Если создано бессознательное, тогда есть и небольшой промежуточный слой между бессознательным и сознанием, — то, что называется подсознанием. Бессознательное означает полную тьму, сознание — свет; естественно, между ними есть что-то переходное, небольшая граница — ни тьма, ни свет; это и есть подсознание. Причина этих разделений в вас, а не в естестве, но тон аналитиков заставляет полагать, что они открыли некое естественное разделение. На самом деле разделения нет вообще. Как только вы дозволяете развитие спонтанности, ваше сознание начинает расширяться. Однажды все ваше существо становится светом; нет ни одного тёмного уголка, потому что нечего больше прятать; вы стоите голым перед своим внутренним взором… нечего прятать, не от чего прятаться, нечего бояться, вы пришли в себя. В глубоком принятии вы становитесь едины.
Дао говорит, что сознание человека неразделимо, нельзя назвать его «сознательным», нельзя «бессознательным». Эти разделения придуманы людьми. Когда рождается дитя, у него нет никакого бессознательного, нет никакого сознательного; он нерасчленяем, он един, но мы тут же берёмся за его воспитание, тут же берём его в оборот — будь таким, а таким не будь. Ему приходится отказаться от того, что вызывает ваше осуждение. Эти отсечённые части скапливаются в нем, видеть их больно — это свои же отсечённые части, все равно как отсечённые части тела — видеть их больно, лучше о них забыть. Забыть — кажется единственным выходом, и когда вы забываете о чем-то, что есть в вас, создаётся бессознательное.
Бессознательное исчезает, когда вы становитесь спонтанным, как ребенок. Это значит — снять все последствия того, что причинило вам общество; это значит разобрать, уничтожить структуру, наложенную на вас обществом, стать над ней. Идти к данному, уходя от приданного — вот откровение Дао.
В Дао нет никакого учения, Дао — это не йога. Дао — это диаметрально противоположное йоге учение. Если бы встретились Патанджали и Лао-цзы, они не поняли бы друг друга. Если бы Патанджали встретил Конфуция, они бы тут же подружились; Конфуций тоже говорит об учении, дисциплине, характере. Лао-цзы говорит о бесхарактерности. Запомните слово «бесхарактерность». Лао-цзы говорит, что у настоящего человека нет никакого характера, характер относится к чему-то прошедшему.
Настоящий человек живёт мгновением, он не живёт прошлым, у него нет никаких мыслей, как надо жить — просто он живёт, отвечает каждому мгновению, и он не следует'святому писанию, не следует морали, у него нет никаких предписаний.
Единственная его позиция — позиция спонтанного ответа. С чем бы он ни встретился, он отвечает этому весь целиком, он отвечает со всей полнотой, от всего сердца.
Человек с характером никогда не отвечает от всего сердца, у него есть представление о жизни, он считает, что надо поступить определенным образом. Прежде, чем возникла ситуация, он уже решает, как поступить, он предусмотрителен. Человек Дао ничего не предусматривает, он не утруждает себя этим, он не заглядывает в будущее. Пусть настанет момент, а он всегда здесь, и он ответит ему, он исторгнет из своего существа соответствующий звук. Он верит природе: его вера абсолютна, абсолютна до самого конца. Человек с характером не верит природе, он говорит: «Я буду воспитывать характер, иначе в определённой ситуации я поведу себя плохо». Он не верит себе. Посмотрите, какой абсурд: себе он не верит, носам собирается воспитывать, собирается справиться сам, но себе он не верит, из-за недоверия к себе он становится псевдоличностью, теряет свою подлинность, самостоятельность. Он улыбается, потому что нужно улыбнуться, он любит, потому что нужно любить; он ведёт себя так, как нужно себя вести, но все это ложно, ничто не исходит из его сердца, ничто не струится из его сердца, ничто не касается его существа. Все это всего лишь деланное, обусловленное. Естественно, он живёт псевдожизнью: его любовь безжизненная, улыбка нарисована, жесты бессильны, бессмысленны. Он пытается самоуправствовать, вот и все, но он не живёт.
У Дао нет никакой дисциплины, оно не верит в характер, оно верит в жизнь, в вашу природу. И тут нет никакого усилия: все усилия неизбежно ведут к трудностям, создают проблемы. Усилие означает конфликт, усилие означает, что вы воюете с собой. Дао верит в безусильность. «Посмотрите на полевые лилии, — говорит Иисус ученикам, — они не трудятся, не работают, они не думают о завтрашнем дне, но они прекрасны. Даже царь Соломон в блеске своей славы не был так красив во всех своих роскошных нарядах, в золоте и жемчугах. Даже тогда ему было не сравниться с одёждой полевых лилий. В чем же их секрет? Они живут естественно: никакого усилия, они не трудятся».
