Ведь я встречался с мальчишками каждый день. И не всегда рядом оказывались взрослые.
Я умел лучше постоять за себя, чем мои ровесники, и еще я лучше всех умел рассказывать всякие истории. Мне было легче находить нужные слова и выражения, чем ребятам, которые были даже на три или четыре года старше меня. Из-за этого я часто ходил в синяках. В то время никто не считался со свободой слова. В школе нас учили правам человека, но нам никогда не напоминали, что свобода слова не ограничивается ни для детей, ни среди них.
Однажды Рагнар толкнул меня на сушилку для белья и пробил мне голову. Пока у меня текла кровь, я посмел высказать многое, что обычно держал про себя. Я поведал несколько занимательных случаев из жизни семьи Рагнара, например, что его отец постоянно выпивает вместе с бродягами, и Рагнар заткнулся. Он не смог даже возразить мне, потому что был тугодум, он только стоял и смотрел, как у меня из головы течет кровь. Тогда я сказал, что он трус и боится сказать мне, чтобы я заткнулся, а все потому, что я говорю правду. Я даже видел однажды, как он ел собачье дерьмо, сказал я. Потом матери пришлось его мыть на большом столе в гостиной, потому что он обделался и описался. Все знают, что его мать покупает в магазине бумажные подгузники, сказал я, она покупает их так много, что ей даже дают скидку. Кровь у меня шла все сильнее. Четверо или пятеро мальчишек с благоговением смотрели мне в рот. Я провел рукой по голове и почувствовал, что волосы у меня в крови. Меня зазнобило. Всем известно, что отец Рагнара приехал из деревни, сказал я. И я даже знаю, почему он приехал в город. Это тайна, которую, наверное, не знает и сам Рагнар, но я могу сейчас же выдать всем эту тайну. Отец Рагнара бежал из деревни в город, потому что ленсман хотел его арестовать — он трахал овец. Многие овцы заболели от этого, по-настоящему заболели, и одна даже умерла. А таких вещей не прощают даже в Хаделанне, сообщил я своим слушателям. После этого они разбежались. Не знаю, что их больше напугало, хаделаннские овцы или кровь, которая текла у меня из головы. На асфальте у моих ног образовалась уже большая кровавая лужа. Меня поразило, что кровь в голове такая густая и тягучая, я думал, что она светлее и жиже, чем в других частях тела. На секунду я перевел взгляд на светящееся объявление над дверью в подвал. На нем большими буквами было написано: БОМБОУБЕЖИЩЕ. Я попытался прочитать это слово задом наперед, но от зеленых букв меня затошнило. Неожиданно из-за угла выскочил Метр, я был уже на полторы головы выше его. Он с огорчением посмотрел на меня, показал своей бамбуковой тростью на мою голову и воскликнул: Ну вот! Что мы теперь будем делать?
Мне было стыдно идти домой к маме, я знал, что она не выносит вида крови, во всяком случае моей. Но выбора у меня не было. Как только я вошел в квартиру, мама обмотала мне голову полотняным полотенцем, так что я стал похож на араба, а потом мы на такси поехали в больницу скорой помощи. Мне наложили двенадцать швов. Врач сказал, что это был рекорд на тот день. Потом мы вернулись домой и ели блины.
Это воспоминание о действительном событии. У меня до сих пор сохранился широкий играм у корней волос над левым глазом. Это не единственный шрам, который я заработал, у меня много таких «особых примет». Теперь их хотя бы перестали перечислять в паспортах.
Разумеется, мама захотела узнать, что случилось. Я объяснил, что подрался с одним незнакомым мальчишкой, потому что он сказал, будто мой папа трахает овец. На этот раз мать милостиво отнеслась к отцу. Обычно она первая возводила на него всякую напраслину, но ведь всему есть предел. Думаю, ей понравилось, что я вступился за честь отца.
— Я понимаю, почему ты рассердился, Петтер. Так говорить неприлично. Я согласна с тобой. — Больше она ничего не сказала.
Я никогда не ябедничал. Ябедничать — все равно что передразнивать настоящее событие. А это уже пошло. Ябедничают или дерутся те, кто не умеет дать отпор словом.
* * *
Меня стали меньше бить после того, как нам в школе начали задавать уроки на дом. Потому, что я помогал ребятам с уроками. Я никогда не делал школьных заданий вместе с классом, это было слишком скучно, к тому же я боялся, что у меня появятся товарищи. Но, сделав свое задание, я все чаще выполнял еще два или три варианта. Эти работы я отдавал или продавал за шоколадку или мороженое тем, кому они были нужны.
Как правило, мы могли выбирать из трех или четырех тем для сочинений. Когда я однажды написал сочинение, которое называлось «Почти как в сказке», мне захотелось написать еще одно, на тему «Когда погас свет». Второе сочинение можно было отдать Туре или Рагнару.
Это был хитрый ход с моей стороны, теперь Туре и Рагнар перестали меня бить. Конечно, они оставили меня в покое не из благодарности. Наверное, просто боялись: а вдруг я на весь класс объявлю, что пишу за них сочинения. Сам я этого не боялся. Не моя вина, если нам не разрешается сдавать больше одной работы. Да и не я сдавал их сочинения. Туре и Рагнар, конечно, их переписывали. Без этого было не обойтись.
