Но ты же прекрасно знаешь, как он сам называет свою картину: кошмаром! (Мгновенно вспомнилось намыленное лицо Ренато под душем, «мешанина из воспоминаний», «что-то вроде предчувствия будущего».)
– Нет, сам Ренато дом не видел, в этом я уверена. Для него это просто еще один условный дом, как и все другие на его картинах. Ты обратил внимание на дверь, на окна? На двух других его полотнах есть очень, очень похожие дома. И я почему-то думаю, что дом существует на самом деле, хотя Ренато об этом и знать не знает.
– И ты полагаешь, что если мы его отыщем…
– Знаешь, – растерянно сказала Марта, – как только я увижу его, я сразу все пойму. Нет, я понимаю, что со стороны это кажется полнейшей глупостью, но – в конце концов – разве не здорово просто гулять по Буэнос-Айресу? – неожиданно добавила она.
– Ну что ж, это одна из причин, как я понял, – поспешил сказать я, не давая ей заговорить меня, уйти от главной темы. – Но ты обмолвилась, что во всем этом есть и другая – плохая – сторона.
– Я в нее не верю и не хочу о ней думать. Но тебе, чтобы все было честно, признаюсь: есть вероятность, что я ищу этот дом не сама по себе, но подсознательно исполняю волю Эуфемии.
Она поглядела мне прямо в глаза – беззащитная, как никогда.
На третий день поисков, часов в девять вечера, я зашел в гости к сестрам Динар. Монья была в кино, и я застал только Лауру.
– А у нас уже есть гость, – сообщила она мне. – Ты как раз вовремя: приготовишь нам всем свой фирменный витаминный коктейль.
– Что, Вихиль вправду у вас?
Хорхе прервал обмен любезностями с доньей Бикой и поздоровался со мной. Мы приступили к нашему ритуальному приветствию – дуэли на ассоциациях с названиями.
– Девушка-бродяжка.
– Еще один поворот винта.
– Цыган и девственница.
– Дом по соседству.
Я поднял руки в знак признания поражения. На самом же деле мне не понравился тон, каким Хорхе произнес последнее заглавие.
– Ты жульничаешь, как последний подлец. Названия должны быть оригинальными, а «Дом по соседству» – это чистой воды плагиат. Розамон Леманн…
– А сам-то, – великодушно-неохотно возразил Хорхе. – Роман Джеймса называется «The turn of the screw». Перевод, конечно, вольный, но говорить об оригинальности замысла я бы не рискнул.
Лаура таяла от восторга, слушая нас; я подошел к донье Бике и, обняв ее за талию, поцеловал, как обычно, в обе щеки.
– Дочь просто очарована твоим приятелем, – шепнула мне донья Бика на ухо. – Вы с ним давно знакомы?
– Это допрос? Так, донья Бика, да?
– Что ты, сынок, что ты! Если он твой друг…
– Ни за одного своего друга я не готов поручиться, – многозначительно заметил я, а самого меня тем временем мучили иные мысли. Ну почему «Дом по соседству»? Нам с Хорхе очень нравилась эта книга, в нем было много от Родриго, во мне – от Джулиана. Но почему, черт побери, нужно было вспомнить именно о ней и сегодня, когда я целый день пробегал с Мартой по городу в поисках какого-то дома?!
– Только что расстался с твоей бестолковой сестрой, – доложил я Хорхе. – Ну и непоседа. На сей раз ей приспичило получше узнать Буэнос-Айрес.
Посмотрев на меня, Лаура не смогла сдержать смеха.
– Что, Инсекто, и ты влип? Бедненький, как мне тебя жалко!.. Просто у меня сегодня совершенно неожиданно возникло точно такое же желание, как и у Марты.
– Днем я возил ее в Бельграно, – не без гордости сообщил мне Хорхе.