Так и кажется, что Иисус несёт это благословение из даосского источника. Рассказывают, что он был в Индии, даже в Японии, показывают место в Японии, которое он посетил. Рассказывают, что он был в Тибете, но, возможно, он никогда не был в Японии и никогда не был в Тибете — это был его собственный опыт, было то, что он обрёл во внутреннем поиске. Он — даос; Иисуса они бы приняли за своего. Он — даос, поэтому в него не поверили евреи. Это люди, укоренившиеся в законе до мозга костей и до кончиков пальцев. Они живут по закону десяти заповедей Моисея, а Иисус говорит: «Заповеди были даны вам Моисеем. Я дам вам новую заповедь, высшую заповедь — заповедь любви». Но у любви нет никаких законов, «любовь беззаконна», а он — умница и чтобы передать любовь людям закона — евреям, он говорит: «Я дам вам закон любви». Закон любви?! Слова противоречат друг другу; закон никогда не любит, любовь никогда не бывает по закону, не может быть. Любовь — это свобода, закон — это ограничение, им не встретиться, их нельзя поставить рядом.
Я слышал следующее. Некто проходил кладбищем и увидел роскошное мраморное надгробие. Надпись на нем гласила: «Здесь лежит великий законник и великий любовник». «Немыслимо, — рассмеялся прохожий, — как они очутились в одной могиле? Много любивший и великий судья? Это невозможно».
Иисус принёс любовь и беззаконность; этого не могли простить ему евреи. Его надо было казнить; он растревожил целый народ, он был опасен, на самом деле он опасен, на свете было мало таких опасных людей. Сказав «Бог есть любовь», он выбил опору из-под всего. Бог евреев никогда не был любовью. Он был Богом гневным и ревнивым, и сметал с лица земли за всякую малость тех, кто не слушал его повелений. Непослушных Адама и Еву он выгнал из рая.
Любовь прощает, любовь умеет прощать. Любовь так любит, что не может гневаться и сердиться. Бог евреев за всякую малость сметал города: за то, что их жители бесхарактерны или гомосексуальны. Он затопил целый мир! В нем вряд ли был избыток любви; может быть, он был справедливый, но не любвеобильный. И как может справедливость быть любовью? Справедливость должна быть справедлива, любовь — это совсем другое измерение. Евреи испугались: Иисус нёс спонтанность, нёс безнаказанность, нёс бунт; в ужасе от такого поворота они даже не поняли, что было внутри.
Если в Индии ко мне плохо относятся, это совершенно естественно; я только и делаю, что подрываю основы. «Я принёс не мир, но меч», — говорит Иисус. Он говорит: «Я пришёл восстановить сына на отца, мужа на жену, мать на сына, брата на брата».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Дао говорит, что сознание человека неразделимо, нельзя назвать его «сознательным», нельзя «бессознательным». Эти разделения придуманы людьми. Когда рождается дитя, у него нет никакого бессознательного, нет никакого сознательного; он нерасчленяем, он един, но мы тут же берёмся за его воспитание, тут же берём его в оборот — будь таким, а таким не будь. Ему приходится отказаться от того, что вызывает ваше осуждение. Эти отсечённые части скапливаются в нем, видеть их больно — это свои же отсечённые части, все равно как отсечённые части тела — видеть их больно, лучше о них забыть. Забыть — кажется единственным выходом, и когда вы забываете о чем-то, что есть в вас, создаётся бессознательное.
Бессознательное исчезает, когда вы становитесь спонтанным, как ребенок. Это значит — снять все последствия того, что причинило вам общество; это значит разобрать, уничтожить структуру, наложенную на вас обществом, стать над ней. Идти к данному, уходя от приданного — вот откровение Дао.
В Дао нет никакого учения, Дао — это не йога. Дао — это диаметрально противоположное йоге учение. Если бы встретились Патанджали и Лао-цзы, они не поняли бы друг друга. Если бы Патанджали встретил Конфуция, они бы тут же подружились; Конфуций тоже говорит об учении, дисциплине, характере. Лао-цзы говорит о бесхарактерности. Запомните слово «бесхарактерность». Лао-цзы говорит, что у настоящего человека нет никакого характера, характер относится к чему-то прошедшему.
Настоящий человек живёт мгновением, он не живёт прошлым, у него нет никаких мыслей, как надо жить — просто он живёт, отвечает каждому мгновению, и он не следует'святому писанию, не следует морали, у него нет никаких предписаний.
Единственная его позиция — позиция спонтанного ответа. С чем бы он ни встретился, он отвечает этому весь целиком, он отвечает со всей полнотой, от всего сердца.