Я не размахивал лишними сочинениями, но постепенно ко мне стали подходить некоторые одноклассники, желавшие купить мою помощь. Начинались переговоры, и речь далеко не всегда шла о деньгах или шоколаде, находились и другие формы расчета. Иногда хватало нескольких неприличных слов, сказанных вслух на уроке труда, или снежка, положенного на учительский стул. Помню, за помощь в приготовлении домашних заданий я потребовал, чтобы заказчик расстегнул бюстгальтер на одной из девочек. Несколько девочек в нашем классе уже начали носить бюстгальтеры, но они не относились к числу первых красавиц. Если ответные услуги не оказывались, должник понимал, что попадает в зону риска: ведь я мог рассказать учителю, что делал уроки за Эйвинда или Ханса Улава.
Моя помощь не ограничивалась только норвежским языком. Я мог написать дополнительную работу по географии, закону Божьему, домоводству или математике. Но они должны были отличаться от моих собственных. Сначала я делал свою работу по математике без единой ошибки. Потом мне уже не составляло труда выполнить еще пару заданий, но теперь я был вынужден допустить в примерах одну или две ошибки. Никто бы не поверил, что Туре способен приготовить домашнее задание без единой ошибки. Он оставался доволен, получив «хорошо с плюсом», так что мне приходилось делать работу на «хорошо с плюсом». Если кто-то еще хотел получить от меня работу на «хорошо с плюсом», я выполнял и этот заказ, но ошибки, разумеется, были разные.
Нередко случалось, что я выполнял работу всего на «удовлетворительно» или на «удовлетворительно с плюсом». На этом рынке многое приходилось учитывать. Я прекрасно понимал, что Арне или Лисбет ни за какие деньги не напишут работу лучше, чем на «удовлетворительно с плюсом» или на «хорошо с минусом». Вообще-то, я никогда не брал плату за работы, написанные на «удовлетворительно», — всему должна быть мера. Я считал достаточным вознаграждением уже то, что выполнял эти задания. Мне особенно нравилось делать работы с ошибками. Они требовали больше изобретательности, чем работы без ошибок. Они требовали воображения.
Когда я действительно нуждался в деньгах, а родители, в виде исключения, договаривались не давать мне карманных денег больше, чем полагалось на неделю, мне случалось продавать работы, написанные на «очень хорошо» и даже на «очень хорошо с плюсом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Я умел лучше постоять за себя, чем мои ровесники, и еще я лучше всех умел рассказывать всякие истории. Мне было легче находить нужные слова и выражения, чем ребятам, которые были даже на три или четыре года старше меня. Из-за этого я часто ходил в синяках. В то время никто не считался со свободой слова. В школе нас учили правам человека, но нам никогда не напоминали, что свобода слова не ограничивается ни для детей, ни среди них.
Однажды Рагнар толкнул меня на сушилку для белья и пробил мне голову. Пока у меня текла кровь, я посмел высказать многое, что обычно держал про себя. Я поведал несколько занимательных случаев из жизни семьи Рагнара, например, что его отец постоянно выпивает вместе с бродягами, и Рагнар заткнулся. Он не смог даже возразить мне, потому что был тугодум, он только стоял и смотрел, как у меня из головы течет кровь. Тогда я сказал, что он трус и боится сказать мне, чтобы я заткнулся, а все потому, что я говорю правду. Я даже видел однажды, как он ел собачье дерьмо, сказал я. Потом матери пришлось его мыть на большом столе в гостиной, потому что он обделался и описался. Все знают, что его мать покупает в магазине бумажные подгузники, сказал я, она покупает их так много, что ей даже дают скидку. Кровь у меня шла все сильнее. Четверо или пятеро мальчишек с благоговением смотрели мне в рот. Я провел рукой по голове и почувствовал, что волосы у меня в крови. Меня зазнобило. Всем известно, что отец Рагнара приехал из деревни, сказал я. И я даже знаю, почему он приехал в город. Это тайна, которую, наверное, не знает и сам Рагнар, но я могу сейчас же выдать всем эту тайну. Отец Рагнара бежал из деревни в город, потому что ленсман хотел его арестовать — он трахал овец. Многие овцы заболели от этого, по-настоящему заболели, и одна даже умерла. А таких вещей не прощают даже в Хаделанне, сообщил я своим слушателям. После этого они разбежались. Не знаю, что их больше напугало, хаделаннские овцы или кровь, которая текла у меня из головы. На асфальте у моих ног образовалась уже большая кровавая лужа. Меня поразило, что кровь в голове такая густая и тягучая, я думал, что она светлее и жиже, чем в других частях тела. На секунду я перевел взгляд на светящееся объявление над дверью в подвал. На нем большими буквами было написано: БОМБОУБЕЖИЩЕ. Я попытался прочитать это слово задом наперед, но от зеленых букв меня затошнило. Неожиданно из-за угла выскочил Метр, я был уже на полторы головы выше его. Он с огорчением посмотрел на меня, показал своей бамбуковой тростью на мою голову и воскликнул: Ну вот! Что мы теперь будем делать?
