возможно, надо бы послать ракету, но в то время, когда я обдумывала книгу, лететь должен был самолёт. Вернее, несколько самолётов во встречных направлениях. Сбрасывают они эти чёртовы бомбы, может, даже водородные, мне без разницы, бомбы падают на землю… И ничего не происходит. Лежат себе и не взрываются.
Зато взрывается тотальное недоумение. Соответствующие службы с безумными глазами мчатся к этим бомбам, исследуют, почему не сработали. Оказывается, вместо урана они начинены рафинированным сахарным песком, а тяжёлую воду заменяет уксус. Co всеми следующими бомбами происходит то же самое. Нервничающие властители приводят в действие оружие не столь радикальное: разные ракеты типа «земля — вода — воздух» и тому подобные средства уничтожения. Ракеты летят, падают — и опять ничегошеньки. Вместо взрывчатых веществ специальные службы находят поваренную соль. Учитывая снабжение продуктами во времена цветущего социализма, сельское народонаселение, да и городское тоже, с нетерпением ожидает очередных бомб, начинённых сахаром и солью, с надеждой высматривая вражеские самолёты. А самолёты перестают летать, поезда не идут — топливо превращается в рапсовое масло. Вся связь летит к черту, война на расстоянии становится невозможной, враждебные армии волей-неволей сближаются для решительной битвы. Место битвы я тоже придумала — пинские болота, и тоже не представляю, почему именно пинские.
Всякое огнестрельное оружие перестаёт действовать, ибо порох, изобретённый весьма давно, превращается в мелко молотый перец или в кофе. Продуктами питания я оперировала по той простой причине, что твёрдо была уверена — уж они-то не взорвутся. Начинается война ручным оружием, солдаты срывают сабли и алебарды в музеях, отбирают у мальчишек рогатки; резинки для трусов достать невозможно, ни у кого не осталось подтяжек — все пошло на вооружение. Короче, вселенский вопль и скрежет зубовный. Связные добираются до места исключительно на лошадях, на велосипедах и на роликах, то и дело увязая в болотах и топях.
Все это в конце концов становится совершенно невыносимым, и власти двух противоборствующих сторон начинают думать. Исход поединка следует решить самым простым и доступным способом, без помощи техники, а посему с каждой стороны выделяют по три человека: один — главнокомандующий армией, второй — действующий президент или партийный секретарь, а третий — простой человек с улицы. Встретятся они накоротке и устроят мордобой. Какая сторона победит, та и будет править миром. Выигрываем, естественно, мы. Два — один в нашу пользу.
Как видно из рассказанного, я не угадала. Не пришло мне в голову, что переломным моментом окажется берлинская стена…
Мой прелестный роман так и не был написан из-за отсутствия этого «маленького с дном», но я долго не теряла надежды, и мне удалось заразить идеей «маленького с дном» порядочное число людей. В том числе и себя.
В покер, а чаще все-таки в бридж, я играла в клубе пожарной охраны на Хлодной. Заведовал клубом приятель Павла, тоже заядлый любитель лошадей, некто Весек. По профессии он был культпросветработником, и, честно говоря, весьма сомневаюсь, видела ли я когда-нибудь в клубе хоть одного пожарного. Зато там стоял рояль. Приступы печени у меня тогда ещё продолжались, а помогало от них лежание на животе — единственная поза, в какой удавалось это паскудство перетерпеть. Иногда приступ начинался за игрой, прерывать бридж в высшей мере бестактно, и я продолжала игру, растянувшись на рояле, партнёры лишь подвигали поближе к инструменту столик. Как только боль отпускала, я возвращалась в нормальную позицию.
Весек был гениальным сопровождающим. Нам случалось ездить в незнакомые места — преимущественно по Баськиным делам, Весек указывал, куда ехать, и делал это абсолютно безошибочно. Кроме того, он инспирировал успех моего сына на бегах.
Культурно-просветительную работу Весек вёл и с младшим персоналом ипподрома. От него зависели развлечения и отдых учеников, практикантов и конюшенного персонала в целом. Все подслуживались к нему, снабжая закулисной информацией, как правило, правдивой. Чего стоит такая закулисная информация, я подробно расписала в обеих «лошадиных» книгах, и здесь нет смысла повторяться. Но однажды случай выдался презабавный.
В заезде шло девять лошадей. Весек, Павел и мой сын стояли рядом. Весек мрачно изучил программу и неожиданно сообщил:
— Должны прийти четыре — шесть — восемь…
В этот момент раздался звонок — окончание ставок. Ежи бросился к единственной кассе, где не стояла очередь. Касса оказалась двухсотзлотовая. Сын успел прокричать последние Весековы слова:
— Шесть — восемь!
