Может быть, Дейв и ошибается.. Но ему кажется, будто Мьюзека раздражает, что Бен спокойный парень и отец никогда на него не жалуется.
А может, Мьюзек намучился в свое время с дочерью? Или жалеет, что у него самого нет сына?
Стоило разговору зайти о Бене, у старика менялись взгляд и голос, мысленно он словно говорил:
— Ну-ну, посмотрим, что будет дальше.
А может быть, он считает, что Гэллоуэй обольщается насчет сына.
— В бейсбол он больше не играет?
— В этом году уже нет.
Год назад Бен был одним из лучших бейсболистов в школьной команде. Нынче он решил бросить бейсбол. Ничего не объяснил, а отец не настаивал на объяснениях. Дети всегда так: сходят с ума по какому-нибудь виду спорта, а—через год и вспоминать о нем не хотят Несколько месяцев водятся с компанией сверстников, а потом в один прекрасный день ни с того ни с сего расстаются с ней и прибиваются к другой.
Гэллоуэю это, конечно, не по душе. Когда сын бросил бейсбол, он огорчился: для него не было большего удовольствия, чем смотреть игру школьной команды, пусть даже встречу устраивали за тридцать-сорок миль от дома
— Чего там! Парень хороший,— заключил Мьюзек. Но почему это прозвучало как завершение спора,как итог долгого обсуждения? Что стояло за его словами? Наверно, он, Дейв Гэллоуэй, становится мнительным, когда речь заходит о сыне. В самом деле, что, может быть обычнее вопроса:
— Как дела у вашего сына? Или реплики:
— Что-то я давно не вижу Бена.
А он вечно ищет в этих обрывках фраз какой-то скрытый смысл.
— Жаловаться не приходится,— отвечает он чаще всего.
И это правда: никаких жалоб на сына у него нет Бен никогда его не огорчает, у них не бывает ссор. Гэллоуэю редко случается выговаривать сыну, а если до этого и доходит, то разговор у них получается спокойный, настоящий мужской разговор.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— До субботы?
— До субботы.
Они видятся раз десять в неделю, например, на почте, куда ходят в одно и то же время за корреспонденцией. У Гэллоуэя есть табличка, которую он вешает на дверь, когда нужно отлучиться по делам или забежать домой: «Скоро приду».
Встречаются они и в гараже, и у продавца газет. Но все равно, в субботу вечером прощаются всегда одинаково:
— До субботы!
Еще футов тридцать, пока Гэллоузй идет по переулку, ведущему к Главной улице, его преследует едкий табачный дух; почти все окна уже темны, и лишь из двух домов доносится репортаж о соревнованиях по боксу.
Сколько ему идти до дому? Минут шесть? Да, не больше. Сейчас открыт только ресторанчик «Старая харчевня» на краю городка, и его красно-зеленые огни наводят на мысли о всевозможных марках пива и виски.
Он прошел мимо парикмахерской, обогнул дом и уже у самых дверей вдруг сообразил, что в окне у них нет света.Он не заметил, в какой именно момент поглядел на окна, но был совершенно уверен, что скользнул по ним взглядом по привычке, как всегда, когда возвращался вечером. Он. настолько привык видеть освещенное окно, что и не думал об этом.
А сейчас, подходя к лестнице, он убежден, что в окне темно. Сегодня нет ни танцев, ни вечеринки, задержаться Бену негде. Гэллоуэй поднялся на несколько ступенек и понял, что темно во всей квартире: из-под двери не пробивается полоска света.
Может быть, Бен вернулся рано и лег спать? Кто знает, вдруг мальчику нездоровится?
Гэллоуэй повернул ключ в замке и, толкнув дверь, позвал:
— Бен!
Звук его голоса прокатился по комнатам, и Гэлло-уэю стало ясно, что в квартире никого нет, но, не желая в это верить, он включил свет в спальне и пошел в комнату сына, повторяя как можно естественней:
— Бен!
