Невеста. И белый.
Юноша. С головой тигра. Они… сломались?
Служанка. Обломки отдали сыну угольщика.
Отец. Это были хорошие веера, но…
Юноша (улыбаясь). Неважно, что их нет. От них и сейчас такой ветер, что обжигает лицо.
Служанка (Невесте). А свадебное платье?
Невеста. Конечно.
Служанка (почти плача). Оно там, на манекене.
Отец (Юноше). Я хотел бы…
Юноша. Не стоит.
Отец. Как бы то ни было, здесь вы у себя дома.
Юноша. Благодарю.
Отец (все время смотрит на балкон). Уже, должно быть, началось. Простите. (Невесте.) Ты идешь?
Невеста. Да. (Юноше.) Прощай!
Юноша. Прощай! (Уходят.)
Голос (за сценой). Прощай!
Юноша. Прощай… что же дальше? Надвигается час, которого я не знаю… что мне с ним делать? Куда идти?
На сцене темнеет. Лампы с ангелами начинают светиться голубым. Лунный свет с балкона к концу акта становится все ярче. Слышится стон.
Юноша (смотрит на дверь). Кто это?
Появляется Манекен в свадебном платье. Брови и губы у него позолочены, как у манекенов с дорогих витрин.
Манекен (поет и плачет).
Не одеть серебром моим руки
темноглазой и гибкой подруги.
Белый шлейф поглотили трясины,
у луны мой цветок апельсинный,
а колечко, сеньор мой, колечко
в зеркалах потонуло навечно.
Не согреться шелкам моим тканым.
В них венчаться реке с океаном.
Юноша.
О чем ты поешь?
Манекен.
О смерти,
которой не знала прежде,
о сирой фате ненужной,
о слезной моей одежде.
О той кружевной рубашке,
от инея задубелой,
которой не взмыть на солнце,
как облако пены белой.
Шелка вместо теплой плоти
достанутся мертвой глине.
И шорох горячей крови
заменят осколки ливней.
Не одеть моим шелком упругим
темноглазой и гибкой подруги.
Юноша.
Раздарит ветер наряды:
зарю невестой оденет,
луне – чулки и подвязки,
а с терном ленты поделит.
А свой убор подвенечный
отдай в паучьи гнездовья –
пускай силки для голубок
плетут себе на здоровье.
Его никто не наденет,
и шелк, холодный, как иней,
не станет больше, не станет
живой упругостью линий.
Манекен.
Белый шлейф мой хоронят трясины.
Юноша.
Рвет луна твой цветок апельсинный.
Манекен (гневно).
Но я не хочу! Ты слышишь?
Шелка мои каждой складкой
зовут, чтобы их ласкали
и мучили зло и сладко.
Но где они, эти руки,
обугленные от зноя?
Юноша.
Не знаю. Молчи. Не знаю.
Манекен.
Ты лжешь. Это ты виною.
Каким ты ко мне приходишь?
Как бешеный конь с разгона –
закушен зубами ветер,
из пены морской попона?
И звонкое эхо зова
ты вдаль не послал ни разу?
Ты сонный затон под тиной,
где гнить моему атласу.
А колечко, сеньор мой, колечко…
Юноша.
В зеркалах потонуло навечно…
Манекен.
Зачем не пришел ты раньше?
Так долго она, нагая,
ждала – словно змейка ветра,
тянулась, изнемогая.
Юноша (вставая).
Довольно! Ступай отсюда.
Иначе я вырву с мясом
твои вензеля из нардов,
задернутые атласом.
Замолкни! Ступай на площадь
искать невинные плечи,
и пусть ночные гитары
тебе заплачут навстречу.
Никто твой шелк не наденет.
Манекен.
Тебя я настигну снова.
Я буду твоею тенью.
Всегда.
Юноша.
Никогда.
Манекен.
Два слова,
еще только два!..
Юноша.
Пустое.
Не тронут меня нимало.
Манекен.
Гляди же.
Юноша.
Что это?
Манекен.
Видишь?
Тайком у швеи украла.
(Показывает розовое детское платьице.)
Молочный ручей сбегает
по талому снегу шелка,
и грудь болит от ожогов –
и боль как белая пчелка.
Где сын мой? Дайте мне сына!
Мой сын. Как нежно и властно
его черты проступают
под опояской атласной!
Он твой. Это сын твой.
Юноша.
Сын мой.
Тот самый предел последний,
где спят на цветах сознанья
безумные птицы бредней.