Пришли шесть — восемь, и мой ребёнок выиграл одиннадцать тысяч двести злотых — бешеные деньги, поскольку ставка оказалась десятикратной. Мамуне он отвалил две тысячи в подарок, а себя обеспечил на весь сезон. Ни Весек, ни Павел ставок в том забеге не делали, вот и остались с носом.
Что касается янтаря, то именно тогда на благодатную почву моего восхитительного характера пали первые зёрна безумия.
Не помню времени года — поздняя осень или ранняя весна. Не то ноябрь, не то март. Я выехала в Сопот в Дом творчества исключительно из любви к морю и без всяких творческих замыслов. Носилась, ясное дело, по пляжу, то в сторону Гдыни, то к Гданьску. Большого скопления отдыхающих не наблюдалось, но, кроме меня, по пляжу прогуливался некий хромающий тип. Мы постоянно встречались и в конце концов разговорились.
Он сообщил мне, что сломал ногу и, когда сняли гипс, велели побольше гулять, дабы разработать мышцы. Ну вот он и гуляет, а для допинга собирает янтарь.
— Какой янтарь? — снисходительно поинтересовалась я. — Янтарь — вообще миф и легенда!
— Да что вы говорите, пани, его здесь полным полно, только он мелкий, — ответил субъект и пока зал спичечный коробок, набитый кусочками янтаря. Самый крупный был с фасолину, остальные в габаритах мелкого гороха.
Я посмотрела на хромого сперва с недоверием, потом с интересом, а после и сама начала поглядывать на песок и выброшенные морем водоросли. В конце концов что-то высмотрела — не стекло, не галька, не оптический обман, только по величине это нечто едва достигало головки портновской булавки. Тем не менее я разохотилась. Через три дня мой спичечный коробок тоже наполовину заполнился сокровищами, и я стала подумывать, уж не выходить ли из дому на рассвете. Янтарь у меня ассоциировался с грибами. По грибы ходят спозаранку, из услышанного вытекало: янтарь обладает подобными свойствами — его тоже необходимо искать на заре. Другими сведениями я не располагала, а атмосферные условия на меня не влияли.
Хромой субъект, сообщаю это уже поразмыслив, встретился мне, судя по всему, в ноябре, а потом я попала в Сопот снова ранней весной. Когда я вернулась, начался «Роман века».
Но ещё до возвращения домой идея поохотиться на рассвете не давала мне покоя. Почему-то неудобным казалось стартовать в позорно ранний час, особенно когда не представляешь, как быть с дверью. На ночь дверь запирали, а открывали утром, примерно в полседьмого, а может, и позже; ключ, правда, оставляли в замке, и выйти я могла, когда захочется. Но снова запереть дверь с улицы невозможно. Я опасалась скандала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Зато взрывается тотальное недоумение. Соответствующие службы с безумными глазами мчатся к этим бомбам, исследуют, почему не сработали. Оказывается, вместо урана они начинены рафинированным сахарным песком, а тяжёлую воду заменяет уксус. Co всеми следующими бомбами происходит то же самое. Нервничающие властители приводят в действие оружие не столь радикальное: разные ракеты типа «земля — вода — воздух» и тому подобные средства уничтожения. Ракеты летят, падают — и опять ничегошеньки. Вместо взрывчатых веществ специальные службы находят поваренную соль. Учитывая снабжение продуктами во времена цветущего социализма, сельское народонаселение, да и городское тоже, с нетерпением ожидает очередных бомб, начинённых сахаром и солью, с надеждой высматривая вражеские самолёты. А самолёты перестают летать, поезда не идут — топливо превращается в рапсовое масло. Вся связь летит к черту, война на расстоянии становится невозможной, враждебные армии волей-неволей сближаются для решительной битвы. Место битвы я тоже придумала — пинские болота, и тоже не представляю, почему именно пинские.
Всякое огнестрельное оружие перестаёт действовать, ибо порох, изобретённый весьма давно, превращается в мелко молотый перец или в кофе. Продуктами питания я оперировала по той простой причине, что твёрдо была уверена — уж они-то не взорвутся. Начинается война ручным оружием, солдаты срывают сабли и алебарды в музеях, отбирают у мальчишек рогатки; резинки для трусов достать невозможно, ни у кого не осталось подтяжек — все пошло на вооружение. Короче, вселенский вопль и скрежет зубовный. Связные добираются до места исключительно на лошадях, на велосипедах и на роликах, то и дело увязая в болотах и топях.
Все это в конце концов становится совершенно невыносимым, и власти двух противоборствующих сторон начинают думать. Исход поединка следует решить самым простым и доступным способом, без помощи техники, а посему с каждой стороны выделяют по три человека: один — главнокомандующий армией, второй — действующий президент или партийный секретарь, а третий — простой человек с улицы. Встретятся они накоротке и устроят мордобой. Какая сторона победит, та и будет править миром. Выигрываем, естественно, мы. Два — один в нашу пользу.
