"Десять... и еще пять", - сказал он.
Я даже сморгнул от удивления: я не сомневался, что он скинет. Ну а с
моими картами я, конечно, должен был играть на выигрыш, поэтому я
приплюсовал еще пять долларов. Мы торговались без ограничений, и банк рос
как на дрожжах. Я остановился первым, довольный уже тем, что, по-видимому,
накажу кого-то с фулем. За мной последовал Бейкер, уже кидавший
подозрительные взгляды на Дэвидсона с его парой тузов, то на Брауэра с его
загадочным пшиком. Как уже говорилось, Бейкер был слабый игрок, но его
хватало на то, чтобы учуять в воздухе опасность.
Дэвидсон и Брауэр поднимали ставки еще раз по десять, если не больше.
Мы с Бейкером вынужденно отвечали - слишком много было поставлено. Фишки у
всех кончились, и поверх груды пластмассовых кругляшек росла гора бумажных
денег.
- Ну ладно, - сказал Дэвидсон после того, как Брауэр в очередной раз
поднял банк, - пожалуй, я раскроюсь. Если это блеф, Генри, то он вам
вполне удался. Но я должен вас проверить, да и Джеку предстоит дальняя
дорога. - С этими словами он бросил пять долларов и повторил: -
Раскроемся.
Не знаю, как другие, а я почувствовал облегчение, не имевшее, кстати,
никакого отношения к выложенной сумме. Игра пошла на выживание, и если мы
с Бейкером могли себе позволить проиграть, то для Дэвидсона это был вопрос
жизни. Он не вылезал из долгов, имея источником дохода скромное
наследство, оставленное ему тетушкой. Ну а Брауэр - был ли ему такой
проигрыш по средствам? Не забывайте, джентльмены, на кону стояло свыше
тысячи долларов.
Джордж умолк. Его трубка погасла.
- А дальше? - весь подался вперед Адли. - Не дразните нас, Джордж.
Видите, мы ерзаем от нетерпения. Огорошьте нас, Джордж. Видите, мы ерзаем
от нетерпения. Огорошьте нас неожиданным финалом или успокойте.
- Немного выдержки, мой друг, - невозмутимо отвечал Джордж. Он
чиркнул спичкой о подошву туфли и принялся раскуривать трубку. Мы
напряженно ждали, храня молчание. За окном подвывал ветер.
Но вот все уладилось, трубка задымила, и Джордж продолжал:
- Как вам известно, правила покера гласят: тот, кто предлагает
открыться, первым показывает карты. Но Бейкер не мог больше выносить
напряжения, он перевернул одну из своих карт, лежавших лицом вниз, и все
увидели королевское каре.
- У меня меньше, - сказал я. - Цвет.
- Тогда банк мой, - обратился к Бейкеру Дэвидсон и перевернул две
карты. У него оказалось каре на тузах. - Отлично сыграно, господа.
И он начал сгребать гору денег.
- Подождите! - остановил его Брауэр. Он не взял Дэвидсона за руку,
как мог бы поступить любой из нас, но и одного этого слова было
достаточно. Дэвидсон замер с отвисшей челюстью - у него словно
атрофировались лицевые мускулы. А Брауэр перевернул все три карты, и
обнаружился... флеш-рояль, от восьмерки до дамы. - Я думаю, это будет
старше вашего каре.
Дэвидсон покраснел, потом побледнел.
- Да, - неуверенно выдавил он из себя, словно такая
последовательность комбинаций была ему в новинку. - Да, старше.
Я дорого бы дал, чтобы узнать, чем был вызван последовавший затем
жест Дэвидсона. Он ведь отлично знал, что Брауэр терпеть не мог, когда к
нему прикасаются; тому было множество свидетельств за этот вечер. Может,
Дэвидсон запамятовал, уж очень ему хотелось показать Брауэру (и всем нам),
что даже такой проигрыш ему по карману и он способен перенести удар столь
сокрушительной силы как истинный джентльмен. Я уже говорил вам, что он был
этакий теленок, так что жест был вполне в его характере. Но не забудем:
если теленка раздразнить, он может и боднуть. Не убьет, конечно, и кишки
не выпустит, но одним-двумя швами можно поплатиться. Такой поступок тоже
был бы в характере Дэвидсона.
