Но теперь, когда он обрел и этот
город, и эту землю, и стал их повелителем, он осознал, что и свобода и
полнота жизни слишком быстро увядают и наскучивают из-за отсутствия в его
ощущениях и воспоминаниях чего-то более осязаемого. Он был царем Оот-Наргая,
но не нашел в том никакого глубокого смысла, и постоянно испытывал тоску по
милым сердцу приметам Англии, которые так много значили для него в юности.
Он отдал бы все свои владения за один только звон корнуолльского церковного
колокола, несущейся над долинами, и все тысячи минаретов Селефаиса - за
родные островерхие крыши деревенских домов вблизи его родового поместья. И
он сказал своему гостю, что неведомый предзакатный город, возможно, не
подарит ему взыскуемого удовлетворения, и что, вероятно, лучше будет, если
он останется величественным и полузабытым сном. Ибо Куранес часто навещал
Картера в старой жизни наяву и неплохо помнил милые массачусетсские холмы,
среди которых прошло его детство.
Он не сомневался, что искатель возжаждет увидеть лишь самые ранние
непозабытые сцены: озаренный вечерним сиянием Би-кон-Хилл, высокие шпили и
извилистые улочки дивного Кингс-порта, древние двускатные крыши седого
Аркхема, помнящего предания о ведьмах, и благословенные луга и долины,
посреди которых высятся обрушенные каменные стены и белые фронтоны
фермерских домов проглядывают сквозь буйную зелень. Вот о чем он поведал
Рэндольфу Картеру, но искатель упрямо стоял на своем. В конце концов они
расстались, каждый при своем убеждении, и Картер вернулся через бронзовые
ворота в Селефаис и пошел по улице Столпов к старой приморской стене; там он
вновь стал расспрашивать моряков из дальних краев и дожидался прибытия
темных кораблей из холодного и сумеречного Инкуанока, чьи странноликие
матросы и торговцы ониксом были кровными потомками Великих богов.
В один звездный вечер, когда над гаванью ярко сиял маяк, показался
долгожданный корабль, и странноликие матросы и купцы по одному и группками
стали появляться в портовых тавернах у приморской стены. Удивительно было
видеть вновь живые лица, столь похожие на божественный лик на Нгранеке, но
Картер не спешил вступить в беседу с молчаливыми матросами. Он не знал,
насколько горды и скрытны эти дети Великих, и насколько внятны их тайные
воспоминания, и был уверен, что было бы неразумно сразу заговорить с ними о
предмете своих поисков или слишком настойчиво интересоваться холодной
пустыней на севере их сумеречной страны. С посетителями древних таверн они
почти не разговаривали, а сидели отдельно в темных углах и тихо напевали
незнакомые мелодии своей неведомой родины, либо же нараспев рассказывали
друг другу длинные истории на языке, не понятном для обитателей
сновидческого мира. И настолько дивными и щемящими были их песни и рассказы,
что их чудесный смысл можно было угадать по выражениям лиц слушателей, хотя
слова для обычного уха звучали не более чем диковинной каденцией и невнятной
мелодией.
Целую неделю таинственные моряки просиживали в тавернах и торговали на
базарах Селефаиса, и, прежде чем они отправились в обратный путь. Картеру
удалось выговорить себе место на черном корабле, под тем предлогом, что он,
мол, старый добытчик оникса и хочет поработать в их каменоломнях. Это был
очень красивый корабль, искусно построенный из тикового дерева, с эбеновыми
скрепами и золотой отделкой, а каюта, где разместился путешественник, была
убрана шелками и бархатом. Однажды утром в час отлива подняли паруса, и
Картер, стоя на высокой корме, видел, как купающиеся в солнечном свете
городские стены и бронзовые статуи и золотые минареты вечно юного Селефаиса
тонут во мраке, а снежные пики горы Аран становятся все меньше и меньше. К
полудню за горизонтом растаяла последняя полоска суши и осталось лишь
Серенарианское море, да одна яркоцветная галера вдалеке, устремленная к тому
пределу Серенарианского моря, где вода встречается с небом.
Ночью на небе высыпали дивные звезды, и черный корабль держал курс по
Большой и Малой Медведице, медленно вращавшихся вокруг полюса. Моряки
затянули диковинные песни из неведомых стран, и один за другим стали
исчезать в кубрике, а задумчивые вахтенные мурлыкали старые гимны и
свешивались за борт поглядеть на блестящих рыбок, резвящихся в морской
пучине. Картер ушел спать в полночь и проснулся с первым лучом нового утра,
отметив, что солнце склонилось дальше к югу, чем следовало бы.. В
продолжение всего дня он знакомился с командой, мало-помалу вызывая матросов
на беседу об их холодной сумеречной стране, об их изумительном ониксовом
городе и о страхе, внушаемом им высокими и неприступными горными пиками, за
которыми, как говорят, находится Ленг. Они поведали ему о своей печали
оттого, что в их стране Инкуаноке нет ни единого кота, и предположили, что,
по-видимому, тайная близость Лен-га отпугивает этих животных. И лишь о
каменистой пустыне на севере они упорно не желали говорить. Эта пустыня
вызывала у них какой-то панический ужас, и они предпочитали думать, что ее
вовсе не существует.
