"РЫЦАРЬ"
Однажды к Саиду приехало много отличных военных охотников, и среди них был художник. Все военные, само собой, были наездники, а художник верхом никогда не ездил. Но ему было стыдно сказать военным, что на коня он никогда не садился.
- Поезжайте, - сказал он им, - а я вас догоню.
Все уехали, и, когда скрылись из глаз, художник подходит к своему коню, как его учили, с левой стороны, и это было правильно, - с левой; а вот ногу он поставил в стремя неправильно: ему надо было левую ногу поставить, он же сунул правую в стремя и прыгнул. И, конечно, прыгнув с правой ноги, он повернулся в воздухе и очутился на лошади лицом к хвосту. Конь был не особенно горячий, но какой же конь выдержит, если всадник, чтобы удержать равновесие, схватился за хвост! Конь во весь карьер бросился догонять охотников, и скоро военные люди с изумлением увидели необыкновенного всадника, скачущего лицом к заду и управляющего конем посредством хвоста.
- Это рассеянность, - сказал я Люлю, - подобный случай был с рыцарем Дон-Кихотом, когда конь его представил обратно в конюшню. Автору следовало бы посадить рыцаря с левой ноги. Это просто рассеянность, при чем же тут магнит и дермант?
- Нет, это не рассеянность, - сказал Люль, - у него не хватило дерманта сказать военным правду, что на лошадь он никогда не садился. Никакого магнита не нужно, чтобы сказать людям правду, но дермант нужен, и это единственный путь к правде - через дермант.
МУЖЕСТВО
При последнем рассказе Люля о малодушном художнике мне стала, наконец, проясняться разница между силой магнита и силой дерманта, а тут совсем неожиданно заговорил Гарун, и русское слово для обозначения силы дерманта наконец-то явилось. Выслушав последний рассказ Люля, Гарун сказал:
- Если человек здоровый и может бороться с медведем, то это просто магнит, а если человек нездоров и все-таки может бороться...
- Больной с медведем не может бороться, - перебил его Люль.
- Я не говорю, что с медведем, - сказал Гарун. - Человек может с самим собой бороться больше, чем с медведем.
И он рассказал нам подробно, как делали ему операцию в животе. Доктор велел ему вдыхать газ. - Зачем газ? - спросил Гарун. - Чтобы не больно, сказал доктор. - Не хочу газ, хочу понимать. - Трудно терпеть. - Могу все терпеть.
Стали резать. Было холодно. После стало жарко. После слезы, много слез. А легче...
- Кончили? - прошептал Гарун.
- Да, мы кончаем.
- Покажи!
Показали красный кусочек кишки.
Гарун поднял голову и увидел весь свой вскрытый живот: там кишки были синие.
- Зачем там синий, а тут кишка красный?
- Красный кусок - больной кусок.
После того Гарун стал слабеть и спрашивать больше ничего не мог. Он лежал, как мертвый, и все говорили вслух, как будто он ничего больше не мог понимать Он же все слышал и понимал. Дверь отворилась, чей-то голос спросил:
- Жив?
- Еще жив, - сказал доктор.
Когда укладывали на носилки, ничего не слыхал, но когда понесли, слышал.
В коридоре кто-то сказал:
- Кончается?
- Плох, но еще жив.
В это время Гарун сказать не мог ничего и пошевельнуться и дать знать рукой не мог. Если бы мог он в ту минуту сказать! Если бы мог, он сказал бы тогда докторам:
- Гарун будет жив!
И остался Гарун жив, и убивает много кабанов и медведей.
- Вот она, - воскликнул Люль, - вот она, сила дермант!
И все стало совершенно понятно: магнит - это просто сила, а дермант значит мужество. Стали понятны также и слова Люля о том, что дермант (мужество) - единственный путь к правде.
ГОСТЬ
На Кавказе гость считается лицом самым уважаемым.
"Вот. - подумал я, - жить бы так и жить: ты ничего не делаешь, а за тобой все ухаживают".
