несчастный случай. Но тогда эта женщина может быть из числа пайщиков кооператива или членом семьи кого-нибудь из них. Однако зачем надо рыть такой глубокий котлован, если строят всего-навсего гараж?
— А! — с обычной уже, видимо, досадой снова машет рукой Сизых. — Гараж-то не какой-нибудь, а подземный. Сами не знают, чего хотят. Поначалу, видишь, один этаж планировали. А потом, значит, туды-сюды побегали, и теперь уже два этажа получается. На два этажа под землю. Какой тут котлован требуется, чуешь? Тут слон упадет и тот шею сломит, не то что человек.
— Вы когда вчера с площадки ушли? — задаю я ему новый вопрос. — Поздно?
— Да-к как сказать… — сразу остывая, задумчиво скребет затылок Сизых.
— Вчера, значит, зарплата была. И кран, зараза, все равно стоит…
— Ну, вы вообще-то вчера на площадке появлялись? — допытываюсь я.
Сизых обиженно вскидывает голову:
— А как ты думал? Ясное дело, появлялся.
— А еще кто был, кроме вас?
— Еще? Да кому же еще быть, если кран, гад, все равно стоит? И раствор тоже не везут. Ну, кому быть, сам посуди? Только вот эти… как их, мать честная? — Сизых широко улыбается. — Автолюбители…
— Ну, и когда вы вчера отсюда ушли?
— Я-то?.. — он снова скребет затылок. — Ну, часа в четыре. Чего же мне тут одному куковать? Начальство, оно вон где. Эти тоже не бегают. А я один за всех должон, что ли? Я вон их старичку — инженеру сколько говорил: звони, бери за горло, до начальства добирайся, а то мы тут и до весны нулевку не кончим. А он только меня полощет. Нашел, видишь, виноватого. Вот плюну…
— При вас кто-нибудь из пайщиков был на площадке?
— Одна, значит, дамочка с песиком приходила. Он ее приволок. Понюхал, свое дело сделал и увел. А так больше никого. Тихий был день, ничего не скажешь.
— Та-ак… — Я на секунду задумываюсь и задаю новый вопрос: — У вас чьи-нибудь телефоны есть? Кого-нибудь из руководства кооператива по имени знаете?
— А как же, — важно отвечает Сизых. — Ихнего председателя знаю. Знаменский Петр Львович. Профессор, между прочим. Можно сказать, ученый. Но мужик простой, завсегда можно позвонить.
Он диктует мне номер телефона профессора Знаменского.
— С рабочими вашими мы тоже побеседуем, — говорю я напоследок. — Но если кто-нибудь из них что-то видел и вспомнит, ждать не надо, сразу звоните. Понятно?
— А как же! Немедля, — с готовностью заверяет меня Сизых. — Такое дело. Нешто мы не понимаем? Сейчас все, как есть, сознательные.
Я прощаюсь с ним. Симпатий этот человек у меня не вызвал, но и подозрений тоже.
Выскочив из вагончика, я отыскиваю поблизости телефон-автомат и звоню профессору Знаменскому, не очень, правда, рассчитывая застать его дома в такое время.
Но мне везет. В трубке раздается бархатистый, хорошо поставленный басок:
— Алло-о?..
— Петр Львович?
— Да, да. С кем имею честь?
Я представляюсь и прошу разрешения заглянуть к профессору в удобное для него время, намекая, что лично мне хотелось бы это сделать немедленно. При этом я сразу же предупреждаю, что возникшее дело к нему прямого отношения не имеет, но помочь он нам может весьма существенно. Дело же само по себе очень серьезное.
Все это приводит к тому, что успокоенный, но заинтригованный профессор приглашает меня зайти немедленно и сообщает свой адрес.
Повесив трубку, я выхожу из будки автомата и тут же устанавливаю, что эта самая будка стоит как раз возле дома, который мне нужен, и даже около того самого подъезда.
Словом, уже через минуту я звоню в квартиру профессора Знаменского П.Л., о чем извещает медная и до блеска начищенная табличка на обитой дерматином двери.