В последующие дни речь шла о каменоломнях, где, по словам Картера, он
намеревался работать. Каменоломен там было великое множество, ибо весь город
Инкуанок выстроен из оникса, и огромные отполированные ониксовые блоки
продают на базарах в Ринаре, Огратане и Селефаисе и в самом Инкуаноке купцам
из Трана, Иларнека и Кадатерона в обмен на чудесные товары из этих
знаменитых портов. А дальше к северу, почти на краю холодной пустыни, в чье
существование моряки Инкуанока отказывались поверить, находится заброшенная
каменоломня, больше, чем все прочие, где в незапамятные времена добывались
такие исполинские глыбы и блоки, что самый вид их вызывал ужас у всех, кто
смотрел на них. Но кто вырубал эти чудовищные блоки и куда их потом
перевозили - неизвестно, однако местные жители не рисковали посещать эту
каменоломню, овеянную страшными воспоминаниями. Так что она оставалась
безлюдной, и в сумерки лишь вороны и сказочная птица шантак летали над ее
беспредельным простором. Услышав об этой колоссальной каменоломне, Картер
погрузился в раздумья, ибо ведь старые предания гласили, что замок Великих
на вершине неведомого Кадата как раз и сложен из чистого оникса.
С каждым днем солнце висело все ниже и ниже над горизонтом, а туманы в
выси клубились все гуще и гуще. А через две недели солнце и вовсе перестало
сиять на небосводе, и в дневные часы огромный купол вечного тумана прорезало
лишь зловещее сумеречное сияние, а ночью из-под нижней кромки клубящегося
тумана струилось холодное беззвездное фосфоресцирование. На двадцатый день
посреди моря вдали показался гигантская зубчатая скала - первый клочок суши
с тех пор, как за кормой исчез заснеженный пик Арана. Картер поинтересовался
у капитана о названии скалистого острова, но в ответ услыхал, что имени у
него нет и что ни один корабль не подплывает к нему, потому что ночью из
скалы несутся какие-то непонятные звуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
город, и эту землю, и стал их повелителем, он осознал, что и свобода и
полнота жизни слишком быстро увядают и наскучивают из-за отсутствия в его
ощущениях и воспоминаниях чего-то более осязаемого. Он был царем Оот-Наргая,
но не нашел в том никакого глубокого смысла, и постоянно испытывал тоску по
милым сердцу приметам Англии, которые так много значили для него в юности.
Он отдал бы все свои владения за один только звон корнуолльского церковного
колокола, несущейся над долинами, и все тысячи минаретов Селефаиса - за
родные островерхие крыши деревенских домов вблизи его родового поместья. И
он сказал своему гостю, что неведомый предзакатный город, возможно, не
подарит ему взыскуемого удовлетворения, и что, вероятно, лучше будет, если
он останется величественным и полузабытым сном. Ибо Куранес часто навещал
Картера в старой жизни наяву и неплохо помнил милые массачусетсские холмы,
среди которых прошло его детство.
Он не сомневался, что искатель возжаждет увидеть лишь самые ранние
непозабытые сцены: озаренный вечерним сиянием Би-кон-Хилл, высокие шпили и
извилистые улочки дивного Кингс-порта, древние двускатные крыши седого
Аркхема, помнящего предания о ведьмах, и благословенные луга и долины,
посреди которых высятся обрушенные каменные стены и белые фронтоны
фермерских домов проглядывают сквозь буйную зелень. Вот о чем он поведал
Рэндольфу Картеру, но искатель упрямо стоял на своем. В конце концов они
расстались, каждый при своем убеждении, и Картер вернулся через бронзовые
ворота в Селефаис и пошел по улице Столпов к старой приморской стене; там он
вновь стал расспрашивать моряков из дальних краев и дожидался прибытия
темных кораблей из холодного и сумеречного Инкуанока, чьи странноликие
матросы и торговцы ониксом были кровными потомками Великих богов.
