Приходит Грек разнервничавшийся, и, если к его приходу я успеваю выпить все пиво и не оставляю ему даже бутылки, нервничает еще больше и кричит на меня. А я сижу счастливый и улыбаюсь.
Грек тратит деньги, которые заработает, на новую одежду, пищу и платит за квартиру да и еще мне дает. А я покупаю на свой заработок книги и пиво, а еще подаю нищим и калекам. Грек свирепствует из-за это, он говорит мне, что не будет покупать пищу для меня, что я хожу в старой и рваной одежде. Ну так и что? Когда он говорит, что не будет покупать пищу для меня, я понимаю, что это фарс. А новая одежда, ну зачем мне новая одежда? У меня есть парадный костюм, чтобы сходить в театр. Я же не обезьяна какая-то. У меня есть несколько классных добротных вещей, которые я с удовольствием таскаю. Нахуя мне эта пидорская хуйня, разные пиджаки, туфли, плащи? Я понимаю, что мое поведение может уже скоро добить Грека и он выгонит меня прочь, но не делаю из этого трагедии. Хотя, это и маловероятно, так как он держится меня. Ему, чтобы он не говорил (а говорит он скорее из зависти, что я могу, а он нет) нравиться слушать отрывки из моих книг и общаться со мной на такие темы, на которые он хуй пообщается с представителем обычного социума. Но, если даже это произойдет, он меня выгонит, у меня много друзей, найду где жить, в худшем случае поеду к Лясерже в Париж.
А еще у нас с Греком разные литературные вкусы. Он любит читать Кинга, так как он снимает напряжение, а я читаю Нвцше, Миллера и Уэлша, так как напряжения в моей жизни не хватает, и эти книги служат не только его генератором, но и источником информации, которую я беру из них и от людей, которых встречаю. Читая талантливые книги, кусочек таланта останется и у тебя, примерно так написано в рецензии в одному из романов Лимонова. Грек идет принимать душ, а я начинаю мыть посуду, смываю жир с тарелок и убираю крошки со стола. В этот день я иду снова на работу в Хозяйственный суд города Киева, так, как я делал уже 72 раза в течение последних трех месяцев, и как буду делать вплоть до тех пор, пока меня не выгонят оттуда. Прежде чем покинуть квартиру, я, пользуясь тем, что Грек сидит в туалете и напевает что-то из репертуара группы ABBA, лезу в карман его куртки, которая висит прямо здесь в коридоре, и нахожу две гривны на проезд в один конец и чашку кофе в обеденный перерыв. Быстренько выхожу из квартиры: в подъезде довольно темно, не смотря на то, что солнце уже давно встало, свет почти не попадает сюда сквозь маленькие окошки, которые находятся под самым потолком, где висит маленькая тусклая лампа, которая иногда светит ночью слабым, будто дыхание умирающего, светом, но чаще она просто висит, обрастая насекомыми и пылью. Воздух, как и свет, почти не попадает сюда. Эта вонь уже стал обычной для тех, кто живет здесь, она не изменяется на протяжении последних лет и объединяет в себе такую гамму запахов, как запах мочи, гниющего буряка и старых вещей, а также довольно приятный запах жаренного картофеля, который попадает сюда из соседней квартиры.
Есть еще новый запах, который я ощутил лишь сегодня, это запах гниющего мяса, будто какое-то животное умерло и его оставили разлагаться на молекулы именно здесь. Этот запах противно-сладкий. Потом я узнаю, что это была мертвая кошка, которая застряла в мусоропроводе, она там подохла, а потом ее там жрали более мелкие живые существа, наподобие трупных червей. Осторожно шагаю к лифту, стараясь не вступить только что начищенными ботинками в лужу блевотины, и обходя спящего здесь бомжа деда Ивана. Как рассказывает Грек, со слов хозяйки квартиры что мы снимаем, дед Иван живет здесь уже по крайней мере десять лет. Это место на шестом этаже стало для него отчим домом, он к тому же стал обычной фигурой здесь, как будто слился с побитыми стенами, тьмой и грязным полом. Он вместе с ними составляет часть интерьера нашего парадняка.
