– Позднее вы, вероятно, все узнаете. Вы правы, все переменилось. – Он говорил отрывисто, нахмурив брови, и взгляд у него был такой, как будто он что-то решал про себя, пытаясь найти выход. – Прежде всего нужно достать вам одежду. Лучше обождать здесь. Никто не должен к вам приближаться. Вам надо побриться.
Грэхэм провел рукой по подбородку.
Русобородый возвратился; внезапно повернув голову, он стал прислушиваться, потом переглянулся с толстяком и через арку направился к балкону. Шум и крики становились все громче. Толстяк тоже насторожился. Вдруг он пробормотал какое-то проклятие и недружелюбно взглянул на Грэхэма. Снизу доносился прибой тысячи голосов, то поднимаясь, то падая. Иногда раздавались звуки ударов, сопровождаемые пронзительными криками; слышался как будто треск ломавшихся сухих палок. Грэхэм напрягал слух, чтобы разобрать отдельные слова в этом хаосе.
Наконец он уловил какую-то фразу, выкрикиваемую почти беспрерывно. В первую минуту он не верил своим ушам. Однако сомнений не было, он ясно слышал:
– Покажите нам Спящего! Покажите нам Спящего!
Толстяк стремительно бросился к арке.
– Проклятие! – воскликнул он. – Откуда они узнали? Знают они или только догадываются?
Должно быть, последовал какой-то ответ.
– Я не могу выйти сам, – сказал вдруг толстяк. – Я должен быть здесь. Крикните им что-нибудь с балкона.
Русобородый опять что-то ответил.
– Скажите, что он не просыпался. Ну, там что-нибудь. Предоставляю это вам. – Он поспешно вернулся к Грэхэму. – Вам необходимо поскорее одеться. Вам нельзя оставаться здесь… Это невозможно…
Он опять куда-то торопливо удалился, не отвечая на вопросы Грэхэма. Вскоре он вернулся.
– Я не могу объяснить вам, что здесь происходит. Этого в двух-трех словах не расскажешь. Через несколько минут вам сделают одежду. Да, через несколько минут. А тогда я смогу увести вас отсюда. Волнения скоро кончатся.
– Но этот шум. Они кричат…
– Про Спящего? Это про вас. Они свихнулись, что ли. Я ничего не понимаю. Решительно ничего!
Пронзительный звон прорезал глухой отдаленный шум и крики. Толстяк подбежал к какому-то аппарату в углу зала. С минуту он слушал, глядя в стеклянный шар, и иногда кивал утвердительно головой, потом произнес несколько неясных слов; закончив переговоры, он подошел к стене, через которую недавно удалились двое. Часть стены поднялась, подобно занавесу, но он остановился, что-то выжидая.
Грэхэм поднял руку и с удивлением заметил, что силы к нему возвратились. Он спустил с ложа сначала одну ногу, потом другую. Головокружения как не бывало. Едва веря такому быстрому выздоровлению, Грэхэм сел и принялся себя ощупывать.
Русобородый вернулся с балкона. Перед толстым незнакомцем опустился лифт, и из него вышел седобородый худощавый человек в узкой темно-зеленой одежде со свертком в руках.
– Вот и портной, – проговорил толстяк, указывая на вошедшего. – Теперь вам больше не понадобится этот черный плащ. Я не понимаю, как он попал сюда. Но нельзя терять времени. Поторопитесь! – обратился он к портному.
Старик в зеленом поклонился и, приблизясь, сел рядом с Грэхэмом. Держался он спокойно, но в глазах у него светилось любопытство.
– Моды сильно изменились, сир, – сказал он и покосился на толстяка. Потом быстро развернул сверток, и на его коленях зарябили яркие материи. – Вы жили, сир, в эпоху, так сказать, цилиндрическую, эпоху Виктории. Полушарие шляп. Всюду правильные кривые. Теперь же…
Он вынул приборчик, по размеру и наружному виду напоминающий карманные часы, нажал кнопку, и на циферблате появилась небольшая человеческая фигурка в белом, двигавшаяся, как на экране. Портной взял образчик светло-синего атласа.
– Вот мой выбор, – обратился он к Грэхэму.
Толстяк подошел и, встав около Грэхэма, произнес:
– У нас очень мало времени.
– Доверьтесь моему вкусу, – ответил портной. – Моя машина сейчас прибудет. Ну, что вы скажете?
– А что это такое? – спросил человек девятнадцатого столетия.
– В ваше время портные показывали своим клиентам модные журналы, – ответил портной, – мы же пошли дальше. Смотрите сюда. – Маленькая фигурка повторила свои движения, но уже в другом костюме. – Или это. – И на циферблате появилась другая фигурка в более пышном одеянии.
Портной действовал очень быстро и нетерпеливо посматривал в сторону лифта.
Легкий шум – и из лифта вышел анемичный, похожий на китайчонка подросток, с коротко остриженными волосами, в одежде из грубой ткани светло-синего цвета; он бесшумно выкатил на роликах какую-то сложную машину. Портной отложил кинетоскоп, отдал шепотом какое-то приказание мальчику, который ответил гортанным голосом что-то непонятное, и попросил Грэхэма встать перед машиной. Пока мальчик что-то бормотал, портной выдвигал из прибора ручки с небольшими дисками на концах; эти диски он приставил к телу Грэхэма: к плечу, к локтю, к шее и так далее, около полусотни дисков.
