Интеллигенцию соблазнили на отщепенство от государства лозунгами демократии и свободы. Соблазнили подпилить сук, на котором интеллигенция сидела. Подумать только, Академия наук стала чуть не главным объектом атаки ученых-демократов! Ведь даже в 1992 г., когда удушение Академии стало свершившимся фактом, доктор наук Вяч.Иванов пишет в «Независимой газете»: «У нас осталась тяжелая и нерешаемая проблема — Академия наук. Вот что мне, депутату от академии, абсолютно не удалось сделать — так это изменить ситуацию, которая здесь сложилась. Академия по-прежнему остается одним из наиболее реакционных заведений». Этот филолог и депутат считает себя вправе уничтожать, оправдываясь идеологической чушью («реакционность»!), ядро всей русской науки, которое вовсе не он создавал. Академию наук, около которой в 1918 году Ленин запретил большевикам «озорничать». Рукоплещите «демократам», русские интеллигенты!
Но визги интеллигентов, конечно, недостаточны для свержения империй, если не удается заразить отщепенством массы. Правда, в этом всегда помогает и само государство — часть бюрократии в моменты кризисов ошибается, часть тупеет, часть активно создает хаос, надеясь поживиться. Русскую революцию Столыпин готовил в гораздо большей степени, чем большевики. Своими военно-полевыми судами, «столыпинским вагоном» и поголовными порками целых деревень он добился небывалого — отщепенства даже крестьян. Сход крестьян одной из волостей Курской губернии в июле 1906 г. постановил: «Мы полагаем, что в настоящее время глупо было бы платить подати, поставлять рекрут и признавать какое-либо начальство — ведь это все лишь к нашему вреду ведется».
Но вернемся в наши дни. Отщепенства крестьян от советского государства бесы перестройки не добились, как ни прыгали. Но в среде рабочих успех был. Каковы же были главные идеи-вирусы? Ведь к тайным страданиям Шостаковича и голодовке академика Сахарова рабочие отнеслись равнодушно — на мякине демократии их провести не удалось.
О том, каким образом советское государство реально оттолкнуло и даже озлобило значительную часть рабочих — особый разговор, и жаль, что мы никак к нему не подберемся. Но, взвешивая этот «объективный фактор», я прихожу к выводу, что он не смог бы стать решающим, если бы не был раздут, преувеличен в мозгу людей с помощью какой-то «бесспорной» идеи. Корни отщепенства рабочих — идеологические.
И здесь опять, рискуя вызвать возмущение уважаемых мною людей, я вынужден сказать, что главным троянским конем для ввода ложных идей в среду рабочих был марксизм. Упрощенный, понятный, соблазнительный, с Марксом мало общего имеющий. Этот «марксизм» был создан очень разношерстной публикой, которую объединяла лишь ненависть к советской «империи» — троцкистами, югославскими «обновленцами», нашими демократами сахаровского призыва.
Ключевыми понятиями этого «учения» были эксплуатация и прибавочная стоимость. Объектом эксплуатации были названы советские рабочие, эксплуататором — советское государство. Если требовалась совсем уж «марксистская», классовая трактовка, то пожалуйста, и класс был наготове — номенклатура.
Начиная с 60-х годов в нашей «теневой» общественной мысли идея о том, что государство эксплуатирует рабочих, изымая их прибавочный продукт, укрепилась как нечто очевидное. Отсюда вывод: сохранять советский строй — не в интересах рабочих. Этот строй — хуже «цивилизованного» капитализма. Возьмите труды марксиста, философа и профессора МГУ А.Бутенко. Сегодня, в 1996 г. он пишет об СССР: «Ни один уважающий себя социолог или политолог никогда не назовет социализмом строй, в котором и средства производства, и политическая власть отчуждены от трудящихся. Никакого социализма: ни гуманного, ни демократического, ни с человеческим лицом, ни без него, ни зрелого, ни недозрелого у нас никогда не было». Почему? Потому что «по самой своей природе бюрократия не может предоставить трудящимся свободу от угнетения и связанных с ним новых форм эксплуатации, процветающих при казарменном псевдосоциализме с его огосударствлением средств производства».
Здесь антисоветизм доведен до степени тоталитаризма: бюрократия, т.е. государство, по самой своей природе — эксплуататор! Вообще говоря, это уже не только антисоветизм, а полная, доходящая до абсурда антигосударственность. Ведь никакое государство не может выполнять своих задач, не изымая у граждан части продукта их труда. Что же, все это — ненавистная эксплуатация? И жена, берущая у мужа получку на расходы — эксплуататор? Это же чушь под видом марксизма. Откуда у нее растут ноги, да еще такие длинные?
Давайте вспоминать азы. Любое общество, не только человеческое, а даже и муравьев, живет и защищает своих членов благодаря организации и разделению «труда». Иными словами, в обществе всегда у «рабочих» изымается и перераспределяется часть их продукта (например, боевым муравьям). У людей издревле существовало два способа изъятия — через рынок и через повинность. Под повинностью понимается любое отчуждение части продукта, которое не возмещается через рыночный обмен. Когда сын кормит старуху-мать, он выполняет сыновнюю повинность, а движет им любовь и чувство долга. Есть ли здесь эксплуатация человека человеком? Для Бутенко — да, есть (хотя он и не говорит, что мать следовало бы убить).
На деле эксплуатация как изъятие прибавочной стоимости есть понятие, имеющее смысл только при наличии рынка рабочей силы. Только когда есть акт купли-продажи: я тебе рабочую силу, ты мне — ее рыночную цену. И суть эксплуатации в том, что моя рабочая сила производит прибавочную стоимость, которую присваивает покупатель — владелец капитала («капитал — это насос, который выкачивает из массы рабочих прибавочную стоимость»).
Когда же может состояться акт купли-продажи рабочей силы? Когда она превращается в товар? Только когда человек становится свободным индивидом и получает в частную собственность свое тело — когда он неделим (атом, индивидуум). Ни в семье, ни в обществах с сильными общинными связями этого условия нет. В марксистском понимании к таким случаям понятие эксплуатации вообще неприменимо. Потому-то Маркс назвал производственные отношения в таких обществах «азиатским способом производства». Здесь изъятие прибавочного продукта не замаскировано куплей-продажей, и Маркс называл такие внеэкономические отношения «прозрачными». Сам Маркс в конце жизни все больше интересовался азиатским способом производства и общиной (в том числе русской), но развить свои мысли не успел — и мы вульгаризировали и приспособили к себе те понятия, которые были развиты в приложении именно к рыночному обществу.
Чаянов старался показать, что все категории политэкономии меняют свой смысл, если в системе отсутствует хоть одна из них. Уже к батраку в крестьянском дворе понятие эксплуатации применимо не вполне — батрак «принимается в семью». Во время переписей в России было много путаницы именно потому, что батраков записывали как членов семьи — таковыми крестьяне считали всех, кто ест за одним столом.
Общества, где прибавочный продукт перераспределяется через повинности, могут быть экономически очень эффективными. Но не будем об этом спорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94