Я решил не акцентировать внимание на этом деле, и все вместе мы занялись музыкой. Хорхе был вполне сносным пианистом. Лучше всего у него звучал Скрябин (выбор по совету Нарцисса), хуже – просто невыносимо – Бетховен, на исполнении произведений которого Хорхе упорно настаивал. Я выдал свою небольшую порцию буги-вуги, а Лаура под аккомпанемент доньи Бики спела «Звездочку». Всегда, когда я слышал «Звездочку» в исполнении Лауры, мне хотелось захныкать, снова стать маленьким и оказаться в кроватке, да еще чтобы мне погладили животик – в целях улучшения пищеварения. Мне хотелось этого столь же сильно, как в другие минуты – погибнуть геройской смертью, встать перед расстрельной командой с высоко поднятой головой, поставить все на карту, написать лучшее в мире стихотворение и изорвать рукопись в клочья, прямо на глазах Лауры. А еще – поглядеть в калейдоскоп.
Я стал подумывать о том, как увести отсюда Хорхе и посвятить его в то, что происходит. До сих пор он ни словом не обмолвился о «Живи как умеешь». Более того, к моему удивлению, ни Лаура, ни Хорхе ни разу не упомянули о Ренато; я же упорно не желал первым затрагивать эту тему. О чем мы только не говорили: о последней авиакатастрофе, об автогонках, о Фанхио и Гальвесах, даже о дяде Роберто и его печени. Донья Бика показала мне отрез сиреневой шерсти. Хорхе спросил о типографии, где можно было бы напечатать сборник стихов. Было ясно: Хорхе напряженно работает и сильно нервничает. Нет, он не впал в привычное ему истерическое состояние, наоборот – его держала в руках сюрреалистическая самодисциплина: нечто, шедшее от ума, от самой жизни в ее наиболее объективной и практичной форме.
Лаура пела «Звездочку» и была влюблена в Хорхе.
В первом часу ночи я наконец решился. Мы все вместе вышли из дома семьи Динар, и мне еще пришлось ждать Хорхе на углу, – Вихиль прощался с Лаурой, не желавшей ни на миг расставаться с ним. Монья вернулась из кино, и мы на углу Сармьенто и Рио-Бамба перебросились парой фраз.
– Какая бурда, Инсекто! Бедная Ана Маньяни. Такая актриса, и в чем только ее не заставляют играть!..
– Прекрати повторять на всякую чушь! – сорвал я на ней злость, накопившуюся совсем по другому поводу. – Присказку «хамит, как оперный тенор» пора перенести на актеров кино. Они не хуже всех остальных позволяют себе опуститься ниже минимально достойного уровня – и не потому, что их кто-то к чему-то принуждает. Просто они позволяют повязать себя деньгами и привыкают играть вполсилы во всякой ерунде. Рр-рр-аф! – как рычит доктор Гидеон Фелл.
– Архонт Афинский, не слишком ли ты усердствуешь в дидактичности? – полусонная, отшутилась Монья. – Пригласил бы меня лучше прогуляться по Коррьентес, выпить рюмочку виски…
– Нет. Сейчас подойдет Хорхе, и нам нужно идти.
– Правда? А разве тебе нравятся мальчики?
– А почему бы и нет? Они поумнее будут, чем любая из вас. Слушай, Монья, а как тебе понравилось у Ренато, в его «Живи как умеешь»?
Было ясно видно: мою собеседницу прямо-таки передернуло. Я и не верил раньше, что так бывает на самом деле, а не только в книгах.
– Никогда еще не слышала вопроса, который был бы задан столь ralenti, – сказала она. – В тот вечер ты в такси и рта не раскрыл, а я просто умирала – так мне хотелось поговорить. Теперь понимаешь, с каким уважением я отнеслась к твоему паршивому молчанию? Вот так и познаются настоящие друзья.
– Ты мой маленький ангелочек с настенного календаря, – сказал я Монье, целуя ее в лоб. – А теперь – ответь!
– Ну что же, было чертовски здорово. В итоге Лауре повезло больше, чем мне. Вон та скульптурная группа, стоящая в дверях нашего дома, позволяет мне сделать данный вывод, не опасаясь ошибиться. Что касается меня, то страху я натерпелась преизрядно. А сегодня ночью я опять слышала голос Эуфемии.
– Ты – слышала…?