В это время на лифте позади Грэхэма в зал поднялись еще несколько человек. Портной пустил в действие механизм, части машины пришли в движение, сопровождаемое слабым ритмическим шумом; затем он нажал рычаги и освободил Грэхэма. На него накинули черный плащ, русобородый подал ему стакан с подкрепляющей жидкостью; выпив ее, Грэхэм заметил, что один из новоприбывших, бледный юноша, смотрит на него особенно упорно.
Толстяк, нетерпеливо расхаживавший все время по залу, вошел под арку и направился к балкону, откуда по-прежнему доносился глухой, прерывистый гул. Коротко остриженный мальчуган подал портному сверток светло-синего атласа, и оба принялись всовывать материю в машину, растягивая ее так, как растягивали в девятнадцатом столетии рулоны бумаги на печатных станках. Затем бесшумно откатили машину в угол комнаты, где висел провод, закрученный в виде украшения. Включив машину, пустили ее в ход.
– Что они там делают? – спросил Грэхэм, указывая на них пустым стаканом и стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд новоприбывшего. – Этот механизм приводится в движение какой-то энергией?
– Да, – ответил русобородый.
– Кто этот человек? – спросил Грэхэм, указывая рукой под арку.
Человек в пурпуровой одежде потеребил в замешательстве свою маленькую бородку и ответил, понизив голос:
– Это Говард, ваш старший опекун. Видите ли, сир, это трудно объяснить вам. Совет назначает опекуна и его помощников. В этот зал обычно разрешается доступ публике. Но в особых случаях это может быть воспрещено. Мы в первый раз воспользовались этим правом и закрыли двери. Впрочем, если угодно, пусть он сам объяснит вам.
– Как странно, – произнес Грэхэм. – Опекун! Совет!
Затем, обернувшись спиной к новоприбывшему, он спросил вполголоса:
– Почему этот человек так упорно смотрит на меня? Он месмерист?
– Нет, не месмерист! Он капиллотомист.
– Капиллотомист?
– Ну да, один из главных. Его годовое жалованье – полгросса львов.
– Полгросса львов? – машинально повторил удивленный Грэхэм.
– А у вас разве не было львов? Да, пожалуй, не было. У вас были тогда эти архаические фунты. Лев – это наша монетная единица.
– Но вы еще сказали… полгросса?
– Да, сир. Шесть дюжин. За это время изменились даже такие мелочи. Вы жили во времена десятичной системы счисления, арабской системы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Грэхэм провел рукой по подбородку.
Русобородый возвратился; внезапно повернув голову, он стал прислушиваться, потом переглянулся с толстяком и через арку направился к балкону. Шум и крики становились все громче. Толстяк тоже насторожился. Вдруг он пробормотал какое-то проклятие и недружелюбно взглянул на Грэхэма. Снизу доносился прибой тысячи голосов, то поднимаясь, то падая. Иногда раздавались звуки ударов, сопровождаемые пронзительными криками; слышался как будто треск ломавшихся сухих палок. Грэхэм напрягал слух, чтобы разобрать отдельные слова в этом хаосе.
Наконец он уловил какую-то фразу, выкрикиваемую почти беспрерывно. В первую минуту он не верил своим ушам. Однако сомнений не было, он ясно слышал:
– Покажите нам Спящего! Покажите нам Спящего!
Толстяк стремительно бросился к арке.
– Проклятие! – воскликнул он. – Откуда они узнали? Знают они или только догадываются?
Должно быть, последовал какой-то ответ.
– Я не могу выйти сам, – сказал вдруг толстяк. – Я должен быть здесь. Крикните им что-нибудь с балкона.
Русобородый опять что-то ответил.
– Скажите, что он не просыпался. Ну, там что-нибудь. Предоставляю это вам. – Он поспешно вернулся к Грэхэму. – Вам необходимо поскорее одеться. Вам нельзя оставаться здесь… Это невозможно…
Он опять куда-то торопливо удалился, не отвечая на вопросы Грэхэма. Вскоре он вернулся.
– Я не могу объяснить вам, что здесь происходит. Этого в двух-трех словах не расскажешь. Через несколько минут вам сделают одежду. Да, через несколько минут. А тогда я смогу увести вас отсюда. Волнения скоро кончатся.
– Но этот шум. Они кричат…
– Про Спящего? Это про вас. Они свихнулись, что ли. Я ничего не понимаю. Решительно ничего!
Пронзительный звон прорезал глухой отдаленный шум и крики. Толстяк подбежал к какому-то аппарату в углу зала. С минуту он слушал, глядя в стеклянный шар, и иногда кивал утвердительно головой, потом произнес несколько неясных слов; закончив переговоры, он подошел к стене, через которую недавно удалились двое. Часть стены поднялась, подобно занавесу, но он остановился, что-то выжидая.