Человек с характером никогда не отвечает от всего сердца, у него есть представление о жизни, он считает, что надо поступить определенным образом. Прежде, чем возникла ситуация, он уже решает, как поступить, он предусмотрителен. Человек Дао ничего не предусматривает, он не утруждает себя этим, он не заглядывает в будущее. Пусть настанет момент, а он всегда здесь, и он ответит ему, он исторгнет из своего существа соответствующий звук. Он верит природе: его вера абсолютна, абсолютна до самого конца. Человек с характером не верит природе, он говорит: «Я буду воспитывать характер, иначе в определённой ситуации я поведу себя плохо». Он не верит себе. Посмотрите, какой абсурд: себе он не верит, носам собирается воспитывать, собирается справиться сам, но себе он не верит, из-за недоверия к себе он становится псевдоличностью, теряет свою подлинность, самостоятельность. Он улыбается, потому что нужно улыбнуться, он любит, потому что нужно любить; он ведёт себя так, как нужно себя вести, но все это ложно, ничто не исходит из его сердца, ничто не струится из его сердца, ничто не касается его существа. Все это всего лишь деланное, обусловленное. Естественно, он живёт псевдожизнью: его любовь безжизненная, улыбка нарисована, жесты бессильны, бессмысленны. Он пытается самоуправствовать, вот и все, но он не живёт.
У Дао нет никакой дисциплины, оно не верит в характер, оно верит в жизнь, в вашу природу. И тут нет никакого усилия: все усилия неизбежно ведут к трудностям, создают проблемы. Усилие означает конфликт, усилие означает, что вы воюете с собой. Дао верит в безусильность. «Посмотрите на полевые лилии, — говорит Иисус ученикам, — они не трудятся, не работают, они не думают о завтрашнем дне, но они прекрасны. Даже царь Соломон в блеске своей славы не был так красив во всех своих роскошных нарядах, в золоте и жемчугах. Даже тогда ему было не сравниться с одёждой полевых лилий. В чем же их секрет? Они живут естественно: никакого усилия, они не трудятся».
Так и кажется, что Иисус несёт это благословение из даосского источника. Рассказывают, что он был в Индии, даже в Японии, показывают место в Японии, которое он посетил. Рассказывают, что он был в Тибете, но, возможно, он никогда не был в Японии и никогда не был в Тибете — это был его собственный опыт, было то, что он обрёл во внутреннем поиске. Он — даос; Иисуса они бы приняли за своего. Он — даос, поэтому в него не поверили евреи. Это люди, укоренившиеся в законе до мозга костей и до кончиков пальцев. Они живут по закону десяти заповедей Моисея, а Иисус говорит: «Заповеди были даны вам Моисеем. Я дам вам новую заповедь, высшую заповедь — заповедь любви». Но у любви нет никаких законов, «любовь беззаконна», а он — умница и чтобы передать любовь людям закона — евреям, он говорит: «Я дам вам закон любви». Закон любви?! Слова противоречат друг другу; закон никогда не любит, любовь никогда не бывает по закону, не может быть. Любовь — это свобода, закон — это ограничение, им не встретиться, их нельзя поставить рядом.
Я слышал следующее. Некто проходил кладбищем и увидел роскошное мраморное надгробие. Надпись на нем гласила: «Здесь лежит великий законник и великий любовник». «Немыслимо, — рассмеялся прохожий, — как они очутились в одной могиле? Много любивший и великий судья? Это невозможно».
Иисус принёс любовь и беззаконность; этого не могли простить ему евреи. Его надо было казнить; он растревожил целый народ, он был опасен, на самом деле он опасен, на свете было мало таких опасных людей. Сказав «Бог есть любовь», он выбил опору из-под всего. Бог евреев никогда не был любовью. Он был Богом гневным и ревнивым, и сметал с лица земли за всякую малость тех, кто не слушал его повелений. Непослушных Адама и Еву он выгнал из рая.
Любовь прощает, любовь умеет прощать. Любовь так любит, что не может гневаться и сердиться. Бог евреев за всякую малость сметал города: за то, что их жители бесхарактерны или гомосексуальны. Он затопил целый мир! В нем вряд ли был избыток любви; может быть, он был справедливый, но не любвеобильный. И как может справедливость быть любовью? Справедливость должна быть справедлива, любовь — это совсем другое измерение. Евреи испугались: Иисус нёс спонтанность, нёс безнаказанность, нёс бунт; в ужасе от такого поворота они даже не поняли, что было внутри.
Если в Индии ко мне плохо относятся, это совершенно естественно; я только и делаю, что подрываю основы. «Я принёс не мир, но меч», — говорит Иисус. Он говорит: «Я пришёл восстановить сына на отца, мужа на жену, мать на сына, брата на брата».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65