Но нужно ли требовать от них большего? Не каждый обольститель красноречив, как Сирано или сирена, но каждый вдохновенно врет и преувеличивает. Кто может сравниться с Матильдой моей? – Как кто, да ты вокруг посмотри: и Марья Иванна с ней может сравниться, и Клавдия Петровна поспорит статями. Но мы хотим воспеть и продать именно «Матильду», из ореха под черешню, с выдвижными ящичками, пластик под бук. Так что и собачья будка из простеганной синтетики будет называться «королевскими покоями для домашнего ангела». Нужно тебе продать горшок? Пиши: «терракотовый горшок для цветов – это классика». Не нужно продавать горшок, хочешь заставить Заказчика обклеивать его жуткими бантами? Пиши: «до чего же уныло и неинтересно выглядят покупные терракотовые цветочные горшки». Сошлись на Пушкина, Гоголя, Чехова, Вольтера, Булгакова – авторов, особенно излюбленных дизайнерами.
Чтение дизайнерских журналов отравляет психику: после этого чтения простой, мерно шумящий мир вокруг кажется пресным, тупым, мертвым, неартикулированным, глухонемым. Вам надо купить какую-то шпуньку, вроде бы полезную загогулину для чего-то там по хозяйству. Вы вертите шпуньку в руках, и никаких, никаких волн поэзии не извлечь из ее тупого, резинового туловища, никаких откровений не дождетесь вы от этой прагматичной, унылой муму. Где вы, Дизайнеры? Скажите хоть слово, наврите, напоите в уши, приподнимите над прозой жизни: «броская и ироничная демократичность Шпуньки удачно впишется в ваш королевский интерьер, напомнив своими мягкими объемами колоритные пассажи Борхеса, Киркегора, Анатолия Софронова, Эсхила, Ли Бо, Экклезиаста» – ненужное зачеркнуть.
Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой, с гарантией на полгода и эксклюзивным фирменным обслуживанием.
Ноябрь 1998
Отчет о культе имущества
Простому человеку, – мне, например, – всегда страшно любопытно узнать все про выдающихся и замечательных. Что они сделали такого замечательного? Что построили, разрушили, создали, придумали, завоевали, переделали? В чем секрет их успеха, очарования, власти над умами? Почему вон тот так смог, а я нет, ведь я же тоже хочу? Чужая душа – потемки, и нас томит любопытство: может быть, Имярек внутри устроен иначе? Может быть, он, в отличие от меня, не знает тревог и сомнений? Или никогда не плачет? Или способен на особо бурные страсти? Или лишен совести? Или способен к ясновидению?
Вышел второй номер журнала «Культ личностей», журнала с названием пышным и неясным. С одной стороны… да ведь все понятно, что именно с одной стороны; с другой – предлагается нам, что ли, преодолевши и забывши все то, что со стороны первой, начать жизнь сначала и обратить наконец взоры свои на личность, на Личность, индивидуальность, монаду; на неповторимость и уникальность человека, – как особо выдающегося и замечательного, так и просто чем-то любопытного? Содержание журнала двоится и зыблется так же, как и его название. Разговор о Личности – самом интересном и сложном, что на свете бывает, все время уходит в сторону Культа, – понятия туповато-прямолинейного. Личность загадочна, прихотлива, коварна, упряма, мелка и велика, неожиданна и переменчива: «то ему – то, а то раз – и это», как говорила одна из героинь Нонны Мордюковой. Культ чужд либерализма, не допускает двух мнений, не терпит скепсиса, юмора, задумчивости. Культ предполагает разбивание лба, предполагает визг восторга, проползание на коленях, лобызание края одежд. Ну и кто из попавших в поле зрения журнала служит объектом культа? Не кто, а что: денежки.
«За время своего романа с герцогом Вестминстерским легендарная Коко Шанель получила от него немало дорогих подарков», – пишет журнал. Так, прямо в лоб, начинается очерк о лаковом китайском комоде. Как емко люди-то пишут! И любовь, и легенда, и герцог, и щедрые дары, и все в одном – не побоюсь расхожей метафоры – флаконе Шанели.
Невидимками, в темном плаще простого человека, мы подкрадываемся к ярко освещенному окну чужого жилища и, встав на цыпочки, всматриваемся в глубь комнаты. Журнал протоптал для нас тропочку через сад, распахнул для нас ставни, приоткрыл занавески: вот, например, смотрите. Герцог и Коко.
Не столько Герцог и Коко, сколько Шкафчик энд Диванчик: журнал поймал любовников в волнующий момент обмена материальными предметами: он ей – драгоценности, она ему – тоже что-то; он ей – комод («высота – 219 см, ширина – 178 см; комод богато украшен черным деревом, черепаховой костью, инкрустацией и стеклянными панелями XVII века с выгравированным на обратной стороне орнаментом, отделан позолоченной бронзой»), она ему – тоже что-то («характерно для гордой Шанель: она, в свою очередь, тоже делала ему дорогие подарки»).