Мне было стыдно идти домой к маме, я знал, что она не выносит вида крови, во всяком случае моей. Но выбора у меня не было. Как только я вошел в квартиру, мама обмотала мне голову полотняным полотенцем, так что я стал похож на араба, а потом мы на такси поехали в больницу скорой помощи. Мне наложили двенадцать швов. Врач сказал, что это был рекорд на тот день. Потом мы вернулись домой и ели блины.
Это воспоминание о действительном событии. У меня до сих пор сохранился широкий играм у корней волос над левым глазом. Это не единственный шрам, который я заработал, у меня много таких «особых примет». Теперь их хотя бы перестали перечислять в паспортах.
Разумеется, мама захотела узнать, что случилось. Я объяснил, что подрался с одним незнакомым мальчишкой, потому что он сказал, будто мой папа трахает овец. На этот раз мать милостиво отнеслась к отцу. Обычно она первая возводила на него всякую напраслину, но ведь всему есть предел. Думаю, ей понравилось, что я вступился за честь отца.
— Я понимаю, почему ты рассердился, Петтер. Так говорить неприлично. Я согласна с тобой. — Больше она ничего не сказала.
Я никогда не ябедничал. Ябедничать — все равно что передразнивать настоящее событие. А это уже пошло. Ябедничают или дерутся те, кто не умеет дать отпор словом.
* * *
Меня стали меньше бить после того, как нам в школе начали задавать уроки на дом. Потому, что я помогал ребятам с уроками. Я никогда не делал школьных заданий вместе с классом, это было слишком скучно, к тому же я боялся, что у меня появятся товарищи. Но, сделав свое задание, я все чаще выполнял еще два или три варианта. Эти работы я отдавал или продавал за шоколадку или мороженое тем, кому они были нужны.
Как правило, мы могли выбирать из трех или четырех тем для сочинений. Когда я однажды написал сочинение, которое называлось «Почти как в сказке», мне захотелось написать еще одно, на тему «Когда погас свет». Второе сочинение можно было отдать Туре или Рагнару.
Это был хитрый ход с моей стороны, теперь Туре и Рагнар перестали меня бить. Конечно, они оставили меня в покое не из благодарности. Наверное, просто боялись: а вдруг я на весь класс объявлю, что пишу за них сочинения. Сам я этого не боялся. Не моя вина, если нам не разрешается сдавать больше одной работы. Да и не я сдавал их сочинения. Туре и Рагнар, конечно, их переписывали. Без этого было не обойтись.
Я не размахивал лишними сочинениями, но постепенно ко мне стали подходить некоторые одноклассники, желавшие купить мою помощь. Начинались переговоры, и речь далеко не всегда шла о деньгах или шоколаде, находились и другие формы расчета. Иногда хватало нескольких неприличных слов, сказанных вслух на уроке труда, или снежка, положенного на учительский стул. Помню, за помощь в приготовлении домашних заданий я потребовал, чтобы заказчик расстегнул бюстгальтер на одной из девочек. Несколько девочек в нашем классе уже начали носить бюстгальтеры, но они не относились к числу первых красавиц. Если ответные услуги не оказывались, должник понимал, что попадает в зону риска: ведь я мог рассказать учителю, что делал уроки за Эйвинда или Ханса Улава.
Моя помощь не ограничивалась только норвежским языком. Я мог написать дополнительную работу по географии, закону Божьему, домоводству или математике. Но они должны были отличаться от моих собственных. Сначала я делал свою работу по математике без единой ошибки. Потом мне уже не составляло труда выполнить еще пару заданий, но теперь я был вынужден допустить в примерах одну или две ошибки. Никто бы не поверил, что Туре способен приготовить домашнее задание без единой ошибки. Он оставался доволен, получив «хорошо с плюсом», так что мне приходилось делать работу на «хорошо с плюсом». Если кто-то еще хотел получить от меня работу на «хорошо с плюсом», я выполнял и этот заказ, но ошибки, разумеется, были разные.
Нередко случалось, что я выполнял работу всего на «удовлетворительно» или на «удовлетворительно с плюсом». На этом рынке многое приходилось учитывать. Я прекрасно понимал, что Арне или Лисбет ни за какие деньги не напишут работу лучше, чем на «удовлетворительно с плюсом» или на «хорошо с минусом». Вообще-то, я никогда не брал плату за работы, написанные на «удовлетворительно», — всему должна быть мера. Я считал достаточным вознаграждением уже то, что выполнял эти задания. Мне особенно нравилось делать работы с ошибками. Они требовали больше изобретательности, чем работы без ошибок. Они требовали воображения.
Когда я действительно нуждался в деньгах, а родители, в виде исключения, договаривались не давать мне карманных денег больше, чем полагалось на неделю, мне случалось продавать работы, написанные на «очень хорошо» и даже на «очень хорошо с плюсом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52