Дед Иван сладко и крепко спит — дождь действует на него как колыбельная. И он счастливый человек, можно сказать это точно, может даже более счастливый чем я, если такое возможно. Никто не знает, сколько деду Ивану лет. Его возраст колеблется между сорока и шестьюдесятью годами. Вызываю лифт и жду его около минуты. Захожу в середину с мыслями, доеду ли я к месту моего назначения — к первому этажу? Или этот старый гроб наконец оборвется с проводов и похоронит меня под своими обломками? С радостью выбегаю из темноты парадняка на улице и попадаю под дождик, который с течением времени становится все слабее и слабее. Вдыхаю полные легкие воздуха киевской окраины вместе с каплями дождя и водой, которая стоит в воздухе паром. Над землей стоит туман, поэтому, если смотреть очень далеко, то видишь лишь очертание вещей, а не сами вещи. Перебегаю дорогу, не боясь того, что из тумана может выехать автобус и сбить меня. Я не боюсь смерти, ее незачем бояться — это логично. Смерть сама придет тогда, когда захочет, и тебя об этом спрашивать не будет. Поэтому, надо быть всегда готовым к ней и встретить ее с улыбкой на лице и сказать: «Привет, дорогая». А потом, после того как тебя похоронят, твои близкие и друзья будут пить пиво и есть творожный пирог и вспоминать каким замечательным человеком ты был, пусть ты и был в своей жизни полным дерьмом, то не важно, все равно о тебе будут говорить как про замечательного человека. А потом, по мере того как все будут напиваться пивом и водкой, разговоры все менее будут касаться тебя, а перейдут в обычный русло — о погоде, политике, футболе. Такая человеческая натура, и это чудесно. На следующий день о тебе все забудут и будут вспоминать лишь дважды в год — в день твоего рождения и смерти, да и то не всегда. И это будет чудесно, так как человек не должен корить себя за то, в чем он не виноват, например, в твоей смерти, и люди не должны делать из тебя культ, когда уже от тебя остались лишь кости. Неужели вам не кажется это бессмысленным? Все эти кладбища, все это культивирование мертвых, надо просто помнить имя человека, а не создавать из этого какое-то тупое шоу.
Еще более удивляет меня стремления людей жить вечно. А вы думали, зачем вам это нужно? Что вы будете делать тогда, когда уже все переделаете? Вам не надоест вечная борьба, которой есть жизнь? Каждый день видеть отвратительные тебе лица, перечитывать одни и те же книги, слышать те же шутки, делать запрограммировано одно и тоже. Что за глупые желания! И это вместо того, чтобы мечтать о том, чтобы тихо и спокойно умереть, чтобы закончить эту борьбу с жизнью. Это похоже на то, как если бы солдат сидел в окопе под дождем пуль и мечтал о том, чтобы это длилось всегда. Это является естественным для молодых, они еще романтики и мечтают о вечной жизни, мечтают о том, что вечно будут любить (наверное, подразумевая под словом «любовь» слово «секс») и создавать. Но что они собираются создавать, остается неизвестным.
В то же время, люди старшего поколения, а именно те, которые закончили с работой и вышли на пенсию и сидят дома перед ТиВи, ждут смерти, ждут ее с нетерпением и с радостью принимают ее. Это объясняется тем, что эти люди увидели, что овеянная мечтами их любовь состоит в сексе, который со временем заменяется на мастурбацию, так как человек всегда стремится к чему-то новому и любой секс со временем надоедает, а так процесс творения состоит в том, что они весь день работали, потом приходили домой и набивали свою утробу и смотрели тупой ТиВи, старались разговаривать об умных вещах, хотя это и не очень у них выходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Грек тратит деньги, которые заработает, на новую одежду, пищу и платит за квартиру да и еще мне дает. А я покупаю на свой заработок книги и пиво, а еще подаю нищим и калекам. Грек свирепствует из-за это, он говорит мне, что не будет покупать пищу для меня, что я хожу в старой и рваной одежде. Ну так и что? Когда он говорит, что не будет покупать пищу для меня, я понимаю, что это фарс. А новая одежда, ну зачем мне новая одежда? У меня есть парадный костюм, чтобы сходить в театр. Я же не обезьяна какая-то. У меня есть несколько классных добротных вещей, которые я с удовольствием таскаю. Нахуя мне эта пидорская хуйня, разные пиджаки, туфли, плащи? Я понимаю, что мое поведение может уже скоро добить Грека и он выгонит меня прочь, но не делаю из этого трагедии. Хотя, это и маловероятно, так как он держится меня. Ему, чтобы он не говорил (а говорит он скорее из зависти, что я могу, а он нет) нравиться слушать отрывки из моих книг и общаться со мной на такие темы, на которые он хуй пообщается с представителем обычного социума. Но, если даже это произойдет, он меня выгонит, у меня много друзей, найду где жить, в худшем случае поеду к Лясерже в Париж.
А еще у нас с Греком разные литературные вкусы. Он любит читать Кинга, так как он снимает напряжение, а я читаю Нвцше, Миллера и Уэлша, так как напряжения в моей жизни не хватает, и эти книги служат не только его генератором, но и источником информации, которую я беру из них и от людей, которых встречаю. Читая талантливые книги, кусочек таланта останется и у тебя, примерно так написано в рецензии в одному из романов Лимонова. Грек идет принимать душ, а я начинаю мыть посуду, смываю жир с тарелок и убираю крошки со стола. В этот день я иду снова на работу в Хозяйственный суд города Киева, так, как я делал уже 72 раза в течение последних трех месяцев, и как буду делать вплоть до тех пор, пока меня не выгонят оттуда. Прежде чем покинуть квартиру, я, пользуясь тем, что Грек сидит в туалете и напевает что-то из репертуара группы ABBA, лезу в карман его куртки, которая висит прямо здесь в коридоре, и нахожу две гривны на проезд в один конец и чашку кофе в обеденный перерыв. Быстренько выхожу из квартиры: в подъезде довольно темно, не смотря на то, что солнце уже давно встало, свет почти не попадает сюда сквозь маленькие окошки, которые находятся под самым потолком, где висит маленькая тусклая лампа, которая иногда светит ночью слабым, будто дыхание умирающего, светом, но чаще она просто висит, обрастая насекомыми и пылью. Воздух, как и свет, почти не попадает сюда. Эта вонь уже стал обычной для тех, кто живет здесь, она не изменяется на протяжении последних лет и объединяет в себе такую гамму запахов, как запах мочи, гниющего буряка и старых вещей, а также довольно приятный запах жаренного картофеля, который попадает сюда из соседней квартиры.
