Всякие преувеличения типа того, что Россия готовится к захвату Западной Европы военными средствами «преимущественно плодом западного воображения». Перед лицом призывов к антикоммунистическому крестовому походу Кеннан спокойно убеждал: «Эти люди — не людоеды; они просто плохо ориентируются и у них искаженная психика». Кеннан не считал, что русский коммунизм смертельно опасен для Запада и Америки. Очень важно: он видел возможности
Нигде в телеграммах автор не говорил об агрессивности СССР, о планах завоевания мирового господства. Он писал о «традиционном и инстинктивном чувстве уязвимости, присущем русским».оветские военные усилия он оценивал как оборонительные. Но в прогнозировании этих оборонительных усилий Кеннан проявлял немалые вольности. Он, в частности, допускал возможность таких действий со стороны СССР, как захват ряда пунктов в Иране и Турции, попытки овладеть каким-либо портом в Персидском заливе или даже базой в Гибралтаре (!). Показ СССР в качестве «неумолимой враждебной силы», с которой можно разговаривать лишь языком силы, способствовал выводам Вашингтона.
Он всегда откровенно боялся «монстров, возникающих как бы ниоткуда, словно результат черной магии. Мы сами заводим себя в тупик верой в то, что, если бы от них можно было бы избавиться, как от злых духов, нанеся им военное поражение, тогда они исчезли бы полностью и наш мир был бы восстановлен для нас так, словно их никогда и не существовало».
В середине апреля 1946 г. Кеннан пишет другу: «Если мы сможем сдержать горячие головы, всех наживающихся на панике, и держать политический курс твердо и ровно, тогда с пессимизмом можно покончить».
(В своих мемуарах, вышедших в свет в 1968 г. Кеннан прямо говорит, что был неправильно понят, что он никогда не призывал к строительству сети военных союзов вокруг Советского Союза. Понадобилось несколько десятков лет, чтобы многие американские политологи, наконец, пришли к выводу, что Советская Россия в послевоенные годы была намеренно представлена ими экспансионистской державой и что доказательства этого экспансионизма были надуманны).
И.В. Сталин обычно принимал иностранных дипломатов в десять часов вечера. Именно в этот час в начале апреля 1946 г. Сталин принимал в своем кабинете в Кремле Уолтера Беделл Смита — бывшего начальника штаба у генерала Эйзенхауэра, а ныне новоназначенного посла США в СССР. За спиной Сталина висели портреты Суворова и Кутузова. Деревянные панели окружали стены. Посол начал беседу словами: «Чего желает Советский Союз и как далеко Россия собирается идти?» «Не очень далеко, — ответил Сталин. Посол Смит перечислил прибалтийские республики, дал свою характеристику балканской ситуации и положению на Ближнем Востоке. „Мы спрашиваем друг друга — это что, только начало?“.
Влияние телеграмм
Кеннан мастерски нарисовал картину послевоенного мира. Из его слов значило, что ситуация развивается в плане, приближенном к военному. От «санитарного кордона» он перешел к идее сдерживания силою всего Запада, объединенного Соединенными Штатами. Кеннан сделал особый упор на идеологии, он представил Сталина фанатичным революционером, а не осторожным, все калькулирующим политиком, каким он был в реальности. Кеннан, заметим, писал в то самое время, когда Сталин требовал учитывать соотношение сил, колебнувшееся, по его словам, в сторону Запада — и прежде всего, в сторону Соединенных Штатов.
Вина Кеннана перед историей заключается в том, что он категорически отверг возможность заинтересованности Советского Союза в стабильности и компромиссе, очевидность того, что СССР преследует ограниченные цели. Кеннан категорически отказывался смотреть на главное: Россия была едва ли не смертельно ранена жесточайшей из мировых войн. Травматический эффект этой войны сказывался повсюду, в том числе и на поведении руководства. Вина Кеннана в том, что он игнорировал огромные сдерживающие обстоятельства. Раненого союзника он показал как революционно непримиримого врага. Пустую (неизбежную) риторику он подал как соль русской политики. И самая страшная беда заключалась в том, что в самой могущественной стране мира не задались вопросом: как может страна с такой травмой претендовать чуть ли не на мировое могущество? Как признанный двумя американскими президентами рациональный реалист быть неумолимым фанатиком? Как мог Кеннан — признанный дипломат — вовсеуслышание объявить о бессмысленности своей профессии?
