Царство антихриста уже грядет; даже тех, кто был убежден, что Богоматерь никогда не допустит, чтобы посвященный ей город попал в руки неверных, становилось все меньше. Союз же с еретическим Западом не может принести спасения или как-то изменить судьбу.
Можно подобные набожные суждения считать проявлением невежества и ограниченности. Однако среди византийцев были и мыслящие политические деятели, которые тоже сомневались в преимуществах унии. Многие из них не без оснований считали, что Запад никогда не сможет или не захочет оказать помощь, достаточную для того, чтобы противостоять гораздо лучше организованной военной силе турок. Другие же, главным образом церковники, опасались, что уния приведет к еще большему расколу. Не сочтут ли греки, которые так долго боролись против преследований франкских правителей за свою целостность, что их предали? Все больше и больше греков подпадало под власть турок, и их единственной связью с Константинополем оставалась только церковь. И если константинопольская патриархия подчинится Западу, последуют ли за нею церковные общины, оказавшиеся под турками, которые, безусловно, этого не одобрят? Будут ли готовы присоединиться к унии православные церкви стран Кавказа, Дуная, а также России? Братские восточные патриархии уже открыто высказали свое неодобрение. Так можно ли рассчитывать на то, что православные христиане, считающие своим главой византийского патриарха, но независимые от империи, подчинятся западной церкви только ради спасения империи?
Хорошо было известно, например, что русские ненавидят латинскую церковь как церковь своих польских и скандинавских врагов. Из меморандума 1437 г. мы знаем о том, что из 67-ми епархий, подчинявшихся константинопольскому патриарху, только восемь осталось во владениях самого императора и еще семь в Морейской деспотии. Это означало, что уния с Римом вполне могла стоить патриарху потери более трех четвертей его епископств. Таков был веский аргумент в добавление к естественному нежеланию византийцев жертвовать своей религиозной свободой.
Лишь немногие государственные деятели были способны предвидеть дальнейшие события. Византия в глазах любого беспристрастного наблюдателя была обречена. Единственная возможность воссоединить греческую православную церковь, а вместе с ней и греческий народ, заключалась скорее всего в том, чтобы признать зависимость от турок, в которую и так уже попало большинство греков. Только таким путем можно было воссоединить православную греческую нацию и возродить ее в такой степени, чтобы со временем у нее набралось достаточно сил для свержения ига неверных и воссоздания Византии.
За небольшим исключением, никто из греков не потерял достоинства настолько, чтобы добровольно подчиниться телом неверным и тем более душою — латинянам. Так, может, мудрее было бы сделать первое, с тем чтобы избежать второго? Единство греческой нации легче было бы сохранить народу, объединенному под господством мусульман, нежели его части, присоединенной к окраине Западного мира. Фраза, приписываемая последнему первому министру Византии Луке Нотарасу: «Лучше тюрбан султана, чем шапка кардинала», на самом деле не была такой шокирующей, какой кажется сначала.
Находившимся в Италии Виссариону и его друзьям-гуманистам, делавшим все, что в их силах, для того чтобы добиться помощи соотечественникам, царившие в Константинополе настроения казались дикими, неумными, ограниченными. Они были убеждены, что союз с Западом принесет Византии такой прилив новых культурных и политических сил, что она снова сможет встать на ноги. И разве они не были правы?
По возвращении из Италии император Иоанн VIII прожил еще девять довольно печальных лет. Вернувшись, он узнал, что обожаемая им императрица Мария Трапезундская умерла от чумы. Детей у него не было. Братья его проводили время либо в непрерывных междоусобицах на Пелопоннесе, либо в интригах против него во Фракии. Из всей своей семьи он мог довериться лишь престарелой матери, императрице Елене, но и она не одобряла его политики. Император делал все возможное, чтобы терпимостью и тактом поддерживать мир в своей раздираемой противоречиями столице. Все средства, которые могло выделить государство, он предусмотрительно тратил на укрепление сухопутных городских стен, чтобы быть готовым к неизбежному турецкому нашествию. Смерть пришла к нему как избавление 31 октября 1448 г..
Глава II.
Подъем султаната
В лучшие времена своего великого прошлого благополучие Византии было связано с ее господством над Анатолией. Громадный полуостров, известный в древности как Малая Азия, во времена римлян был одним из наиболее населенных мест мира.