В один звездный вечер, когда над гаванью ярко сиял маяк, показался
долгожданный корабль, и странноликие матросы и купцы по одному и группками
стали появляться в портовых тавернах у приморской стены. Удивительно было
видеть вновь живые лица, столь похожие на божественный лик на Нгранеке, но
Картер не спешил вступить в беседу с молчаливыми матросами. Он не знал,
насколько горды и скрытны эти дети Великих, и насколько внятны их тайные
воспоминания, и был уверен, что было бы неразумно сразу заговорить с ними о
предмете своих поисков или слишком настойчиво интересоваться холодной
пустыней на севере их сумеречной страны. С посетителями древних таверн они
почти не разговаривали, а сидели отдельно в темных углах и тихо напевали
незнакомые мелодии своей неведомой родины, либо же нараспев рассказывали
друг другу длинные истории на языке, не понятном для обитателей
сновидческого мира. И настолько дивными и щемящими были их песни и рассказы,
что их чудесный смысл можно было угадать по выражениям лиц слушателей, хотя
слова для обычного уха звучали не более чем диковинной каденцией и невнятной
мелодией.
Целую неделю таинственные моряки просиживали в тавернах и торговали на
базарах Селефаиса, и, прежде чем они отправились в обратный путь. Картеру
удалось выговорить себе место на черном корабле, под тем предлогом, что он,
мол, старый добытчик оникса и хочет поработать в их каменоломнях. Это был
очень красивый корабль, искусно построенный из тикового дерева, с эбеновыми
скрепами и золотой отделкой, а каюта, где разместился путешественник, была
убрана шелками и бархатом. Однажды утром в час отлива подняли паруса, и
Картер, стоя на высокой корме, видел, как купающиеся в солнечном свете
городские стены и бронзовые статуи и золотые минареты вечно юного Селефаиса
тонут во мраке, а снежные пики горы Аран становятся все меньше и меньше. К
полудню за горизонтом растаяла последняя полоска суши и осталось лишь
Серенарианское море, да одна яркоцветная галера вдалеке, устремленная к тому
пределу Серенарианского моря, где вода встречается с небом.
Ночью на небе высыпали дивные звезды, и черный корабль держал курс по
Большой и Малой Медведице, медленно вращавшихся вокруг полюса. Моряки
затянули диковинные песни из неведомых стран, и один за другим стали
исчезать в кубрике, а задумчивые вахтенные мурлыкали старые гимны и
свешивались за борт поглядеть на блестящих рыбок, резвящихся в морской
пучине. Картер ушел спать в полночь и проснулся с первым лучом нового утра,
отметив, что солнце склонилось дальше к югу, чем следовало бы.. В
продолжение всего дня он знакомился с командой, мало-помалу вызывая матросов
на беседу об их холодной сумеречной стране, об их изумительном ониксовом
городе и о страхе, внушаемом им высокими и неприступными горными пиками, за
которыми, как говорят, находится Ленг. Они поведали ему о своей печали
оттого, что в их стране Инкуаноке нет ни единого кота, и предположили, что,
по-видимому, тайная близость Лен-га отпугивает этих животных. И лишь о
каменистой пустыне на севере они упорно не желали говорить. Эта пустыня
вызывала у них какой-то панический ужас, и они предпочитали думать, что ее
вовсе не существует.
В последующие дни речь шла о каменоломнях, где, по словам Картера, он
намеревался работать. Каменоломен там было великое множество, ибо весь город
Инкуанок выстроен из оникса, и огромные отполированные ониксовые блоки
продают на базарах в Ринаре, Огратане и Селефаисе и в самом Инкуаноке купцам
из Трана, Иларнека и Кадатерона в обмен на чудесные товары из этих
знаменитых портов. А дальше к северу, почти на краю холодной пустыни, в чье
существование моряки Инкуанока отказывались поверить, находится заброшенная
каменоломня, больше, чем все прочие, где в незапамятные времена добывались
такие исполинские глыбы и блоки, что самый вид их вызывал ужас у всех, кто
смотрел на них. Но кто вырубал эти чудовищные блоки и куда их потом
перевозили - неизвестно, однако местные жители не рисковали посещать эту
каменоломню, овеянную страшными воспоминаниями. Так что она оставалась
безлюдной, и в сумерки лишь вороны и сказочная птица шантак летали над ее
беспредельным простором. Услышав об этой колоссальной каменоломне, Картер
погрузился в раздумья, ибо ведь старые предания гласили, что замок Великих
на вершине неведомого Кадата как раз и сложен из чистого оникса.
С каждым днем солнце висело все ниже и ниже над горизонтом, а туманы в
выси клубились все гуще и гуще. А через две недели солнце и вовсе перестало
сиять на небосводе, и в дневные часы огромный купол вечного тумана прорезало
лишь зловещее сумеречное сияние, а ночью из-под нижней кромки клубящегося
тумана струилось холодное беззвездное фосфоресцирование. На двадцатый день
посреди моря вдали показался гигантская зубчатая скала - первый клочок суши
с тех пор, как за кормой исчез заснеженный пик Арана. Картер поинтересовался
у капитана о названии скалистого острова, но в ответ услыхал, что имени у
него нет и что ни один корабль не подплывает к нему, потому что ночью из
скалы несутся какие-то непонятные звуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36