Нельзя было обнаруживать тревогу: если Бен дома, если он действительно спит, то, скорее всего, глянув изумленно и недовольно, спросит:
— -Ну, что еще?
Ничего, ровным счетом ничего. Да и что может случиться? Нельзя показывать, что тревожишься, особенно мальчику, который у тебя на глазах превращается в мужчину.
— Ты здесь?
Гэллоуэй попытался заранее улыбнуться, словно сын уже смотрел на него.Но Бена не было. В комнате никого. Кровать не разобрана.Может, сын, как иногда бывало, оставил записку на столе?
Записки не оказалось. Вывеска кинотеатра через до-рогу уже погасла. Второй сеанс кончился добрых полчаса назад, последние машины разъехались. Возвращаясь от Мьюзека, Гэллоуэй не встретил ни души.
Всего два раза в жизни Бен приходил домой после полуночи, не предупредив отца. Оба раза Гэллоуэй ждал его, сидя в кресле, не в силах ни читать, ни слушать радио. И, только услыхав на лестнице шаги сына, хватался за журнал.
— Прости, я опоздал.
Бен говорил небрежно, как бы не придавая происшедшему значения. Наверно, ждал нагоняя, попреков? Дейв ограничился тем, что сказал: —Я же беспокоился.
— Да чего обо мне беспокоиться? Просто ехали с Крисом Гиллиспи в его машине, а она сломалась.
— Почему не позвонил?
— Поблизости не было ни одного дома, и нам пришлось чинить самим.
Это случилось в начале зимы. Во второй раз — между рождеством и Новым годом, Бен, поднимаясь по лестнице, шумел больше обычного, а войдя в комнату, прятал глаза и явно старался держаться подальше от отца.
— Прости, друг один задержал... Ты почему не лег?.. Чего ты все за меня боишься?..
Отец не узнавал его голоса: впервые в сыне появилась какая-то отчужденность, почти агрессивность. Поза, жесты — все было чужое. Гэллоуэй тогда сделал вид,будто ничего не замечает. На следующий день, в воскресенье, Бен проспал все утро тяжелым сном и вышел на кухню с землистым цветом лица.
Отец ждал, пока он позавтракает, и изо всех сил притворялся, что ничего не произошло, но в конце завтрака не выдержал:
— Ты вчера выпил, да?
Такого еще не бывало. Между отцом и сыном всегда существовало доверие, и Дейв не сомневался, что мальчик ни разу не брал в рот спиртного.
— Не ругай меня, па...
Помолчав, Бен добавил глухим голосом:
— Ты не волнуйся. Теперь-то мне больше не хочется. Просто стыдно было отставать от других. А сейчас и думать об этом противно.
— Правда?
Бен улыбнулся и, встретившись глазами с отцом, повторил за ним:
— Правда.
С тех пор, с декабря, сын ни разу не пришел домой позже одиннадцати. Вернувшись от Мьюзека, отец всегда находил его перед телевизором: Бен смотрел субботнюю, передачу о боксе, обрывки которой только что доносились до Гэллоуэй в переулке. Бывало, они досматривали соревнования вместе.
— Есть хочешь?
Отец шел на кухню, делал сандвичи, приносил два стакана холодного молока.Открыв окно, чтобы сразу услышать шаги сына, Гэллоуэй уселся в то же самое кресло, в котором ждал Бена раньше. С улицы потянуло холодом, но закрывать окно он не стал. Подумал, что надо бы надеть пальто, но тут же отказался от этой мысли, чтобы не напутать Бена.
В первый раз сын вернулся в двенадцать, во второй — почти в час.Гэллоуэй выкурил сигарету, вторую, еще одну, нервно, сам не замечая, что делает. Включил телевизор — экран засветился, но изображения не было: все программы, которые принимал Эвертон, уже кончились.