Да, я дорого бы дал, чтобы узнать причину... но в конце концов
главное - результат.
Когда Дэвидсон убрал руки от банка, Брауэр потянулся за деньгами. На
лице Дэвидсона вдруг изобразилось живейшее расположение, он схватил руку
Брауэра и крепко сжал ее со словами: "Великолепно сыграно, Генри, просто
великолепно. Я первый раз вижу..."
Раздался пронзительный, какой-то женский визг, прозвучавший особенно
жутко в тишине ломберной комнаты; Брауэр выдернул кисть и отшатнулся. Стол
едва не опрокинулся, фишки и вся наличность полетела в разные стороны.
Мы все окаменели. Брауэр, пошатываясь, сделал несколько шагов, держа
перед собой вытянутую руку, точно леди Макбет в мужском варианте. Он был
белый как саван, в глазах непередаваемый ужас. Мне стало страшно; ни до,
ни после не испытывал я такого страха, даже когда получил телеграмму о
смерти Розали.
Он начал стонать. Звук шел словно из гулкий бездны, леденящий звук,
почти нечеловеческий. Помнится, я подумал: "Да ведь он сумасшедший!" И тут
же понес какую-то околесицу: "Ключ, я оставил ключ зажигания включенным...
Господи, я не хотел!" И он кинулся к лестнице, что вела в главный холл.
Я первым пришел в себя. Встал рывком из кресла и бросился за ним
следом, а Бейкер, Уайлден и Дэвидсон так и не пошевелились; они напоминали
высеченные из камня статуи инков, охраняющие сокровища племени.
Парадная дверь еще раскачивалась на петлях, я выбежал на улицу и
сразу увидел Брауэра, стоявшего на обочине и тщетно пытавшегося поймать
такси. Завидев меня, он горестно охнул, и я уже не знал, жалеть ли мне его
или изумляться.
- Подождите! - крикнул я. - Примите мои извинения за Дэвидсона, хотя,
уверен, он сделал это не нарочно. Но если в результате вы вынуждены
покинуть нас, что ж, не смею вас задерживать. Но сначала вы должны забрать
свой выигрыш, деньги немалые.
- Мне не следовало сюда приходить, - простонал он. - Ноги сами
понесли меня к людям, и вот... вот чем...
Я безотчетно потянулся к нему - естественное движение человека,
желающего помочь несчастному, - Брауэр же отпрянул и возопил:
- Не прикасайтесь ко мне! Мало вам одного? Боже, лучше бы я умер!
Вдруг его лихорадочный взгляд остановился на бродячем псе с
ввалившимися боками и шелудивой драной шерстью. Свесив язык, пес трусил на
трех лапах по другой стороне безлюдной в этот ранний час улицы - наверное,
высматривал мусорный бак, чтобы перевернуть его и порыться в отбросах.
- Вот и я так же, - в задумчивости сказал Брауэр как бы самому себе.
- Всеми избегаемый, обреченный на одиночество, осмеливающийся выйти на
улицу лишь после того, как все запрутся в своих домах. Пария!
- Послушайте, - сказал я более жестким тоном, не желая выслушивать
мелодраматические излияния. - Я догадываюсь, что вы пережили сильное
потрясение и это расстроило ваши нервы, но, поверьте, на войне мне
довелось видеть великое множество...
- Так вы мне не верите? По-вашему, я потерял голову?
- Старина, я не знаю, вы потеряли голову или она вас, но я точно
знаю, что если мы с вами еще немного подышим этой сыростью, мы определенно
потеряем голос. Так что соблаговолите войти внутрь, хотя бы в холл, а я
попрошу Стивенса...
Я осекся под взглядом безумца; в этом взгляде не осталось ни
проблеска здравого смысла.
