Основной экипаж «отсидел» в корабле больше положенного часа. Было много вопросов и споров, но никаких серьезных доработок не требовалось. Для порядка двадцать минут посидел в корабле и запасной экипаж.
Глава 17. ЖАРКОЕ ЛЕТО 1971 ГОДА
В понедельник 31 мая 1971 года Бушуев позвонил мне на «двойку» по ВЧ-связи из Подлипок и рассказал, что Келдыш собирал у себя «узкий круг» членов экспертной комиссии по Н1-Л3. Келдыш заявил, что пора решать судьбу Н1-Л3.
Далее он перечислил уже известные замечания, которые при объективном подходе нам было трудно оспаривать. Келдыш был настроен, по словам Бушуева, очень мирно. Однако твердо заявил, что в принятом варианте считает экспедицию на Луну в 1973 году нереальной и предложил Мишину без конфликта с экспертной комиссией найти взаимоприемлемые решения, с которыми вместе можно выходить на ВПК, а потом и выше.
Мишин вел себя очень несдержанно и по каждому пункту возражал Келдышу: «Мы разложим все по полочкам и покажем, что все получается».
«Я вынужден был слушать и молчать, – говорил Бушуев, – чтобы не ставить своего шефа в глупое положение. Тебе с Феоктистовым повезло, что вы оказались на полигоне и не участвовали в этом спектакле».
Когда я рассказал Феоктистову о разговоре с Бушуевым, он так оценил ситуацию:
– Трудно договориться, когда с одной стороны сверхрешительность при отсутствии всякой осмотрительности, а с другой – осторожность при отсутствии права принимать решения.
– Ну, Константин Петрович, – возразил я, – насчет радикальных решений вы тоже мастер. С вашей подачи на «Восходе-2» отказались от скафандров, вы уговорили Королева на 200 миллиметров уменьшить диаметр спускаемого аппарата «Союза», так что теперь там надо сидеть скрючившись, как на «Восходе», а по весу мы не выиграли – пришлось класть свинец для балансировки. Вы же настолько зажали нас, управленцев, на Л3, что я потерял веру в надежность системы. В этом году мы отработаем агрегат стыковки «Союза» с ДОСом с внутренним переходом, а на Л3 до последнего времени в сводках по массе остается переход через открытый космос.
– Не будем посыпать раны солью, – предложил Феоктистов. – Л3 уже морально устарел. Опыт, который получим на ДОСе, очень поможет, и, думаю, нам нетрудно будет убедить высокое начальство в необходимости реконструкции Л3.
– Согласен. Сейчас главное – проникнуть в ДОС.
Прилетевший через день Мишин не счел нужным рассказывать нам об итогах обсуждения Н1-Л3 на экспертной комиссии у Келдыша.
Мишин выглядел бодро, хотя рассказал, что три дня провел в больнице, потом летал в Пермь по выборным делам как депутат Верховного Совета Российской Федерации.
С Мишиным прилетел Елисеев. После полета на «Союзе-10» он был назначен заместителем Трегуба по управлению полетами. Елисеев настаивал на введении в бортовую инструкцию для космонавтов четких указаний для ограничения времени работы СКД в процессе сближения на случай выхода за пределы, обозначенные на графике так называемой фазовой плоскости. На этом графике был изображен коридор разрешенных скоростей сближения в зависимости от дальностей между объектами. СКД включался для разгона или торможения, когда зигзаги на графике упирались в одну из стенок этого коридора.
График был рассчитан нашими теоретиками, и под него были отрегулированы приборы, управляющие сближением. Чтобы записать в инструкцию конкретную цифру, я вызвал по ВЧ-связи Раушенбаха и Легостаева. Они обещали подумать. Это было 2 июня. Утром 3 июня, видимо под давлением нашего главного теоретика по сближению Шмыглевского, они заявили, что «Игла» и блок управления сближением (БУС) разбираются лучше космонавта, сколько секунд надо работать двигателю в каждом конкретном случае.
Мы с Феоктистовым попытались убедить Елисеева. Но он упорно доказывал:
– Нельзя давать космонавту график с указанием предельных скоростей сближения и при этом не говорить, что он должен предпринимать при выходе параметров движения за эти пределы. Если он ничего не сделает, мы же будем потом обвинять экипаж в срыве сближения. Я хочу исключить обвинение экипажа в неправильных действиях на случай отказа БУСа на выключение двигателя.
Вмешался Башкин, обидевшийся за БУС.
– Но может быть отказ и на включение. На этот случай давать космонавту указания просто опасно. Башкина поддержал Феоктистов.
– Я понимаю, что теоретики не хотят возлагать на космонавта ответственность за принятие решения, ибо алгоритм может быть очень сложным и нельзя предусмотреть сочетания всех вводных, с которыми надо считаться.
Я соединил Елисеева с Легостаевым по ВЧ-связи и предложил им продолжить спор как двум «лучшим ученикам Раушенбаха».
После обеда в зале МИКа собралось многолюдное собрание, именовавшееся заседанием Госкомиссии. Обычно на такие предпусковые этапные заседания приходили до сотни участников и «болельщиков», в то время как формально действительных членов Госкомиссии, утвержденных решением ЦК, было не более десяти.
Открывая заседание, Керимов сказал, что он получил информацию о заседании Политбюро, на котором обсуждался вопрос о предстоящем полете «Союза-11».
– Министр Афанасьев сообщил мне, что на Политбюро были вызваны он, Келдыш, Смирнов и Бушуев. Они заверили, что все для обеспечения полета и стыковки предусмотрено, необходимые доработки подтверждены экспериментальными проверками, экипаж хорошо подготовлен и все будет в порядке. Леонид Ильич Брежнев просил еще раз все проверить, чтобы на этот раз задача стыковки и перехода была выполнена. Товарищ Брежнев просил передать, что это очень важно. Он нам всем доверяет и надеется, что мы выполним задачу. Афанасьев доложил Политбюро состав экипажей. Косыгин спросил, хорошо ли они все подготовлены. Смирнов заверил, что да, на заседании ВПК экипажи докладывали о своей готовности. Брежнев сообщил, что французское правительство обратилось с запросом: когда мы намерены осуществить пилотируемые полеты, – в связи с тем, что Франция собирается в ближайшие дни произвести ядерный взрыв в атмосфере. Посоветовавшись с товарищем Келдышем, Смирнов и Бушуев ответили, что взрыв не будет служить помехой, – так передал товарищ Афанасьев.
Шабаров вынужден был коротко доложить о всех итогах испытаний и не упустил случая упомянуть «пшик».
Доклад о ракете-носителе сделал заместитель Козлова Александр Солдатенков.
Проблемы безопасности на случай солнечных вспышек, а следовательно, и любой другой радиационной опасности – это сфера ответственности Евгения Воробьева. «Наверху» приняли решение, допускающее полет при ядерном взрыве, не спросив его. Он промолчал. Но подал голос Северин:
– Надо поручить космонавтам посмотреть, как выглядит ядерный взрыв из космоса.
– А зачем?
– Чтобы они сами решили, если начнется ядерная перестрелка, стоит ли возвращаться на Землю.
Эта импровизация вызвала общий смех.
Госкомиссия установила сроки вывоза на старт – 4 июня и пуска – 6 июня 1971 года.
До ужина оставался час, и я решил провести его в спокойном горизонтальном положении. Но зашел Михаил Самохин поделиться идеями по заселению новых гостиниц и финансированию нового строительства.
По дороге в столовую меня остановил сильно возбужденный Гай Северин.
– Мне позвонили с 17-й площадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173