Как видно из рассказанного, я не угадала. Не пришло мне в голову, что переломным моментом окажется берлинская стена…
Мой прелестный роман так и не был написан из-за отсутствия этого «маленького с дном», но я долго не теряла надежды, и мне удалось заразить идеей «маленького с дном» порядочное число людей. В том числе и себя.
В покер, а чаще все-таки в бридж, я играла в клубе пожарной охраны на Хлодной. Заведовал клубом приятель Павла, тоже заядлый любитель лошадей, некто Весек. По профессии он был культпросветработником, и, честно говоря, весьма сомневаюсь, видела ли я когда-нибудь в клубе хоть одного пожарного. Зато там стоял рояль. Приступы печени у меня тогда ещё продолжались, а помогало от них лежание на животе — единственная поза, в какой удавалось это паскудство перетерпеть. Иногда приступ начинался за игрой, прерывать бридж в высшей мере бестактно, и я продолжала игру, растянувшись на рояле, партнёры лишь подвигали поближе к инструменту столик. Как только боль отпускала, я возвращалась в нормальную позицию.
Весек был гениальным сопровождающим. Нам случалось ездить в незнакомые места — преимущественно по Баськиным делам, Весек указывал, куда ехать, и делал это абсолютно безошибочно. Кроме того, он инспирировал успех моего сына на бегах.
Культурно-просветительную работу Весек вёл и с младшим персоналом ипподрома. От него зависели развлечения и отдых учеников, практикантов и конюшенного персонала в целом. Все подслуживались к нему, снабжая закулисной информацией, как правило, правдивой. Чего стоит такая закулисная информация, я подробно расписала в обеих «лошадиных» книгах, и здесь нет смысла повторяться. Но однажды случай выдался презабавный.
В заезде шло девять лошадей. Весек, Павел и мой сын стояли рядом. Весек мрачно изучил программу и неожиданно сообщил:
— Должны прийти четыре — шесть — восемь…
В этот момент раздался звонок — окончание ставок. Ежи бросился к единственной кассе, где не стояла очередь. Касса оказалась двухсотзлотовая. Сын успел прокричать последние Весековы слова:
— Шесть — восемь!
Пришли шесть — восемь, и мой ребёнок выиграл одиннадцать тысяч двести злотых — бешеные деньги, поскольку ставка оказалась десятикратной. Мамуне он отвалил две тысячи в подарок, а себя обеспечил на весь сезон. Ни Весек, ни Павел ставок в том забеге не делали, вот и остались с носом.
Что касается янтаря, то именно тогда на благодатную почву моего восхитительного характера пали первые зёрна безумия.
Не помню времени года — поздняя осень или ранняя весна. Не то ноябрь, не то март. Я выехала в Сопот в Дом творчества исключительно из любви к морю и без всяких творческих замыслов. Носилась, ясное дело, по пляжу, то в сторону Гдыни, то к Гданьску. Большого скопления отдыхающих не наблюдалось, но, кроме меня, по пляжу прогуливался некий хромающий тип. Мы постоянно встречались и в конце концов разговорились.
Он сообщил мне, что сломал ногу и, когда сняли гипс, велели побольше гулять, дабы разработать мышцы. Ну вот он и гуляет, а для допинга собирает янтарь.
— Какой янтарь? — снисходительно поинтересовалась я. — Янтарь — вообще миф и легенда!
— Да что вы говорите, пани, его здесь полным полно, только он мелкий, — ответил субъект и пока зал спичечный коробок, набитый кусочками янтаря. Самый крупный был с фасолину, остальные в габаритах мелкого гороха.
Я посмотрела на хромого сперва с недоверием, потом с интересом, а после и сама начала поглядывать на песок и выброшенные морем водоросли. В конце концов что-то высмотрела — не стекло, не галька, не оптический обман, только по величине это нечто едва достигало головки портновской булавки. Тем не менее я разохотилась. Через три дня мой спичечный коробок тоже наполовину заполнился сокровищами, и я стала подумывать, уж не выходить ли из дому на рассвете. Янтарь у меня ассоциировался с грибами. По грибы ходят спозаранку, из услышанного вытекало: янтарь обладает подобными свойствами — его тоже необходимо искать на заре. Другими сведениями я не располагала, а атмосферные условия на меня не влияли.
Хромой субъект, сообщаю это уже поразмыслив, встретился мне, судя по всему, в ноябре, а потом я попала в Сопот снова ранней весной. Когда я вернулась, начался «Роман века».
Но ещё до возвращения домой идея поохотиться на рассвете не давала мне покоя. Почему-то неудобным казалось стартовать в позорно ранний час, особенно когда не представляешь, как быть с дверью. На ночь дверь запирали, а открывали утром, примерно в полседьмого, а может, и позже; ключ, правда, оставляли в замке, и выйти я могла, когда захочется. Но снова запереть дверь с улицы невозможно. Я опасалась скандала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71