1 2 3 4 5 6
Я даже сморгнул от удивления: я не сомневался, что он скинет. Ну а с
моими картами я, конечно, должен был играть на выигрыш, поэтому я
приплюсовал еще пять долларов. Мы торговались без ограничений, и банк рос
как на дрожжах. Я остановился первым, довольный уже тем, что, по-видимому,
накажу кого-то с фулем. За мной последовал Бейкер, уже кидавший
подозрительные взгляды на Дэвидсона с его парой тузов, то на Брауэра с его
загадочным пшиком. Как уже говорилось, Бейкер был слабый игрок, но его
хватало на то, чтобы учуять в воздухе опасность.
Дэвидсон и Брауэр поднимали ставки еще раз по десять, если не больше.
Мы с Бейкером вынужденно отвечали - слишком много было поставлено. Фишки у
всех кончились, и поверх груды пластмассовых кругляшек росла гора бумажных
денег.
- Ну ладно, - сказал Дэвидсон после того, как Брауэр в очередной раз
поднял банк, - пожалуй, я раскроюсь. Если это блеф, Генри, то он вам
вполне удался. Но я должен вас проверить, да и Джеку предстоит дальняя
дорога. - С этими словами он бросил пять долларов и повторил: -
Раскроемся.
Не знаю, как другие, а я почувствовал облегчение, не имевшее, кстати,
никакого отношения к выложенной сумме. Игра пошла на выживание, и если мы
с Бейкером могли себе позволить проиграть, то для Дэвидсона это был вопрос
жизни. Он не вылезал из долгов, имея источником дохода скромное
наследство, оставленное ему тетушкой. Ну а Брауэр - был ли ему такой
проигрыш по средствам? Не забывайте, джентльмены, на кону стояло свыше
тысячи долларов.
Джордж умолк. Его трубка погасла.
- А дальше? - весь подался вперед Адли. - Не дразните нас, Джордж.
Видите, мы ерзаем от нетерпения. Огорошьте нас, Джордж. Видите, мы ерзаем
от нетерпения. Огорошьте нас неожиданным финалом или успокойте.
- Немного выдержки, мой друг, - невозмутимо отвечал Джордж. Он
чиркнул спичкой о подошву туфли и принялся раскуривать трубку. Мы
напряженно ждали, храня молчание. За окном подвывал ветер.
Но вот все уладилось, трубка задымила, и Джордж продолжал:
- Как вам известно, правила покера гласят: тот, кто предлагает
открыться, первым показывает карты. Но Бейкер не мог больше выносить
напряжения, он перевернул одну из своих карт, лежавших лицом вниз, и все
увидели королевское каре.
- У меня меньше, - сказал я. - Цвет.
- Тогда банк мой, - обратился к Бейкеру Дэвидсон и перевернул две
карты. У него оказалось каре на тузах. - Отлично сыграно, господа.
И он начал сгребать гору денег.
- Подождите! - остановил его Брауэр. Он не взял Дэвидсона за руку,
как мог бы поступить любой из нас, но и одного этого слова было
достаточно. Дэвидсон замер с отвисшей челюстью - у него словно
атрофировались лицевые мускулы. А Брауэр перевернул все три карты, и
обнаружился... флеш-рояль, от восьмерки до дамы. - Я думаю, это будет
старше вашего каре.
Дэвидсон покраснел, потом побледнел.
- Да, - неуверенно выдавил он из себя, словно такая
последовательность комбинаций была ему в новинку. - Да, старше.
Я дорого бы дал, чтобы узнать, чем был вызван последовавший затем
жест Дэвидсона. Он ведь отлично знал, что Брауэр терпеть не мог, когда к
нему прикасаются; тому было множество свидетельств за этот вечер. Может,
Дэвидсон запамятовал, уж очень ему хотелось показать Брауэру (и всем нам),
что даже такой проигрыш ему по карману и он способен перенести удар столь
сокрушительной силы как истинный джентльмен. Я уже говорил вам, что он был
этакий теленок, так что жест был вполне в его характере. Но не забудем:
если теленка раздразнить, он может и боднуть. Не убьет, конечно, и кишки
не выпустит, но одним-двумя швами можно поплатиться. Такой поступок тоже
был бы в характере Дэвидсона.