Профессор оказывается невысоким и довольно толстым, но в то же время каким-то тугим и весьма подвижным. Седые, чуть волнистые волосы гладко зачесаны назад, на остреньком носу очки в толстой оправе, румяные, ухоженные щеки, в зубах большая потухшая трубка. Одет профессор в помятые вельветовые брюки коричневого цвета и такую же весьма элегантную куртку, ворот рубашки под ней расстегнут и открывает полную розовую шею. Сквозь стекла очков глаза его кажутся большими, в них нетерпеливый интерес.
— Ого, как быстро! Оперативность — залог успеха? — энергично восклицает он и, высоко вскинув руку, хлопает меня по плечу. — Ну, проходи, проходи. Я, между прочим, вашего заместителя министра знаю, — он называет знакомую мне фамилию. — Чудесный мужик. Летели в самолете, болтали. Пишут о вас, пишут. Все больше, правда, слабо. Ругаю я их…
Профессор вводит меня в небольшой кабинет, полный книг, папок, рукописей, они наставлены и навалены всюду: в шкафах, занимающих сплошь две стены чуть не до потолка, на полках, подвешенных над кушеткой, на самой кушетке, в креслах и на огромном письменном столе возле окна со старинной бронзовой лампой под синим стеклянным абажуром. Старинными мне кажутся и огромный, тоже бронзовый, чернильный прибор с возлежащей женской фигуркой, и металлическая пепельница на длинной подставке с выступом посередине для спичечного коробка, стоящая на полу возле кушетки, и, наконец, кривая сабля с потемневшим эфесом, укрепленная над той же кушеткой.
Сесть, оказывается, негде, и профессор очищает для меня одно из кресел. Сам же он обходит письменный стол и, разместившись за ним, принимается раскуривать трубку.
— Ну, давай, что там стряслось? — говорит он мне между двумя затяжками.
— Скажите, Петр Львович, вы знаете в лицо всех пайщиков вашего кооператива? — спрашиваю я.
— Ого! А ты знаешь, сколько мы этот проклятый гараж строим? — Он удивительно легко перешел со мной на «ты». — Если считать с первого организационного собрания, то пятый год. Представляешь? Тут не только пайщиков, тут и всех их родных и знакомых узнаешь. Кто умер, кто родился, кто развелся, кто женился, от кого жена ушла, кто сам сбежал, все знаю. У кого какая любовница и то знаю. Ха, ха, ха. Но серьезно…
Он неожиданно вскакивает, обегает стол и, расчистив место на кушетке, усаживается напротив меня. В глазах нестерпимое любопытство.
— Так в чем дело? Можешь мне все выкладывать. Я ваши дела знаю. И молчать умею, будь спокоен.
Я коротко рассказываю о случившемся и прошу съездить со мной в морг.
— Молодая женщина, говоришь? — с несвойственной ему, казалось бы, нерешительностью переспрашивает Знаменский. — Я, признаться, больше люблю на них живых смотреть. Ну, да что поделаешь. У меня, правда, тут консультация назначена, аспирантка придет…
— Мы быстро, Петр Львович. Вы нам окажете огромную услугу.
— Ладно. Надо так надо. Посиди.
Он вскакивает и выбегает из комнаты. Я жду довольно долго. Наконец Знаменский появляется в франтоватом коричневом костюме с ярким галстуком, завязанным большим небрежным узлом.
Всю дорогу в машине Знаменский оживленно болтает и смеется и затихает, только когда мы входим в морг. На розовом, холеном лице появляется сосредоточенность, туманятся живые глаза за стеклами очков. Я замечаю, как профессор все больше нервничает.
Служащий проводит нас в помещение, где лежит укрытый простыней труп женщины.
Знаменский с испугом вглядывается в ее запрокинутое, восковое лицо с проступившей синевой и торопливо качает головой.
— Нет, нет, это совершенно незнакомая женщина, — говорит он. — Никакого отношения к кооперативу… Поверьте мне, в первый раз вижу… пойдемте…
От волнения он вдруг перешел со мной на «вы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98