Упадок Римской империи, сопровождавшийся мором от чумы и малярии, а затем персидское и арабское нашествия в VII—VIII вв. значительно сократили население Малой Азии. Лишь В IX в. на полуостров вернулось спокойствие. Хорошо продуманная система защиты границ уменьшила опасность вражеских нападений. Восстановилось земледелие, найдя рынок сбыта для своей продукции в Константинополе и в процветающих приморских городах. Богатые долины на западе полуострова изобиловали оливковыми рощами, фруктовыми садами и посевами зерновых. В нагорных районах паслись многочисленные стада и отары, а там, где возможно было орошение, простирались богатые поля кукурузы.
Политика византийских императоров была направлена против крупного землевладения; они предпочитали, чтобы земля находилась в руках сельских общин, которые в качестве арендной платы за землю поставляли солдат для императорской армии или местной милиции. Власть центрального правительства проявлялась лишь в частых инспекциях, а также в выплате из имперской казны жалованья провинциальным чиновникам.
Благополучие империи во многом зависело от хорошей охраны ее границ. В пограничных областях, как правило, образ жизни населения был в основном иным, чем в центре империи. Охрана границ была возложена на местное военное сословие — так называемых акритов, вся жизнь которых состояла в рейдах на территорию врага или в отражении его нападений. Это были независимые, не признающие законов воины, противившиеся любой попытке правительства установить над ними какой-то контроль, не желавшие платить налоги — скорее наоборот, ожидавшие награды за свою службу. Они притягивали к себе всевозможных искателей приключений, поскольку в этой дикой местности жизнь мало походила на оседлую, а население не было однородным (за исключением районов, где обосновались и поддерживали свои традиции армяне).
Военные действия на границе, по сути дела, шли постоянно независимо от того, существовал ли официально мир между правительствами Византии и Халифата; однако предводители пограничных отрядов не были заклятыми врагами своим противникам по ту сторону границы, которые вели такой же образ жизни. Пограничные мусульмане были, пожалуй, несколько более ортодоксальны в вопросах религии; тем не менее их фанатизм не мешал взаимному общению сторон и даже бракам между ними. Ни по ту, ни по эту сторону границы официальная религия не была очень популярна. Многие акриты принадлежали к самостоятельной армянской церкви, и почти все они охотно давали приют еретикам;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Можно подобные набожные суждения считать проявлением невежества и ограниченности. Однако среди византийцев были и мыслящие политические деятели, которые тоже сомневались в преимуществах унии. Многие из них не без оснований считали, что Запад никогда не сможет или не захочет оказать помощь, достаточную для того, чтобы противостоять гораздо лучше организованной военной силе турок. Другие же, главным образом церковники, опасались, что уния приведет к еще большему расколу. Не сочтут ли греки, которые так долго боролись против преследований франкских правителей за свою целостность, что их предали? Все больше и больше греков подпадало под власть турок, и их единственной связью с Константинополем оставалась только церковь. И если константинопольская патриархия подчинится Западу, последуют ли за нею церковные общины, оказавшиеся под турками, которые, безусловно, этого не одобрят? Будут ли готовы присоединиться к унии православные церкви стран Кавказа, Дуная, а также России? Братские восточные патриархии уже открыто высказали свое неодобрение. Так можно ли рассчитывать на то, что православные христиане, считающие своим главой византийского патриарха, но независимые от империи, подчинятся западной церкви только ради спасения империи?
Хорошо было известно, например, что русские ненавидят латинскую церковь как церковь своих польских и скандинавских врагов. Из меморандума 1437 г. мы знаем о том, что из 67-ми епархий, подчинявшихся константинопольскому патриарху, только восемь осталось во владениях самого императора и еще семь в Морейской деспотии. Это означало, что уния с Римом вполне могла стоить патриарху потери более трех четвертей его епископств. Таков был веский аргумент в добавление к естественному нежеланию византийцев жертвовать своей религиозной свободой.
Лишь немногие государственные деятели были способны предвидеть дальнейшие события. Византия в глазах любого беспристрастного наблюдателя была обречена. Единственная возможность воссоединить греческую православную церковь, а вместе с ней и греческий народ, заключалась скорее всего в том, чтобы признать зависимость от турок, в которую и так уже попало большинство греков. Только таким путем можно было воссоединить православную греческую нацию и возродить ее в такой степени, чтобы со временем у нее набралось достаточно сил для свержения ига неверных и воссоздания Византии.