Он не метался по комнате, хотя внутри у него все ныло от напряжения, а замер в кресле, глаз не сводя с дверей, дрожа от озноба, путаясь в мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
А может, Мьюзек намучился в свое время с дочерью? Или жалеет, что у него самого нет сына?
Стоило разговору зайти о Бене, у старика менялись взгляд и голос, мысленно он словно говорил:
— Ну-ну, посмотрим, что будет дальше.
А может быть, он считает, что Гэллоуэй обольщается насчет сына.
— В бейсбол он больше не играет?
— В этом году уже нет.
Год назад Бен был одним из лучших бейсболистов в школьной команде. Нынче он решил бросить бейсбол. Ничего не объяснил, а отец не настаивал на объяснениях. Дети всегда так: сходят с ума по какому-нибудь виду спорта, а—через год и вспоминать о нем не хотят Несколько месяцев водятся с компанией сверстников, а потом в один прекрасный день ни с того ни с сего расстаются с ней и прибиваются к другой.
Гэллоуэю это, конечно, не по душе. Когда сын бросил бейсбол, он огорчился: для него не было большего удовольствия, чем смотреть игру школьной команды, пусть даже встречу устраивали за тридцать-сорок миль от дома
— Чего там! Парень хороший,— заключил Мьюзек. Но почему это прозвучало как завершение спора,как итог долгого обсуждения? Что стояло за его словами? Наверно, он, Дейв Гэллоуэй, становится мнительным, когда речь заходит о сыне. В самом деле, что, может быть обычнее вопроса:
— Как дела у вашего сына? Или реплики:
— Что-то я давно не вижу Бена.
А он вечно ищет в этих обрывках фраз какой-то скрытый смысл.
— Жаловаться не приходится,— отвечает он чаще всего.
И это правда: никаких жалоб на сына у него нет Бен никогда его не огорчает, у них не бывает ссор. Гэллоуэю редко случается выговаривать сыну, а если до этого и доходит, то разговор у них получается спокойный, настоящий мужской разговор.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— До субботы?
— До субботы.
Они видятся раз десять в неделю, например, на почте, куда ходят в одно и то же время за корреспонденцией. У Гэллоуэя есть табличка, которую он вешает на дверь, когда нужно отлучиться по делам или забежать домой: «Скоро приду».
Встречаются они и в гараже, и у продавца газет. Но все равно, в субботу вечером прощаются всегда одинаково:
— До субботы!
Еще футов тридцать, пока Гэллоузй идет по переулку, ведущему к Главной улице, его преследует едкий табачный дух; почти все окна уже темны, и лишь из двух домов доносится репортаж о соревнованиях по боксу.
Сколько ему идти до дому? Минут шесть? Да, не больше. Сейчас открыт только ресторанчик «Старая харчевня» на краю городка, и его красно-зеленые огни наводят на мысли о всевозможных марках пива и виски.
Он прошел мимо парикмахерской, обогнул дом и уже у самых дверей вдруг сообразил, что в окне у них нет света.Он не заметил, в какой именно момент поглядел на окна, но был совершенно уверен, что скользнул по ним взглядом по привычке, как всегда, когда возвращался вечером. Он. настолько привык видеть освещенное окно, что и не думал об этом.
А сейчас, подходя к лестнице, он убежден, что в окне темно. Сегодня нет ни танцев, ни вечеринки, задержаться Бену негде. Гэллоуэй поднялся на несколько ступенек и понял, что темно во всей квартире: из-под двери не пробивается полоска света.
Может быть, Бен вернулся рано и лег спать? Кто знает, вдруг мальчику нездоровится?
Гэллоуэй повернул ключ в замке и, толкнув дверь, позвал:
— Бен!
Звук его голоса прокатился по комнатам, и Гэлло-уэю стало ясно, что в квартире никого нет, но, не желая в это верить, он включил свет в спальне и пошел в комнату сына, повторяя как можно естественней:
— Бен!