– Глупенький, во сне, конечно, во сне. Она сказала мне, что в «Хэрродс» – большая распродажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Нет, сам Ренато дом не видел, в этом я уверена. Для него это просто еще один условный дом, как и все другие на его картинах. Ты обратил внимание на дверь, на окна? На двух других его полотнах есть очень, очень похожие дома. И я почему-то думаю, что дом существует на самом деле, хотя Ренато об этом и знать не знает.
– И ты полагаешь, что если мы его отыщем…
– Знаешь, – растерянно сказала Марта, – как только я увижу его, я сразу все пойму. Нет, я понимаю, что со стороны это кажется полнейшей глупостью, но – в конце концов – разве не здорово просто гулять по Буэнос-Айресу? – неожиданно добавила она.
– Ну что ж, это одна из причин, как я понял, – поспешил сказать я, не давая ей заговорить меня, уйти от главной темы. – Но ты обмолвилась, что во всем этом есть и другая – плохая – сторона.
– Я в нее не верю и не хочу о ней думать. Но тебе, чтобы все было честно, признаюсь: есть вероятность, что я ищу этот дом не сама по себе, но подсознательно исполняю волю Эуфемии.
Она поглядела мне прямо в глаза – беззащитная, как никогда.
На третий день поисков, часов в девять вечера, я зашел в гости к сестрам Динар. Монья была в кино, и я застал только Лауру.
– А у нас уже есть гость, – сообщила она мне. – Ты как раз вовремя: приготовишь нам всем свой фирменный витаминный коктейль.
– Что, Вихиль вправду у вас?
Хорхе прервал обмен любезностями с доньей Бикой и поздоровался со мной. Мы приступили к нашему ритуальному приветствию – дуэли на ассоциациях с названиями.
– Девушка-бродяжка.
– Еще один поворот винта.
– Цыган и девственница.
– Дом по соседству.
Я поднял руки в знак признания поражения. На самом же деле мне не понравился тон, каким Хорхе произнес последнее заглавие.
– Ты жульничаешь, как последний подлец. Названия должны быть оригинальными, а «Дом по соседству» – это чистой воды плагиат. Розамон Леманн…
– А сам-то, – великодушно-неохотно возразил Хорхе. – Роман Джеймса называется «The turn of the screw». Перевод, конечно, вольный, но говорить об оригинальности замысла я бы не рискнул.
Лаура таяла от восторга, слушая нас; я подошел к донье Бике и, обняв ее за талию, поцеловал, как обычно, в обе щеки.
– Дочь просто очарована твоим приятелем, – шепнула мне донья Бика на ухо. – Вы с ним давно знакомы?
– Это допрос? Так, донья Бика, да?
– Что ты, сынок, что ты! Если он твой друг…
– Ни за одного своего друга я не готов поручиться, – многозначительно заметил я, а самого меня тем временем мучили иные мысли. Ну почему «Дом по соседству»? Нам с Хорхе очень нравилась эта книга, в нем было много от Родриго, во мне – от Джулиана. Но почему, черт побери, нужно было вспомнить именно о ней и сегодня, когда я целый день пробегал с Мартой по городу в поисках какого-то дома?!
– Только что расстался с твоей бестолковой сестрой, – доложил я Хорхе. – Ну и непоседа. На сей раз ей приспичило получше узнать Буэнос-Айрес.
Посмотрев на меня, Лаура не смогла сдержать смеха.
– Что, Инсекто, и ты влип? Бедненький, как мне тебя жалко!.. Просто у меня сегодня совершенно неожиданно возникло точно такое же желание, как и у Марты.
– Днем я возил ее в Бельграно, – не без гордости сообщил мне Хорхе.