Все об этом комоде в стиле «шинуазри» вы узнаете из журнала, а подсуетились бы вовремя – и купить бы смогли, он был намедни продан на Сотби за каких-то там 260 000 фунтов стерлингов, средний москвич и не сморгнет. Ладно, упустили покупку, проехали; но как же любовь-то? Нам же вроде бы было обещано про любовь двух выдающихся, легендарных личностей?
«Она любила герцога Вестминстерского. Для сиротки из приюта это был предел мечтаний. „Самый богатый человек на свете!“ – вздыхала она. Он, в свою очередь, тоже любил Коко, хотел жениться на ней».
Так как же, «любила» или «самый богатый»? Женился или нет? Ведь хотел?
А фиг-то. Коко не смогла родить герцогу сына, а ему надо было передать титул и состояние старшему сыну, которого нет. Вот и думай, герцог. На цыпочках, волнуясь, мы продолжаем всматриваться в драму, развертывающуюся среди лаковых ширм: «…Гостей разбудила громкая ссора: „Вмешался Черчилль, чтобы напомнить герцогу о его обязанностях. В знак повиновения он должен был жениться на дочери шефа протокола Букингемского дворца“…» Что-то мы ничего не понимаем: тюль, что ли, колышется на ночном ветру, лезет в глаза? Разве герцог был крепостным Черчилля? Или просто вопли ссорящихся любовников разбудили Черчилля, и он развернул реакционную агитацию? Или герцогу традиция была дороже любви? Или любовь «поцвела-поцвела и скукожилась»? И что было дальше, что было потом? А черт его знает. Только начала разворачиваться всегда простая и всегда волнующая человеческая драма, как перед нашим носом захлопнули ставни, и, взяв за шиворот, отволокли на аукцион. Продано! Журнал поманил и обманул: ждали культа личностей, а получили отчет о культе имущества. Герцог удержал за собой состояние, «легендарная и гордая» – шкафчик… «Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил», – вспоминается нам, но журнал – не Шекспир, а Коко – не Офелия: все в домок. Впрочем, все это было давно и не у нас: «…а с вами уже не случится такого; давно похоронены в братской могиле и граф, и графиня, и эта Петрова». У нас такого случиться просто не может, потому что наши личности бедны, как церковные крысы, голы и босы, обносились до Гуччи. Сами не местные. Поведанные ими рассказы о неизбывной нищете хочется перенести крупными буквами на картонки и стоять с ними в переходах метро. Личности, распрошенные журналом, украсившие обложку первых же двух номеров, страшно близки к народу: «мал, как мы». «Я далеко не так богат, как может показаться», – делится Юрий Башмет. Как и вы, читатель, он не может обеспечить себе безбедную старость:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Чтение дизайнерских журналов отравляет психику: после этого чтения простой, мерно шумящий мир вокруг кажется пресным, тупым, мертвым, неартикулированным, глухонемым. Вам надо купить какую-то шпуньку, вроде бы полезную загогулину для чего-то там по хозяйству. Вы вертите шпуньку в руках, и никаких, никаких волн поэзии не извлечь из ее тупого, резинового туловища, никаких откровений не дождетесь вы от этой прагматичной, унылой муму. Где вы, Дизайнеры? Скажите хоть слово, наврите, напоите в уши, приподнимите над прозой жизни: «броская и ироничная демократичность Шпуньки удачно впишется в ваш королевский интерьер, напомнив своими мягкими объемами колоритные пассажи Борхеса, Киркегора, Анатолия Софронова, Эсхила, Ли Бо, Экклезиаста» – ненужное зачеркнуть.
Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой, с гарантией на полгода и эксклюзивным фирменным обслуживанием.
Ноябрь 1998
Отчет о культе имущества
Простому человеку, – мне, например, – всегда страшно любопытно узнать все про выдающихся и замечательных. Что они сделали такого замечательного? Что построили, разрушили, создали, придумали, завоевали, переделали? В чем секрет их успеха, очарования, власти над умами? Почему вон тот так смог, а я нет, ведь я же тоже хочу? Чужая душа – потемки, и нас томит любопытство: может быть, Имярек внутри устроен иначе? Может быть, он, в отличие от меня, не знает тревог и сомнений? Или никогда не плачет? Или способен на особо бурные страсти? Или лишен совести? Или способен к ясновидению?
