В нашей истории дуют жестокие ветры и горят костры, в ней мы, западники, наследники славянской и скандинавской традиций, сражаемся с носителями византийской и ордынской традиций, изгоняя их из сердца, из генов, из памяти, из политической жизни. Нас мало, мы тонкой струйкой пробиваемся из тысячелетних песков, нас четыре века, начиная с процесса Юрия Крижанича, травят, изгоняют, пытают, казнят, вычеркивают и запрещают. Но мы воскресаем каждое утро, чтобы идти на смерть каждую ночь, но мы тянем страну за собой и вписываем в ее историю единственно достойные строки — своей кровью, и однажды мы не умрем. И тогда Статуя Свободы будет стоять на одном из Соловецких островов: над Беломорканалом, над Кремлем, над Гулагом и Лубянкой, как вечный символ нашей победы. Мы десантники Запада на русской земле, мы пришли сюда с варягами в VIII веке, и мы никому не отдадим наш плацдарм.
Мы уничтожаем советское прошлое, как следы некоего вечного Карфагена, империи Зла, которая должна уступить место юному, блестящему, благородному Риму — демократии Запада, нашей Атлантиде. Наша глава в истории — не только знание, но и сила. Обнаженный меч. Вызов, брошенный рабству, глупости, тирании, социализму, коммунизму, фашизму. И, как писал в своей книге «Россия в концлагере» Иван Солоневич, возьмите этот курс лекций, читайте и боритесь. И вот вам посох в дорогу, посох и подорожная: стихотворение Николая Смолкина, рядового викинга из нашего карраса.
Катон, я тоже знаю Карфаген,
Что твоего коварней и жесточе,
Я кличу смерть его, я смерть ему пророчу,
Зову небытие и насылаю тлен…
Струится нить, плетут судьбу, кружа,
Любовь и ненависть, как два крыла у птицы,
И мчатся боевые колесницы,
Жизнь воздвигая, чью-то жизнь круша.
Мой Карфаген — в кровавом кумаче,
Мой Карфаген — в налитых кровью звездах,
Мой Карфаген — в их покаяньях поздних
И к страшному труду готовом палаче.
Мой Карфаген — инстинкт овечьих стад,
Мой Карфаген — в овчарнях и овчарках.
Катон, кому-то снова кровью харкать,
Как две и больше тысяч лет назад.
И этому, Катон, лежать в золе -
Хоть это и одна шестая суши,
Катон, я полагаю, на Земле
Мой Карфаген обязан быть разрушен.
Лекция № 1. Какого теленка мы у Бога съели?
Русская история еще не написана, потому что не закончена.
История — это стадион с ленточкой старта, но без ленточки финиша, со множеством беговых дорожек, с судьями-историками, со спортивными комментаторами, которые пристально следят за тем, кто — впереди, кто — отстал. Это тоже историки, публицисты, политологи, советологи и вообще всякая вспомогательная историческая рать.
Со зрителями, которые болеют за свою команду. Но, в отличие от спорта, на этом стадионе никто не заботится о равных стартовых условиях.
Когда вы начинали — это ваше личное дело. Сигнал стартового пистолета — от сотворения мира, дальше — как вам повезет. Когда подтянетесь. Ваше опоздание на геологическую эпоху, на век, на 10 веков, на 20 веков абсолютно никого не волнует. Это не учитывается ни судьями, ни зрителями, ни спортивными комментаторами. Главное — бежать. Главное — бежать впереди. Когда вы начали, это ваши личные трудности.
На этом стадионе у нас неважные дела, многие начали свой забег гораздо раньше нас. Мы еще футболки не надели, кроссовки не зашнуровали и вообще еще до стадиона не дошли, а Эллада и Рим пробежали чуть ли не всю дистанцию от начала до конца. Кто-то начинал с нами вместе — Чехия, Польша. Кто-то начинал чуточку раньше — Франция, Великобритания, Испания. Но наступило время, когда нас просто сняли с соревнований, когда мы перестали бежать (в XIII веке), а когда в XVI веке мы вышли на стадион снова и стали догонять, оказалось, что все, кто начал забег с нами или на исторический час или на два раньше нас, как Франция н Великобритания, убежали настолько вперед, что мы видим одну клубящуюся пыль — и ничего впереди.
И вот с тех пор, с XVI века, наша история состоит из того, что мы догоняем. Мы бежим по знаменитой формуле: догонит ли Ахиллес черепаху, — но поскольку они — не черепаха, а мы все-таки не Ахиллес, мы пробегаем какую-то дистанцию, а они за это время убегают очень и очень далеко вперед. И можно сказать, что мы с большим трудом видим след или тень от кроссовок спортсмена, который бежит впереди нас. Это с точки зрения спорта.