- Неужели, - спросил я Люля, - каждого гостя везде на Кавказе принимают с почетом?..
- Каждого гостя, - ответил Люль, - на всем Кавказе принимают с большим почетом.
- И сколько времени он так может гостить?
- Три сутки, - ответил Люль, - гость может гостить.
- Разве только трое суток? - удивился я. - А как же быть с гостем, если ему после трех суток захочется еще сколько-нибудь пожить?
- После три сутки гость должен объяснить, зачем он пришел.
- И когда объяснит?..
- Когда объяснит, то, конечно, еще может жить.
- Долго ли?
- Если у хозяина есть время ухаживать, гость может жить сколько захочется.
- А если времени нет?
- Тогда извини, пожалуйста!
- Так и говорят гостю прямо: "Извините"?..
- Прямо гостю этого нельзя говорить. У всякого хозяина для гостя есть свои слова. Если я не могу за гостем больше ухаживать, то рано утром иду в конюшню и хорошо кормлю коня моего гостя и хорошо его чищу. После того бужу гостя и хорошо его угощаю, ставлю все: шашлык, буза, чихирь, айран. Когда гость бывает сыт, он понимает: никакого нет праздника, а я так его угостил, - значит, надо уезжать. Гость встает, благодарит меня и отправляется в конюшню.
- Хорошо, - сказал я, - если гость поймет, а если он наестся и опять ляжет спать, что тогда делать?
- Пускай спит. А когда проснется, я возьму его за руку и поведу в свой сад. Птичка прилетает в мой сад и улетает. Когда птичка прилетает, я показываю на нее гостю и говорю: "Смотри, вот птичка прилетела!" А когда птичка улетает, я говорю: "Смотри, птичка улетела!" Сучок после птички качается, гость смотрит, а я говорю: "Птичка знает время, когда ей прилететь и когда улететь, а человек этого часто не знает. Почему человек не знает?" После этого всякий гость прощается и уходит за конем в конюшню.
КОЛОБОК
В раннем детстве любил я огромное кресло, носившее странное название "Курым". За это кресло меня прозвали Курымушкой. Прозвище долго мучило и злило меня, пока, наконец, я не поумнел и не понял, что злиться и драться нехорошо. И как только я это понял и перестал злиться, так вскоре все и перестали меня дразнить Курымушкой.
Моя мать, еще молодая, в сорок лет осталась вдовой с пятью малыми ребятами на руках. Она должна была каждый день вставать до восхода солнца. Очень рано, далеко до восхода, няня моя должна была для нее приготовить самовар и вскипятить молоко в глиняном горшочке. Сверху этот горшочек всегда покрывался румяной пенкой, и под этой пенкой наверху было необыкновенно вкусное молоко, и чай от него делался прекрасным. Я однажды случайно встал тоже до солнца, чтобы на заре расставить силки на перепелок. Мать угостила меня этим своим чаем, и такое угощенье решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал, как мать, вставать до солнца, чтобы напиться с ней вкусного чаю.
Мало-помалу я к этому утреннему вставанью так привык, что уже и не мог проспать восхода солнца.
После чаю мать моя садилась в дрожки и уезжала в поле. Я же уходил на охоту за перепелками, скворцами, соловьями, кузнечиками, горлинками, бабочками. Ружья тогда у меня не было, но и теперь ружье в моей охоте не обязательно. Моя охота была и тогда и теперь в находках: нужно было найти в природе такое, чего я еще не видал и, может быть, никто еще в жизни своей с этим не встречался Перепелку-самку надо было силками поймать такую, чтобы она лучше всех подзывала самца, а самца сетью поймать самого голосистого. Тоже и соловья молодого надо было кормить муравьиными яичками, чтобы он потом пел лучше всех. А поди-ка, найди такой муравейник, поди-ка, ухитрись набить мешок этими яйцами и потом отманить муравьев на ветки от своих драгоценных личинок. Хозяйство мое было большое, тропы бесчисленные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145