Вышел второй номер журнала «Культ личностей», журнала с названием пышным и неясным. С одной стороны… да ведь все понятно, что именно с одной стороны; с другой – предлагается нам, что ли, преодолевши и забывши все то, что со стороны первой, начать жизнь сначала и обратить наконец взоры свои на личность, на Личность, индивидуальность, монаду; на неповторимость и уникальность человека, – как особо выдающегося и замечательного, так и просто чем-то любопытного? Содержание журнала двоится и зыблется так же, как и его название. Разговор о Личности – самом интересном и сложном, что на свете бывает, все время уходит в сторону Культа, – понятия туповато-прямолинейного. Личность загадочна, прихотлива, коварна, упряма, мелка и велика, неожиданна и переменчива: «то ему – то, а то раз – и это», как говорила одна из героинь Нонны Мордюковой. Культ чужд либерализма, не допускает двух мнений, не терпит скепсиса, юмора, задумчивости. Культ предполагает разбивание лба, предполагает визг восторга, проползание на коленях, лобызание края одежд. Ну и кто из попавших в поле зрения журнала служит объектом культа? Не кто, а что: денежки.
«За время своего романа с герцогом Вестминстерским легендарная Коко Шанель получила от него немало дорогих подарков», – пишет журнал. Так, прямо в лоб, начинается очерк о лаковом китайском комоде. Как емко люди-то пишут! И любовь, и легенда, и герцог, и щедрые дары, и все в одном – не побоюсь расхожей метафоры – флаконе Шанели.
Невидимками, в темном плаще простого человека, мы подкрадываемся к ярко освещенному окну чужого жилища и, встав на цыпочки, всматриваемся в глубь комнаты. Журнал протоптал для нас тропочку через сад, распахнул для нас ставни, приоткрыл занавески: вот, например, смотрите. Герцог и Коко.
Не столько Герцог и Коко, сколько Шкафчик энд Диванчик: журнал поймал любовников в волнующий момент обмена материальными предметами: он ей – драгоценности, она ему – тоже что-то; он ей – комод («высота – 219 см, ширина – 178 см; комод богато украшен черным деревом, черепаховой костью, инкрустацией и стеклянными панелями XVII века с выгравированным на обратной стороне орнаментом, отделан позолоченной бронзой»), она ему – тоже что-то («характерно для гордой Шанель: она, в свою очередь, тоже делала ему дорогие подарки»).
Все об этом комоде в стиле «шинуазри» вы узнаете из журнала, а подсуетились бы вовремя – и купить бы смогли, он был намедни продан на Сотби за каких-то там 260 000 фунтов стерлингов, средний москвич и не сморгнет. Ладно, упустили покупку, проехали; но как же любовь-то? Нам же вроде бы было обещано про любовь двух выдающихся, легендарных личностей?
«Она любила герцога Вестминстерского. Для сиротки из приюта это был предел мечтаний. „Самый богатый человек на свете!“ – вздыхала она. Он, в свою очередь, тоже любил Коко, хотел жениться на ней».
Так как же, «любила» или «самый богатый»? Женился или нет? Ведь хотел?
А фиг-то. Коко не смогла родить герцогу сына, а ему надо было передать титул и состояние старшему сыну, которого нет. Вот и думай, герцог. На цыпочках, волнуясь, мы продолжаем всматриваться в драму, развертывающуюся среди лаковых ширм: «…Гостей разбудила громкая ссора: „Вмешался Черчилль, чтобы напомнить герцогу о его обязанностях. В знак повиновения он должен был жениться на дочери шефа протокола Букингемского дворца“…» Что-то мы ничего не понимаем: тюль, что ли, колышется на ночном ветру, лезет в глаза? Разве герцог был крепостным Черчилля? Или просто вопли ссорящихся любовников разбудили Черчилля, и он развернул реакционную агитацию? Или герцогу традиция была дороже любви? Или любовь «поцвела-поцвела и скукожилась»? И что было дальше, что было потом? А черт его знает. Только начала разворачиваться всегда простая и всегда волнующая человеческая драма, как перед нашим носом захлопнули ставни, и, взяв за шиворот, отволокли на аукцион. Продано! Журнал поманил и обманул: ждали культа личностей, а получили отчет о культе имущества. Герцог удержал за собой состояние, «легендарная и гордая» – шкафчик… «Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил», – вспоминается нам, но журнал – не Шекспир, а Коко – не Офелия: все в домок. Впрочем, все это было давно и не у нас: «…а с вами уже не случится такого; давно похоронены в братской могиле и граф, и графиня, и эта Петрова». У нас такого случиться просто не может, потому что наши личности бедны, как церковные крысы, голы и босы, обносились до Гуччи. Сами не местные. Поведанные ими рассказы о неизбывной нищете хочется перенести крупными буквами на картонки и стоять с ними в переходах метро. Личности, распрошенные журналом, украсившие обложку первых же двух номеров, страшно близки к народу: «мал, как мы». «Я далеко не так богат, как может показаться», – делится Юрий Башмет. Как и вы, читатель, он не может обеспечить себе безбедную старость:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77