– Выключите освещение, – сказал Оуэнс. – Вам лучше отдохнуть, пока я буду нянчиться с этой штукой.
Освещение выключили, и все снова направились к окну, даже Мичелз.
Окружающий мир полностью изменился.
Это была та же кровь. Она содержала все те же частицы и молекулярные соединения, все кусочки и фрагменты, тромбоциты и красные кровяные тельца, но отличие…
Теперь это была верхняя полая вена, идущая от головы и шеи, кислород в ней был уже израсходован.
Красные кровяные тельца были лишены кислорода и теперь содержали только гемоглобин, а не оксигемоглобин, это ярко-красное соединение гемоглобина и кислорода.
Собственно гемоглобин был голубовато фиолетовым, и в прыгающем отражении миниатюризированных световых волн корабля каждое тельце сверкало вспышками голубого и зеленого, часто перемешивающимся с фиолетовым. И все вокруг несло на себе оттенок этих лишенных кислорода частиц.
Проплывали в тени тромбоциты, и дважды корабль прошел мимо – на довольно приличном расстоянии – огромных тяжеловесных белых кровяных телец, окрашенных теперь в зеленоватый оттенок.
Грант взглянул еще раз на профиль Коры, поднятый вверх в почти религиозном экстазе, и стал смотреть на бесконечно таинственную темную голубизну.
«Она похожа на снежную королеву некоей полярной области, залитую светом зелено-голубоватого рассвета», – выспренно подумал он.
Неожиданно он почувствовал себя опустошенно и тоскливо.
– Великолепно! – пробормотал Дьювал, но смотрел он вовсе не на Кору.
– Вы готовы, Оуэнс? – спросил Мичелз. Я собираюсь вести вас через сердце.
Он пошел к своим картам и включил небольшой верхний светильник, который тут же потускнел в сумрачной голубизне, наполнявшей «Протерус» странной таинственностью.
– Оуэнс! – позвал он. – Карта сердца А-2, подход. Правое предсердие. Вы нашли ее?
– Да, есть.
– Разве мы уже в сердце? – спросил Грант.
– Прислушайтесь! – сказал Мичелз раздраженно. – Не смотрите. Слушайте.
Полная тишина воцарилась после этих слов на «Протерусе».
Они услышали это – словно отдаленный гул артиллерийской канонады. Это была всего лишь ритмичная вибрация пола корабля, медленная и размеренная, но становившаяся все громче. Неясный глухой звук, за ним еще более неясный, пауза, затем повторение, громче, все громче.
– Сердце! – воскликнула Кора. – Это оно!
– Совершенно верно, – сказал Мичелз, – сердцебиение немного замедленно.
– И мы слышим его не совсем верно, – с неудовольствием заметил Дьювал. – Звуковые волны слишком огромны сами по себе, чтобы воздействовать на наше ухо. Они вызывают вторичную вибрацию корабля, но это не то же самое. При настоящих исследованиях тела…
– В некоем отдаленном будущем, доктор, – сказал Мичелз.
– Оно звучит, как пушка, – заметил Грант.
– Да, но это заградительный огонь, два миллиарда ударов за 70 лет, – сказал Мичелз. – Даже больше.
– И каждый удар, – добавил Дьювал, – это тонкий барьер, отделяющий нас от вечности, дающий нам время примириться с…
– Эти удары, в частности, – заметил Мичелз, – посылают нас прямо к вечности и не дают нам вообще никакого времени. Замолчите вы все. Вы готовы, Оуэнс?
– Я готов. Я за рычагами управления, и карта передо мной. Но как я отыщу путь через все это?
– Мы не можем заблудиться, даже если бы хотели. Сейчас мы находимся в верхней полой вене в точке соединения с нижней. Нашли ее?
– Да.
– Хорошо. Через несколько секунд мы войдем в правое предсердие, первую сердечную камеру, и им следует остановить сердце. Грант, радируйте наши координаты.
Грант на какое-то время отключился от всего, очарованный открывшимся перед ним видом. Полая вена была самой большой веной, собиравшей на своем протяжении всю кровь из тела, за исключением легких. Когда она входила в предсердие, то превращалась в обширную резонирующую камеру, стены которой терялись из виду, так что казалось, что «Протерус» попал в темный безбрежный океан. Сердце теперь билось медленно и устрашающе, с каждым его равномерным глухим ударом корабль, казалось, приподнимался и вздрагивал.
На вторичный призыв Мичелза Грант вернулся к действительности и повернулся к своему радиопередатчику.
– Впереди трехстворчатый клапан, – объявил Оуэнс.
Все смотрели вперед. В конце длинного коридора они увидели его. Три искрящиеся красные створки, разделяющиеся и вздымающиеся волной при движении корабля. Появлялся и увеличивался зияющий проем, а острые края створок и клапана трепетали. Там, за ними, был правый желудочек, одна из двух главных сердечных камер.
Поток крови вливался в полость, как будто движимый мощным всасывающим насосом.
«Протерус» двигался к ним с такой скоростью, что проем приближался и увеличивался с устрашающей быстротой. Течение, однако, было ровным, и корабль двигался в нем почти без вибрации.
Затем до них донесся звук громовых ударов желудочков, главных мускульных камер сердца, когда они сокращались в систоле. Створки трехстворчатого клапана выпучились в противоположную сторону, медленно сомкнулись с влажным чмокающим звуком, закрыв стенку длинной вертикальной бороздкой, разделившейся вверху на две части.
По другую сторону теперь закрытого клапана находился правый желудочек. Когда этот желудочек сокращался, кровь не могла извергаться через предсердие и вместо этого выталкивалась в легочную артерию.
Грант сообщил наружу о грохочущих ударах.
– Они говорят, еще одно сердцебиение будет последним. Еще они говорят, что нам нужно подготовиться к нему лучше, или оно будет и нашим последним сердцебиением. Как только клапан снова откроется, Оуэнс, постарайтесь проскочить его на предельной скорости.
На лице капитана было выражение полной решимости, как рассеянно отметил Грант, никакого страха.
* * *
Радиоактивные датчики, ранее роившиеся вокруг головы и шеи Бенеша, теперь сгрудились над его грудной клеткой, над областью, с которой было снято термическое одеяло.
Карта кровеносной системы на стене была теперь увеличена в области сердца и показывала только часть сердца – правое предсердие. Светящаяся точка, обозначавшая положение «Протеруса», плавно продвигалась по полой вене в предсердие, которое расширилось, когда они вошли в него, а затем сократилось.
Корабль одним толчком был пронесен почти через всю длину предсердия к трехстворчатому клапану, который тут же закрылся, как только они прошли его. На экране осциллографа каждый удар сердца преобразовывался в волнообразный электронны всплеск, за которым тщательно следили.
Аппарат для электрошока стоял в полной готовности, его электроды висели над грудью Бенеша.
Началось последнее сердцебиение. Электронный луч на осциллографе начал двигаться вверх. Левый желудочек расслабился для очередного впуска крови, при этом трехстворчатый клапан должен был открыться.
– Пошел! – закричал техник, сидевший за экраном осциллографа.
Два электрода опустились на грудную клетку, стрелка указателя на одном из лимбов пульта тут же уперлась в красную зону, и раздалось надоедливое жужжание зуммера.
Оно оборвалось и наступила тишина.
Линия на экране осциллографа превратилась в прямую.
Сообщение, переданное наверх, в наблюдательную башенку, было лаконичным: «Сердце остановлено».
Картер свирепо нажал кнопку секундомера, который был у него в руках, и секунды начали свой бег с невыносимой скоростью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53