Грэхэм поднял руку и с удивлением заметил, что силы к нему возвратились. Он спустил с ложа сначала одну ногу, потом другую. Головокружения как не бывало. Едва веря такому быстрому выздоровлению, Грэхэм сел и принялся себя ощупывать.
Русобородый вернулся с балкона. Перед толстым незнакомцем опустился лифт, и из него вышел седобородый худощавый человек в узкой темно-зеленой одежде со свертком в руках.
– Вот и портной, – проговорил толстяк, указывая на вошедшего. – Теперь вам больше не понадобится этот черный плащ. Я не понимаю, как он попал сюда. Но нельзя терять времени. Поторопитесь! – обратился он к портному.
Старик в зеленом поклонился и, приблизясь, сел рядом с Грэхэмом. Держался он спокойно, но в глазах у него светилось любопытство.
– Моды сильно изменились, сир, – сказал он и покосился на толстяка. Потом быстро развернул сверток, и на его коленях зарябили яркие материи. – Вы жили, сир, в эпоху, так сказать, цилиндрическую, эпоху Виктории. Полушарие шляп. Всюду правильные кривые. Теперь же…
Он вынул приборчик, по размеру и наружному виду напоминающий карманные часы, нажал кнопку, и на циферблате появилась небольшая человеческая фигурка в белом, двигавшаяся, как на экране. Портной взял образчик светло-синего атласа.
– Вот мой выбор, – обратился он к Грэхэму.
Толстяк подошел и, встав около Грэхэма, произнес:
– У нас очень мало времени.
– Доверьтесь моему вкусу, – ответил портной. – Моя машина сейчас прибудет. Ну, что вы скажете?
– А что это такое? – спросил человек девятнадцатого столетия.
– В ваше время портные показывали своим клиентам модные журналы, – ответил портной, – мы же пошли дальше. Смотрите сюда. – Маленькая фигурка повторила свои движения, но уже в другом костюме. – Или это. – И на циферблате появилась другая фигурка в более пышном одеянии.
Портной действовал очень быстро и нетерпеливо посматривал в сторону лифта.
Легкий шум – и из лифта вышел анемичный, похожий на китайчонка подросток, с коротко остриженными волосами, в одежде из грубой ткани светло-синего цвета; он бесшумно выкатил на роликах какую-то сложную машину. Портной отложил кинетоскоп, отдал шепотом какое-то приказание мальчику, который ответил гортанным голосом что-то непонятное, и попросил Грэхэма встать перед машиной. Пока мальчик что-то бормотал, портной выдвигал из прибора ручки с небольшими дисками на концах; эти диски он приставил к телу Грэхэма: к плечу, к локтю, к шее и так далее, около полусотни дисков.
В это время на лифте позади Грэхэма в зал поднялись еще несколько человек. Портной пустил в действие механизм, части машины пришли в движение, сопровождаемое слабым ритмическим шумом; затем он нажал рычаги и освободил Грэхэма. На него накинули черный плащ, русобородый подал ему стакан с подкрепляющей жидкостью; выпив ее, Грэхэм заметил, что один из новоприбывших, бледный юноша, смотрит на него особенно упорно.
Толстяк, нетерпеливо расхаживавший все время по залу, вошел под арку и направился к балкону, откуда по-прежнему доносился глухой, прерывистый гул. Коротко остриженный мальчуган подал портному сверток светло-синего атласа, и оба принялись всовывать материю в машину, растягивая ее так, как растягивали в девятнадцатом столетии рулоны бумаги на печатных станках. Затем бесшумно откатили машину в угол комнаты, где висел провод, закрученный в виде украшения. Включив машину, пустили ее в ход.
– Что они там делают? – спросил Грэхэм, указывая на них пустым стаканом и стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд новоприбывшего. – Этот механизм приводится в движение какой-то энергией?
– Да, – ответил русобородый.
– Кто этот человек? – спросил Грэхэм, указывая рукой под арку.
Человек в пурпуровой одежде потеребил в замешательстве свою маленькую бородку и ответил, понизив голос:
– Это Говард, ваш старший опекун. Видите ли, сир, это трудно объяснить вам. Совет назначает опекуна и его помощников. В этот зал обычно разрешается доступ публике. Но в особых случаях это может быть воспрещено. Мы в первый раз воспользовались этим правом и закрыли двери. Впрочем, если угодно, пусть он сам объяснит вам.
– Как странно, – произнес Грэхэм. – Опекун! Совет!
Затем, обернувшись спиной к новоприбывшему, он спросил вполголоса:
– Почему этот человек так упорно смотрит на меня? Он месмерист?
– Нет, не месмерист! Он капиллотомист.
– Капиллотомист?
– Ну да, один из главных. Его годовое жалованье – полгросса львов.
– Полгросса львов? – машинально повторил удивленный Грэхэм.
– А у вас разве не было львов? Да, пожалуй, не было. У вас были тогда эти архаические фунты. Лев – это наша монетная единица.
– Но вы еще сказали… полгросса?
– Да, сир. Шесть дюжин. За это время изменились даже такие мелочи. Вы жили во времена десятичной системы счисления, арабской системы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58