Своей «длинной телеграммой» Кеннан фактически «похоронил Ялту» как способ международного сотрудничества. Реакция Вашингтона была исключительно быстрой и действенной. Имя Кеннана узнали в Белом доме и вокруг. Не речь Сталина, а «длинная телеграмма» Кеннана стала Библией своего времени, по крайней мере, Библией творцов американской внешней политики. Бирнс назвал ее «превосходным анализом». Мэтьюз охарактеризовал ее как «великолепную». Военноморской атташе США в Москве Стивенс: «Я не могу преувеличить ее значение для нас» — и рекомендовал ее своим начальникам. (Все предшествующее в сфере американо-советских отношений Стивенс назвал бессмыслицей). Замгоссекретаря Бентон — Кеннану: «Могу ли я сказать Вам, сколь большое впечатление произвела ваша телеграмма?» Копии ее были разосланы во все посольства и во все министерства. Военно-морской министр Форрестол не расставался с этим документом. Он сделал сотни его копий и раздавал всем желающим.
Для правящего класса США было важно то, что Кеннан дал «рациональное» объяснение поспешному созданию американской зоны влияния. После «длинной телеграммы» Кеннана проводники экспансионистской политики получили желанное моральное и интеллектуальное оправдание своей деятельности на годы и десятилетия вперед. «Сдерживание», термин из этой телеграммы, надолго стало популярнейшим символом американской внешней политики. Чтобы «сдержать» СССР, Соединенные Штаты окружили советскую территорию базами и военными плацдармами, позади которых оставался зависимый от США мир. Повторим: в это время американские, а не советские войска находились в Париже, Лондоне, Токио, Вене, Калькутте, Франкфурте-на-Майне, Гавре, Сеуле, Иокогаме и на Гуаме.
Популярный журнал «Тайм» поместил на всю страницу статью, являвшуюся, по существу, пересказом «длинной телеграммы», и снабдил ее выразительной картой под заглавием «Коммунистическая эпидемия». Иран, Турция и Маньчжурия, поданные в выразительном розовом цвете, были названы «зараженными». Открытыми «заражению» подавались Саудовская Аравия, Египет, Афганистан и Индия. Текст не имел кеннановской элегантности: «Россия жаждет влияния. Россия желает безопасности. Россия хочет престижа. Россия рассматривает мир как возможность и поступает в этом отношении эффективнее, чем цари, лучше чем большевики десятилетием-двумя ранее… Придавая идеологический характер болезни, Россия чувствует себя в безопасности только одев халат врача».
После так называемой «длинной телеграммы» Кеннана проводники экспансионистской политики получили желанное моральное и интеллектуальное оправдание своей деятельности на годы и десятилетия вперед. «Сдерживание», термин из этой телеграммы, надолго стало популярнейшим символом в американской внешней политике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219
Нигде в телеграммах автор не говорил об агрессивности СССР, о планах завоевания мирового господства. Он писал о «традиционном и инстинктивном чувстве уязвимости, присущем русским».оветские военные усилия он оценивал как оборонительные. Но в прогнозировании этих оборонительных усилий Кеннан проявлял немалые вольности. Он, в частности, допускал возможность таких действий со стороны СССР, как захват ряда пунктов в Иране и Турции, попытки овладеть каким-либо портом в Персидском заливе или даже базой в Гибралтаре (!). Показ СССР в качестве «неумолимой враждебной силы», с которой можно разговаривать лишь языком силы, способствовал выводам Вашингтона.
Он всегда откровенно боялся «монстров, возникающих как бы ниоткуда, словно результат черной магии. Мы сами заводим себя в тупик верой в то, что, если бы от них можно было бы избавиться, как от злых духов, нанеся им военное поражение, тогда они исчезли бы полностью и наш мир был бы восстановлен для нас так, словно их никогда и не существовало».
В середине апреля 1946 г. Кеннан пишет другу: «Если мы сможем сдержать горячие головы, всех наживающихся на панике, и держать политический курс твердо и ровно, тогда с пессимизмом можно покончить».
(В своих мемуарах, вышедших в свет в 1968 г. Кеннан прямо говорит, что был неправильно понят, что он никогда не призывал к строительству сети военных союзов вокруг Советского Союза. Понадобилось несколько десятков лет, чтобы многие американские политологи, наконец, пришли к выводу, что Советская Россия в послевоенные годы была намеренно представлена ими экспансионистской державой и что доказательства этого экспансионизма были надуманны).
И.В. Сталин обычно принимал иностранных дипломатов в десять часов вечера. Именно в этот час в начале апреля 1946 г. Сталин принимал в своем кабинете в Кремле Уолтера Беделл Смита — бывшего начальника штаба у генерала Эйзенхауэра, а ныне новоназначенного посла США в СССР. За спиной Сталина висели портреты Суворова и Кутузова. Деревянные панели окружали стены. Посол начал беседу словами: «Чего желает Советский Союз и как далеко Россия собирается идти?» «Не очень далеко, — ответил Сталин. Посол Смит перечислил прибалтийские республики, дал свою характеристику балканской ситуации и положению на Ближнем Востоке. „Мы спрашиваем друг друга — это что, только начало?“.