(С тоской и тревогой.)
А если не будет сына?
Гонимая бурей птица
не может парить.
Манекен.
Не может.
Юноша.
А если не будет сына?
Гонимая бурей барка
не может доплыть.
Манекен.
Не может.
Юноша.
Молчат дождевые струны.
И вдруг каменеет море
под гаснущий смех лагуны.
Манекен.
Кто же в шелк мой оденется тканый?
Юноша (воодушевленно, с уверенностью).
Та, что ждет на краю океана.
Манекен.
Всегда она ждет. Ты вспомнил?
Часы, и дни, и недели.
Уходит немо – как любит.
Твой сын поет в колыбели.
Но он холоднее снега,
он ждет твоей крови жадно.
Иди же скорей за нею,
нагой приведи обратно
и дай ее мне, нагую,
чтоб розой зашелестели
шелка моего наряда
на розовом теплом теле.
Юноша.
Я должен жить!
Манекен.
Но не медли.
Юноша.
Мой сын поет в колыбели,
но он холоднее снега
и ждет, чтоб его согрели.
Манекен.
Дай платьице.
Юноша (мягко).
Нет.
Манекен (отнимая детское платье).
Отдай мне.
Пока вернешься с победой,
я буду петь ему песни.
(Целует его.)
Юноша.
Но где мне искать?
Манекен.
Разведай.
Иди на площадь!
Юноша.
И прежде,
чем выйдет месяц багряный,
омытый кровью ночною,
к тебе вернусь я с любимой,
с моей нагою женою.
Сцена залита синим светом. Слева входит Служанка со свечой, и постепенно освещение становится обычным, хотя лунный свет по-прежнему проникает через балкон. Когда входит Служанка, Манекен застывает, как на витрине, – голова наклонена, руки изящно подняты. Служанка оставляет свечу на туалетном столике. Она все время с состраданием смотрит на Юношу. Справа появляется Старик. Свет становится ярче.
Юноша (удивленно). Вы?
Старик (очень волнуется, прижимает руки к груди, в руках – шелковый платок). Да, я.
Юноша (сухо). Вы мне не нужны.
Старик. Больше, чем когда-либо. Ах, в самое сердце ты меня ранил! Ну зачем ты пошел? Ведь я знал, что так будет… Ах!
Юноша (мягко). Что с вами?
Старик (собравшись с силами). Ничего. Так, ничего. Только вот рана… но кровь высыхает, а прошлое проходит.
Юноша хочет уйти.
Но куда ты?
Юноша (весело). Искать.
Старик. Кого?
Юноша. Ту, что любит меня. Вы ее видели – там, помните?
Старик. Не помню. Но подожди.
Юноша. Нет. Я пойду.
Старик хватает его за руку.
Отец (входя). Дочь моя! Где ты? Дочь моя!
Слышен автомобильный рожок.
Служанка (на балконе). Сеньорита! Сеньорита!
Отец (идет на балкон). Дочь моя! Подожди! Подожди! (Выходит.)
Юноша. И я иду. Я тоже пойду искать новый цветок моей крови. (Быстро уходит.)
Старик. Подожди! Подожди! Не оставляй меня, я умираю. Подожди! Подожди! (Уходит. Его крики затихают.)
Служанка (быстро входит, берет свечу и идет к балкону). О господи! Сеньорита! Сеньорита!
Вдали автомобильный рожок.
Манекен.
А колечко, сеньор мой, колечко…
Пауза.
…в зеркалах потонуло навечно.
Не согреться шелкам моим тканым.
Пауза. Плачет.
В них венчаться реке с океаном.
(Падает на диван.)
Голос (вдали). Подожди-и!
Быстро опускается занавес
Действие третье
Картина первая
Лес. Тяжелые стволы. В центре театральный помост, причудливо задрапированный, с опущенным занавесом. Лесенка соединяет его со сценой. При поднятии занавеса за деревьями сходятся две фигуры в черном с белыми гипсовыми лицами и белыми руками. Вдали звучит музыка. Входит Арлекин. Он в черном и зеленом, в руках у него по маске, которые он прячет за спину; движения пластичны, как у танцора.
Арлекин.
Сны рассекают время
лунным серпом челна.
Кто распознает семя,
скрытое в сердце сна?
(Надевает смеющуюся маску.)
О, как заря поет!
Как застилает сумерки синий лед!
(Снимает маску.)
Сны рассекает время
гребнем подводных гряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10