Я решил не акцентировать внимание на этом деле, и все вместе мы занялись музыкой. Хорхе был вполне сносным пианистом. Лучше всего у него звучал Скрябин (выбор по совету Нарцисса), хуже – просто невыносимо – Бетховен, на исполнении произведений которого Хорхе упорно настаивал. Я выдал свою небольшую порцию буги-вуги, а Лаура под аккомпанемент доньи Бики спела «Звездочку». Всегда, когда я слышал «Звездочку» в исполнении Лауры, мне хотелось захныкать, снова стать маленьким и оказаться в кроватке, да еще чтобы мне погладили животик – в целях улучшения пищеварения. Мне хотелось этого столь же сильно, как в другие минуты – погибнуть геройской смертью, встать перед расстрельной командой с высоко поднятой головой, поставить все на карту, написать лучшее в мире стихотворение и изорвать рукопись в клочья, прямо на глазах Лауры. А еще – поглядеть в калейдоскоп.
Я стал подумывать о том, как увести отсюда Хорхе и посвятить его в то, что происходит. До сих пор он ни словом не обмолвился о «Живи как умеешь». Более того, к моему удивлению, ни Лаура, ни Хорхе ни разу не упомянули о Ренато; я же упорно не желал первым затрагивать эту тему. О чем мы только не говорили: о последней авиакатастрофе, об автогонках, о Фанхио и Гальвесах, даже о дяде Роберто и его печени. Донья Бика показала мне отрез сиреневой шерсти. Хорхе спросил о типографии, где можно было бы напечатать сборник стихов. Было ясно: Хорхе напряженно работает и сильно нервничает. Нет, он не впал в привычное ему истерическое состояние, наоборот – его держала в руках сюрреалистическая самодисциплина: нечто, шедшее от ума, от самой жизни в ее наиболее объективной и практичной форме.
Лаура пела «Звездочку» и была влюблена в Хорхе.
В первом часу ночи я наконец решился. Мы все вместе вышли из дома семьи Динар, и мне еще пришлось ждать Хорхе на углу, – Вихиль прощался с Лаурой, не желавшей ни на миг расставаться с ним. Монья вернулась из кино, и мы на углу Сармьенто и Рио-Бамба перебросились парой фраз.
– Какая бурда, Инсекто! Бедная Ана Маньяни. Такая актриса, и в чем только ее не заставляют играть!..
– Прекрати повторять на всякую чушь! – сорвал я на ней злость, накопившуюся совсем по другому поводу. – Присказку «хамит, как оперный тенор» пора перенести на актеров кино. Они не хуже всех остальных позволяют себе опуститься ниже минимально достойного уровня – и не потому, что их кто-то к чему-то принуждает. Просто они позволяют повязать себя деньгами и привыкают играть вполсилы во всякой ерунде. Рр-рр-аф! – как рычит доктор Гидеон Фелл.
– Архонт Афинский, не слишком ли ты усердствуешь в дидактичности? – полусонная, отшутилась Монья. – Пригласил бы меня лучше прогуляться по Коррьентес, выпить рюмочку виски…
– Нет. Сейчас подойдет Хорхе, и нам нужно идти.
– Правда? А разве тебе нравятся мальчики?
– А почему бы и нет? Они поумнее будут, чем любая из вас. Слушай, Монья, а как тебе понравилось у Ренато, в его «Живи как умеешь»?
Было ясно видно: мою собеседницу прямо-таки передернуло. Я и не верил раньше, что так бывает на самом деле, а не только в книгах.
– Никогда еще не слышала вопроса, который был бы задан столь ralenti, – сказала она. – В тот вечер ты в такси и рта не раскрыл, а я просто умирала – так мне хотелось поговорить. Теперь понимаешь, с каким уважением я отнеслась к твоему паршивому молчанию? Вот так и познаются настоящие друзья.
– Ты мой маленький ангелочек с настенного календаря, – сказал я Монье, целуя ее в лоб. – А теперь – ответь!
– Ну что же, было чертовски здорово. В итоге Лауре повезло больше, чем мне. Вон та скульптурная группа, стоящая в дверях нашего дома, позволяет мне сделать данный вывод, не опасаясь ошибиться. Что касается меня, то страху я натерпелась преизрядно. А сегодня ночью я опять слышала голос Эуфемии.
– Ты – слышала…?
– Глупенький, во сне, конечно, во сне. Она сказала мне, что в «Хэрродс» – большая распродажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28