За небольшим исключением, никто из греков не потерял достоинства настолько, чтобы добровольно подчиниться телом неверным и тем более душою — латинянам. Так, может, мудрее было бы сделать первое, с тем чтобы избежать второго? Единство греческой нации легче было бы сохранить народу, объединенному под господством мусульман, нежели его части, присоединенной к окраине Западного мира. Фраза, приписываемая последнему первому министру Византии Луке Нотарасу: «Лучше тюрбан султана, чем шапка кардинала», на самом деле не была такой шокирующей, какой кажется сначала.
Находившимся в Италии Виссариону и его друзьям-гуманистам, делавшим все, что в их силах, для того чтобы добиться помощи соотечественникам, царившие в Константинополе настроения казались дикими, неумными, ограниченными. Они были убеждены, что союз с Западом принесет Византии такой прилив новых культурных и политических сил, что она снова сможет встать на ноги. И разве они не были правы?
По возвращении из Италии император Иоанн VIII прожил еще девять довольно печальных лет. Вернувшись, он узнал, что обожаемая им императрица Мария Трапезундская умерла от чумы. Детей у него не было. Братья его проводили время либо в непрерывных междоусобицах на Пелопоннесе, либо в интригах против него во Фракии. Из всей своей семьи он мог довериться лишь престарелой матери, императрице Елене, но и она не одобряла его политики. Император делал все возможное, чтобы терпимостью и тактом поддерживать мир в своей раздираемой противоречиями столице. Все средства, которые могло выделить государство, он предусмотрительно тратил на укрепление сухопутных городских стен, чтобы быть готовым к неизбежному турецкому нашествию. Смерть пришла к нему как избавление 31 октября 1448 г..
Глава II.
Подъем султаната
В лучшие времена своего великого прошлого благополучие Византии было связано с ее господством над Анатолией. Громадный полуостров, известный в древности как Малая Азия, во времена римлян был одним из наиболее населенных мест мира.
Упадок Римской империи, сопровождавшийся мором от чумы и малярии, а затем персидское и арабское нашествия в VII—VIII вв. значительно сократили население Малой Азии. Лишь В IX в. на полуостров вернулось спокойствие. Хорошо продуманная система защиты границ уменьшила опасность вражеских нападений. Восстановилось земледелие, найдя рынок сбыта для своей продукции в Константинополе и в процветающих приморских городах. Богатые долины на западе полуострова изобиловали оливковыми рощами, фруктовыми садами и посевами зерновых. В нагорных районах паслись многочисленные стада и отары, а там, где возможно было орошение, простирались богатые поля кукурузы.
Политика византийских императоров была направлена против крупного землевладения; они предпочитали, чтобы земля находилась в руках сельских общин, которые в качестве арендной платы за землю поставляли солдат для императорской армии или местной милиции. Власть центрального правительства проявлялась лишь в частых инспекциях, а также в выплате из имперской казны жалованья провинциальным чиновникам.
Благополучие империи во многом зависело от хорошей охраны ее границ. В пограничных областях, как правило, образ жизни населения был в основном иным, чем в центре империи. Охрана границ была возложена на местное военное сословие — так называемых акритов, вся жизнь которых состояла в рейдах на территорию врага или в отражении его нападений. Это были независимые, не признающие законов воины, противившиеся любой попытке правительства установить над ними какой-то контроль, не желавшие платить налоги — скорее наоборот, ожидавшие награды за свою службу. Они притягивали к себе всевозможных искателей приключений, поскольку в этой дикой местности жизнь мало походила на оседлую, а население не было однородным (за исключением районов, где обосновались и поддерживали свои традиции армяне).
Военные действия на границе, по сути дела, шли постоянно независимо от того, существовал ли официально мир между правительствами Византии и Халифата; однако предводители пограничных отрядов не были заклятыми врагами своим противникам по ту сторону границы, которые вели такой же образ жизни. Пограничные мусульмане были, пожалуй, несколько более ортодоксальны в вопросах религии; тем не менее их фанатизм не мешал взаимному общению сторон и даже бракам между ними. Ни по ту, ни по эту сторону границы официальная религия не была очень популярна. Многие акриты принадлежали к самостоятельной армянской церкви, и почти все они охотно давали приют еретикам;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64