Есть еще новый запах, который я ощутил лишь сегодня, это запах гниющего мяса, будто какое-то животное умерло и его оставили разлагаться на молекулы именно здесь. Этот запах противно-сладкий. Потом я узнаю, что это была мертвая кошка, которая застряла в мусоропроводе, она там подохла, а потом ее там жрали более мелкие живые существа, наподобие трупных червей. Осторожно шагаю к лифту, стараясь не вступить только что начищенными ботинками в лужу блевотины, и обходя спящего здесь бомжа деда Ивана. Как рассказывает Грек, со слов хозяйки квартиры что мы снимаем, дед Иван живет здесь уже по крайней мере десять лет. Это место на шестом этаже стало для него отчим домом, он к тому же стал обычной фигурой здесь, как будто слился с побитыми стенами, тьмой и грязным полом. Он вместе с ними составляет часть интерьера нашего парадняка.
Дед Иван сладко и крепко спит — дождь действует на него как колыбельная. И он счастливый человек, можно сказать это точно, может даже более счастливый чем я, если такое возможно. Никто не знает, сколько деду Ивану лет. Его возраст колеблется между сорока и шестьюдесятью годами. Вызываю лифт и жду его около минуты. Захожу в середину с мыслями, доеду ли я к месту моего назначения — к первому этажу? Или этот старый гроб наконец оборвется с проводов и похоронит меня под своими обломками? С радостью выбегаю из темноты парадняка на улице и попадаю под дождик, который с течением времени становится все слабее и слабее. Вдыхаю полные легкие воздуха киевской окраины вместе с каплями дождя и водой, которая стоит в воздухе паром. Над землей стоит туман, поэтому, если смотреть очень далеко, то видишь лишь очертание вещей, а не сами вещи. Перебегаю дорогу, не боясь того, что из тумана может выехать автобус и сбить меня. Я не боюсь смерти, ее незачем бояться — это логично. Смерть сама придет тогда, когда захочет, и тебя об этом спрашивать не будет. Поэтому, надо быть всегда готовым к ней и встретить ее с улыбкой на лице и сказать: «Привет, дорогая». А потом, после того как тебя похоронят, твои близкие и друзья будут пить пиво и есть творожный пирог и вспоминать каким замечательным человеком ты был, пусть ты и был в своей жизни полным дерьмом, то не важно, все равно о тебе будут говорить как про замечательного человека. А потом, по мере того как все будут напиваться пивом и водкой, разговоры все менее будут касаться тебя, а перейдут в обычный русло — о погоде, политике, футболе. Такая человеческая натура, и это чудесно. На следующий день о тебе все забудут и будут вспоминать лишь дважды в год — в день твоего рождения и смерти, да и то не всегда. И это будет чудесно, так как человек не должен корить себя за то, в чем он не виноват, например, в твоей смерти, и люди не должны делать из тебя культ, когда уже от тебя остались лишь кости. Неужели вам не кажется это бессмысленным? Все эти кладбища, все это культивирование мертвых, надо просто помнить имя человека, а не создавать из этого какое-то тупое шоу.
Еще более удивляет меня стремления людей жить вечно. А вы думали, зачем вам это нужно? Что вы будете делать тогда, когда уже все переделаете? Вам не надоест вечная борьба, которой есть жизнь? Каждый день видеть отвратительные тебе лица, перечитывать одни и те же книги, слышать те же шутки, делать запрограммировано одно и тоже. Что за глупые желания! И это вместо того, чтобы мечтать о том, чтобы тихо и спокойно умереть, чтобы закончить эту борьбу с жизнью. Это похоже на то, как если бы солдат сидел в окопе под дождем пуль и мечтал о том, чтобы это длилось всегда. Это является естественным для молодых, они еще романтики и мечтают о вечной жизни, мечтают о том, что вечно будут любить (наверное, подразумевая под словом «любовь» слово «секс») и создавать. Но что они собираются создавать, остается неизвестным.
В то же время, люди старшего поколения, а именно те, которые закончили с работой и вышли на пенсию и сидят дома перед ТиВи, ждут смерти, ждут ее с нетерпением и с радостью принимают ее. Это объясняется тем, что эти люди увидели, что овеянная мечтами их любовь состоит в сексе, который со временем заменяется на мастурбацию, так как человек всегда стремится к чему-то новому и любой секс со временем надоедает, а так процесс творения состоит в том, что они весь день работали, потом приходили домой и набивали свою утробу и смотрели тупой ТиВи, старались разговаривать об умных вещах, хотя это и не очень у них выходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32