Нельзя было обнаруживать тревогу: если Бен дома, если он действительно спит, то, скорее всего, глянув изумленно и недовольно, спросит:
— -Ну, что еще?
Ничего, ровным счетом ничего. Да и что может случиться? Нельзя показывать, что тревожишься, особенно мальчику, который у тебя на глазах превращается в мужчину.
— Ты здесь?
Гэллоуэй попытался заранее улыбнуться, словно сын уже смотрел на него.Но Бена не было. В комнате никого. Кровать не разобрана.Может, сын, как иногда бывало, оставил записку на столе?
Записки не оказалось. Вывеска кинотеатра через до-рогу уже погасла. Второй сеанс кончился добрых полчаса назад, последние машины разъехались. Возвращаясь от Мьюзека, Гэллоуэй не встретил ни души.
Всего два раза в жизни Бен приходил домой после полуночи, не предупредив отца. Оба раза Гэллоуэй ждал его, сидя в кресле, не в силах ни читать, ни слушать радио. И, только услыхав на лестнице шаги сына, хватался за журнал.
— Прости, я опоздал.
Бен говорил небрежно, как бы не придавая происшедшему значения. Наверно, ждал нагоняя, попреков? Дейв ограничился тем, что сказал: —Я же беспокоился.
— Да чего обо мне беспокоиться? Просто ехали с Крисом Гиллиспи в его машине, а она сломалась.
— Почему не позвонил?
— Поблизости не было ни одного дома, и нам пришлось чинить самим.
Это случилось в начале зимы. Во второй раз — между рождеством и Новым годом, Бен, поднимаясь по лестнице, шумел больше обычного, а войдя в комнату, прятал глаза и явно старался держаться подальше от отца.
— Прости, друг один задержал... Ты почему не лег?.. Чего ты все за меня боишься?..
Отец не узнавал его голоса: впервые в сыне появилась какая-то отчужденность, почти агрессивность. Поза, жесты — все было чужое. Гэллоуэй тогда сделал вид,будто ничего не замечает. На следующий день, в воскресенье, Бен проспал все утро тяжелым сном и вышел на кухню с землистым цветом лица.
Отец ждал, пока он позавтракает, и изо всех сил притворялся, что ничего не произошло, но в конце завтрака не выдержал:
— Ты вчера выпил, да?
Такого еще не бывало. Между отцом и сыном всегда существовало доверие, и Дейв не сомневался, что мальчик ни разу не брал в рот спиртного.
— Не ругай меня, па...
Помолчав, Бен добавил глухим голосом:
— Ты не волнуйся. Теперь-то мне больше не хочется. Просто стыдно было отставать от других. А сейчас и думать об этом противно.
— Правда?
Бен улыбнулся и, встретившись глазами с отцом, повторил за ним:
— Правда.
С тех пор, с декабря, сын ни разу не пришел домой позже одиннадцати. Вернувшись от Мьюзека, отец всегда находил его перед телевизором: Бен смотрел субботнюю, передачу о боксе, обрывки которой только что доносились до Гэллоуэй в переулке. Бывало, они досматривали соревнования вместе.
— Есть хочешь?
Отец шел на кухню, делал сандвичи, приносил два стакана холодного молока.Открыв окно, чтобы сразу услышать шаги сына, Гэллоуэй уселся в то же самое кресло, в котором ждал Бена раньше. С улицы потянуло холодом, но закрывать окно он не стал. Подумал, что надо бы надеть пальто, но тут же отказался от этой мысли, чтобы не напутать Бена.
В первый раз сын вернулся в двенадцать, во второй — почти в час.Гэллоуэй выкурил сигарету, вторую, еще одну, нервно, сам не замечая, что делает. Включил телевизор — экран засветился, но изображения не было: все программы, которые принимал Эвертон, уже кончились.
Он не метался по комнате, хотя внутри у него все ныло от напряжения, а замер в кресле, глаз не сводя с дверей, дрожа от озноба, путаясь в мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30