Да, я дорого бы дал, чтобы узнать причину... но в конце концов
главное - результат.
Когда Дэвидсон убрал руки от банка, Брауэр потянулся за деньгами. На
лице Дэвидсона вдруг изобразилось живейшее расположение, он схватил руку
Брауэра и крепко сжал ее со словами: "Великолепно сыграно, Генри, просто
великолепно. Я первый раз вижу..."
Раздался пронзительный, какой-то женский визг, прозвучавший особенно
жутко в тишине ломберной комнаты; Брауэр выдернул кисть и отшатнулся. Стол
едва не опрокинулся, фишки и вся наличность полетела в разные стороны.
Мы все окаменели. Брауэр, пошатываясь, сделал несколько шагов, держа
перед собой вытянутую руку, точно леди Макбет в мужском варианте. Он был
белый как саван, в глазах непередаваемый ужас. Мне стало страшно; ни до,
ни после не испытывал я такого страха, даже когда получил телеграмму о
смерти Розали.
Он начал стонать. Звук шел словно из гулкий бездны, леденящий звук,
почти нечеловеческий. Помнится, я подумал: "Да ведь он сумасшедший!" И тут
же понес какую-то околесицу: "Ключ, я оставил ключ зажигания включенным...
Господи, я не хотел!" И он кинулся к лестнице, что вела в главный холл.
Я первым пришел в себя. Встал рывком из кресла и бросился за ним
следом, а Бейкер, Уайлден и Дэвидсон так и не пошевелились; они напоминали
высеченные из камня статуи инков, охраняющие сокровища племени.
Парадная дверь еще раскачивалась на петлях, я выбежал на улицу и
сразу увидел Брауэра, стоявшего на обочине и тщетно пытавшегося поймать
такси. Завидев меня, он горестно охнул, и я уже не знал, жалеть ли мне его
или изумляться.
- Подождите! - крикнул я. - Примите мои извинения за Дэвидсона, хотя,
уверен, он сделал это не нарочно. Но если в результате вы вынуждены
покинуть нас, что ж, не смею вас задерживать. Но сначала вы должны забрать
свой выигрыш, деньги немалые.
- Мне не следовало сюда приходить, - простонал он. - Ноги сами
понесли меня к людям, и вот... вот чем...
Я безотчетно потянулся к нему - естественное движение человека,
желающего помочь несчастному, - Брауэр же отпрянул и возопил:
- Не прикасайтесь ко мне! Мало вам одного? Боже, лучше бы я умер!
Вдруг его лихорадочный взгляд остановился на бродячем псе с
ввалившимися боками и шелудивой драной шерстью. Свесив язык, пес трусил на
трех лапах по другой стороне безлюдной в этот ранний час улицы - наверное,
высматривал мусорный бак, чтобы перевернуть его и порыться в отбросах.
- Вот и я так же, - в задумчивости сказал Брауэр как бы самому себе.
- Всеми избегаемый, обреченный на одиночество, осмеливающийся выйти на
улицу лишь после того, как все запрутся в своих домах. Пария!
- Послушайте, - сказал я более жестким тоном, не желая выслушивать
мелодраматические излияния. - Я догадываюсь, что вы пережили сильное
потрясение и это расстроило ваши нервы, но, поверьте, на войне мне
довелось видеть великое множество...
- Так вы мне не верите? По-вашему, я потерял голову?
- Старина, я не знаю, вы потеряли голову или она вас, но я точно
знаю, что если мы с вами еще немного подышим этой сыростью, мы определенно
потеряем голос. Так что соблаговолите войти внутрь, хотя бы в холл, а я
попрошу Стивенса...
Я осекся под взглядом безумца; в этом взгляде не осталось ни
проблеска здравого смысла.
1 2 3 4 5 6