не знаю, кто виноват, но еще даже и половину не прочитал… — И усмехнулся. — Tiens![14] Джефф, очнитесь! Вид у вас очень странный.
— Перед вами настоящее убийство, а вы сидите и читаете…
— Ах! Вы ничего не понимаете, mon vieux![15] Да ведь это, — рассуждал он, постукивая пальцем по ярко-красной кровавой обложке, — единственный способ для интеллигентного человека вырваться из нашего в высшей степени серого мира. Я чувствую, как становлюсь философом…
— И это говорит известнейший в Европе детектив! — вскричал я. — Вам это совсем не к лицу. Правда, позвольте напомнить, гораздо невероятнее, чем…
— Прошу вас, — перебил детектив, — умоляю, избавьте меня, пожалуйста, от этой надоевшей лжи. Вы собираетесь высказать единственный парадокс, который сумели выдумать люди, лишенные воображения. И он абсолютно ошибочен. Это хитрая пропаганда, Джефф, со стороны невеселых людей, желающих, чтобы выдумка была столь же скучной, как правда. Пожалуй, единственный старый афоризм, в котором никто в нашем скептическом мире не сомневается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Нет. По-моему, это было… предупреждение. Он, наверно, еще не приготовился…
— А кто стукнул вас по плечу?
— Я… никого не видела.
Я оглянулся на Шэрон:
— А ты в тот момент где была?
— Рядом, — ответила Шэрон, с осунувшимся лицом, глядя прямо перед собой. — И тоже никого не видела.
— А потом что было?
— Она упала в обморок под фонарем. Я увидела прохожего, мы оба над ней наклонились, я сказала, врача надо вызвать, а он говорит, что сам врач. Мы ее сюда принесли, она не хочет уходить.
— Вернуться домой? — взвизгнула женщина. — Я, по-вашему, сумасшедшая?
— Успокойтесь, пожалуйста. Когда все это произошло?
— Могу точно сказать, — тяжело дыша, отвечала Колетт, — потому что всегда смотрю на часы. Было пятнадцать минут второго.
Проблема поставлена. Перед нами лежали кусочки, составлявшие прихотливую дьявольскую картину. Я над ней нерешительно призадумался. Банколен не велел ничего говорить. О чем можно спрашивать?
— Я не могла больше этого вынести, — продолжала она, — вспомнила рассказ мисс Грей, попросила ее вам позвонить…
Шэрон неплохо блефует, и я, кстати, тоже…
— Скажите, мистер Марл, как по-вашему, мне угрожает опасность?
— Да.
— Думаете, он схватил Низама?
— Да. — Это я мог с уверенностью сказать. Забавно, до чего легко сидеть с рассудительным, умным видом, когда все уверены в твоей редкостной проницательности. Я почесывал подбородок и хмурился, чувствуя себя президентом Соединенных Штатов. — Мы должны в психологии разобраться, — заявил я, тряхнув головой.
Подобное заявление всегда можно смело высказывать, если не имеешь понятия, что происходит.
— Но что мне делать, я вас спрашиваю?
— Что делать? — повторил я, решительно хлопнул себя по коленям, поднялся, подбирая соответствующие своей роли слова. — Славная небольшая загадка, мисс Лаверн. Мне надо немного подумать. Давайте завтра встретимся. Если не возражаете, я возьму карточку. И хотелось бы взглянуть на полученное вами письмо. Вы вернетесь домой?
— Нет! Здесь, у Шэрон, останусь. Мы закроемся вместе в комнате и возьмем пистолет.
Колетт все трезво продумала, разубеждать ее бесполезно. Мы еще о чем-то поговорили, ни к чему не пришли, так как мне приходилось расспрашивать с большой осторожностью. Несколько раз я испытывал искушение выложить правду, но в тот сонный утренний истерический час это не пошло бы на пользу. А какого можно было б нагнать страху на полную самообладания даму, небрежно упомянув имя Банколена!
— Не знаю, — бормотал я, — потолкую с коллегой. Например, с…
Я уже уходил, оглядываясь на нее из дверей, и спросил в заключение:
— Неужели никому не известно истинное имя Кина?
— Известно, — неожиданно объявила она.
— Что?
Колетт, рассеянно глядя на слабый огонь, подняла голову, и во вспышке пламени я хорошо разглядел ее взгляд. В нем читалось, что она допустила грубую ошибку.
— Да, — резко бросила она, — есть такой человек. Только нельзя заставить его говорить.
— Кто это? Что вы имеете в виду?
— Я это обсуждать с вами не собираюсь, — равнодушно сказала она. — Есть кое-кто. Только мы от него ничего не узнаем. Почему — неизвестно, но я вас уверяю, он ничего не скажет, и все.