Влияние телеграмм
Кеннан мастерски нарисовал картину послевоенного мира. Из его слов значило, что ситуация развивается в плане, приближенном к военному. От «санитарного кордона» он перешел к идее сдерживания силою всего Запада, объединенного Соединенными Штатами. Кеннан сделал особый упор на идеологии, он представил Сталина фанатичным революционером, а не осторожным, все калькулирующим политиком, каким он был в реальности. Кеннан, заметим, писал в то самое время, когда Сталин требовал учитывать соотношение сил, колебнувшееся, по его словам, в сторону Запада — и прежде всего, в сторону Соединенных Штатов.
Вина Кеннана перед историей заключается в том, что он категорически отверг возможность заинтересованности Советского Союза в стабильности и компромиссе, очевидность того, что СССР преследует ограниченные цели. Кеннан категорически отказывался смотреть на главное: Россия была едва ли не смертельно ранена жесточайшей из мировых войн. Травматический эффект этой войны сказывался повсюду, в том числе и на поведении руководства. Вина Кеннана в том, что он игнорировал огромные сдерживающие обстоятельства. Раненого союзника он показал как революционно непримиримого врага. Пустую (неизбежную) риторику он подал как соль русской политики. И самая страшная беда заключалась в том, что в самой могущественной стране мира не задались вопросом: как может страна с такой травмой претендовать чуть ли не на мировое могущество? Как признанный двумя американскими президентами рациональный реалист быть неумолимым фанатиком? Как мог Кеннан — признанный дипломат — вовсеуслышание объявить о бессмысленности своей профессии?
Своей «длинной телеграммой» Кеннан фактически «похоронил Ялту» как способ международного сотрудничества. Реакция Вашингтона была исключительно быстрой и действенной. Имя Кеннана узнали в Белом доме и вокруг. Не речь Сталина, а «длинная телеграмма» Кеннана стала Библией своего времени, по крайней мере, Библией творцов американской внешней политики. Бирнс назвал ее «превосходным анализом». Мэтьюз охарактеризовал ее как «великолепную». Военноморской атташе США в Москве Стивенс: «Я не могу преувеличить ее значение для нас» — и рекомендовал ее своим начальникам. (Все предшествующее в сфере американо-советских отношений Стивенс назвал бессмыслицей). Замгоссекретаря Бентон — Кеннану: «Могу ли я сказать Вам, сколь большое впечатление произвела ваша телеграмма?» Копии ее были разосланы во все посольства и во все министерства. Военно-морской министр Форрестол не расставался с этим документом. Он сделал сотни его копий и раздавал всем желающим.
Для правящего класса США было важно то, что Кеннан дал «рациональное» объяснение поспешному созданию американской зоны влияния. После «длинной телеграммы» Кеннана проводники экспансионистской политики получили желанное моральное и интеллектуальное оправдание своей деятельности на годы и десятилетия вперед. «Сдерживание», термин из этой телеграммы, надолго стало популярнейшим символом американской внешней политики. Чтобы «сдержать» СССР, Соединенные Штаты окружили советскую территорию базами и военными плацдармами, позади которых оставался зависимый от США мир. Повторим: в это время американские, а не советские войска находились в Париже, Лондоне, Токио, Вене, Калькутте, Франкфурте-на-Майне, Гавре, Сеуле, Иокогаме и на Гуаме.
Популярный журнал «Тайм» поместил на всю страницу статью, являвшуюся, по существу, пересказом «длинной телеграммы», и снабдил ее выразительной картой под заглавием «Коммунистическая эпидемия». Иран, Турция и Маньчжурия, поданные в выразительном розовом цвете, были названы «зараженными». Открытыми «заражению» подавались Саудовская Аравия, Египет, Афганистан и Индия. Текст не имел кеннановской элегантности: «Россия жаждет влияния. Россия желает безопасности. Россия хочет престижа. Россия рассматривает мир как возможность и поступает в этом отношении эффективнее, чем цари, лучше чем большевики десятилетием-двумя ранее… Придавая идеологический характер болезни, Россия чувствует себя в безопасности только одев халат врача».
После так называемой «длинной телеграммы» Кеннана проводники экспансионистской политики получили желанное моральное и интеллектуальное оправдание своей деятельности на годы и десятилетия вперед. «Сдерживание», термин из этой телеграммы, надолго стало популярнейшим символом в американской внешней политике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219