Больше я ничего из нее не смог вытянуть. Она твердо стиснула губы, принялась грубо ругать аль-Мулька. Да, Кодетт Лаверн совершила ошибку, проговорившись, но в чем суть, я понятия не имел. Все больше загадок! Они гонялись за Доллингсом в надежде выведать настоящее имя Кина, а того, кому оно точно известно, если женщина говорит правду, оставили в покое, пожимая плечами. В любом случае я не сумел получить от нее объяснения.
Вдобавок ко всему у Шэрон испортилось настроение. Мы вместе спускались по широкой лестнице, дрожа от холода. В сумрачный утренний час дом выглядел еще мрачнее. Все кругом злобно рычало, и нельзя было предугадать, когда и почему раздастся очередное рычание. Попытки рассудительно поговорить с Шэрон оказались безнадежными. Она превратилась в хорошенького испорченного ребенка и не желала рассуждать логично. Открыла парадную дверь; пока я надевал пальто и шляпу, холод пробрал меня до костей. Туман рассеялся, на Маунт-стрит светила ледяная луна. Романтика! Глаза мои сонно слипались.
— Спокойной ночи, мистер Марл, — холодно проговорила она. — Спасибо, что впутал меня в такую кашу.
Сплошные восклицательные знаки.
— Разреши напомнить, — вежливо вставил я, — куда ты меня впутала своей умной тактикой.
Вся сцена была серебристой, мертвенно-бледной. Шэрон стояла, глядя на луну, выдыхая плывущие облачка пара, но, хотя дрожала от холода, сверкающий яркий взгляд был твердым.
— Иди в дом, — велел я, — простудишься.
Романтика! Беспокойный предрассветный ветер подметал спящие площади Лондона, шаги мои гулко стучали по тротуару. Где-то вдали протрубил электрический рожок-будильник, послышался топот копыт. Уличные фонари бледнели на слабом свету…
Я добрался до «Бримстона» после четырех, потому что не смог поймать такси. В эркерном окне гостиной горел тусклый свет, но кругом царила полная тьма. Дверь-турникет с грохотом повернулась. Вглядываясь из темного вестибюля в коридор налево, я заметил проблеск света за портьерами на двери гостиной. И знал, кто не спит, — человек, страдающий хронической бессонницей.
Банколен не услышал, как я вошел. Сидел в глубоком кресле перед огромным камином, развалившись, с открытой книгой на коленях. У плеча его горела лампа, но во всем зале было темно. В опущенной руке он держал стакан, видя в глубине слабого пламени призрачные картины. Подбородок уткнулся в грудь, детектив не оглянулся, однако пробормотал:
— Долгие ночи, Джефф. Долгие ночи…
Потом слегка протер рукой глаза, обнаружил в стакане остатки виски, допил, бегло улыбнулся в огонь, словно делясь с ним тайной.
— У меня немало новостей, — объявил я. — Слушайте! Знаете…
— Знаю, — перебил он. — Знаю я ваши новости. Оставьте. Не хочу говорить…
— Не хотите послушать? — возмутился я и умолк, глядя на книгу, которую Банколен положил на стол. — Что за чертовщина? «Убийства в Шепчущем доме» Дж.Дж. Экройда…
Банколен серьезно взглянул на книжку и кивнул. Я решил, что он пьян.
— Очень хорошая книжка, — заверил он меня по-французски. — Детектив… я от него в безумном восторге! Пока точно не знаю, кто виноват, но еще даже и половину не прочитал… — И усмехнулся. — Tiens![14] Джефф, очнитесь! Вид у вас очень странный.
— Перед вами настоящее убийство, а вы сидите и читаете…
— Ах! Вы ничего не понимаете, mon vieux![15] Да ведь это, — рассуждал он, постукивая пальцем по ярко-красной кровавой обложке, — единственный способ для интеллигентного человека вырваться из нашего в высшей степени серого мира. Я чувствую, как становлюсь философом…
— И это говорит известнейший в Европе детектив! — вскричал я. — Вам это совсем не к лицу. Правда, позвольте напомнить, гораздо невероятнее, чем…
— Прошу вас, — перебил детектив, — умоляю, избавьте меня, пожалуйста, от этой надоевшей лжи. Вы собираетесь высказать единственный парадокс, который сумели выдумать люди, лишенные воображения. И он абсолютно ошибочен. Это хитрая пропаганда, Джефф, со стороны невеселых людей, желающих, чтобы выдумка была столь же скучной, как правда. Пожалуй, единственный старый афоризм, в котором никто в нашем скептическом мире не сомневается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47