С военной точки зрения, история России — это Столетняя война, в которой, как вы помните, для Франции все началось очень плохо. Был так называемый период, который французские историки называют «pйriode de revers», т. е. период сплошных поражений.
Казалось, вообще все кончено. Англичане оставили от Франции одни рожки да ножки. Били, как только могли. И при Азинкуре и при Креси французская армия ни к черту не годилась, французские короли вообще не тянули, французский народ пребывал в полной депрессии. Вдруг где-то на последней четверти началось странное дело. Франция стала отыгрываться. Она отыгрывалась, отыгрывалась и в конце концов получилось, что она выиграла Столетнюю войну. Так вот, история России — это такая Столетняя война, в которой для нас период поражений длится уже чуть ли не 6 веков. И можно сказать, что только с 1991 года, за очень редкими исключениями, у нас начался период частичных побед, т. е. окопная, позиционная война.
Всем все осточертело, все кормят вшей в окопах. Уже не понятно, с чего это началось. И чем это кончится. На западном фронте — без перемен. На восточном фронте — тоже. Идет Столетняя война.
С точки зрения шахмат, история России — это отложенная партия. Если вы помните замечательный фильм Бергмана «Рыцарь и Смерть», там на какую-то очень важную вещь рыцарь играет со Смертью в шахматы. Если он проиграет, смерть его заберет; пока он выигрывает какую-то часть партии, пока смерть получает шах, он еще живет.
И вот, начиная с XVI века, каждое поколение россиян, играя черными (потому что белыми играет Смерть, играет Рок), садится и пытается доиграть эту партию, пытается отыграться. Мы все время проигрываем. В XVII веке, в XVIII-ом, казалось, что выиграем, потом — ничего не получилось, немножко выигрываем в ХIХ-ом, там пешки были на нашей стороне, очень много пешек мы съели.
Потом — все равно. Потом все равно был шах, потом чуть мат не получили. И вот мы каждый раз, можно считать, каждый новый день пытаемся доиграть эту партию. Пытаемся выиграть у Рока то, что мы ему проиграли за прошедшие века.
Есть такая современная пародия на знаменитую сказку о Золушке. В этой сказке умная мачеха, которая хотела повредить своей падчерице, не стала держать ее в черном теле, не стала перед нею раскладывать мешок проса и мешок золы, которые она должна была отделить друг от друга. Она сделала все наоборот.
Она свою дочку, родную дочку, заставила работать, научила домашнему хозяйству, сделала ее спортивной, тренированной, подготовила, словом, к жизни, к жизненным трудностям. А падчерицу она уложила в постель, накрыла шелковым одеялом, кормила ее восемь раз в день, не давала пылинке на нее упасть. В конце концов, когда пришел принц, он обнаружил спортивную, в джинсах, в кедах родную дочку, молодую, стройную, красивую, которая все умела, у которой все в руках горело, и эту так называемую Золушку, раскормленную, как домашняя индюшка, которая уже рукой пошевелить не могла, которая лежала в постели, у которой глаза заплыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Мы уничтожаем советское прошлое, как следы некоего вечного Карфагена, империи Зла, которая должна уступить место юному, блестящему, благородному Риму — демократии Запада, нашей Атлантиде. Наша глава в истории — не только знание, но и сила. Обнаженный меч. Вызов, брошенный рабству, глупости, тирании, социализму, коммунизму, фашизму. И, как писал в своей книге «Россия в концлагере» Иван Солоневич, возьмите этот курс лекций, читайте и боритесь. И вот вам посох в дорогу, посох и подорожная: стихотворение Николая Смолкина, рядового викинга из нашего карраса.
Катон, я тоже знаю Карфаген,
Что твоего коварней и жесточе,
Я кличу смерть его, я смерть ему пророчу,
Зову небытие и насылаю тлен…
Струится нить, плетут судьбу, кружа,
Любовь и ненависть, как два крыла у птицы,
И мчатся боевые колесницы,
Жизнь воздвигая, чью-то жизнь круша.
Мой Карфаген — в кровавом кумаче,
Мой Карфаген — в налитых кровью звездах,
Мой Карфаген — в их покаяньях поздних
И к страшному труду готовом палаче.
Мой Карфаген — инстинкт овечьих стад,
Мой Карфаген — в овчарнях и овчарках.
Катон, кому-то снова кровью харкать,
Как две и больше тысяч лет назад.
И этому, Катон, лежать в золе -
Хоть это и одна шестая суши,
Катон, я полагаю, на Земле
Мой Карфаген обязан быть разрушен.
Лекция № 1. Какого теленка мы у Бога съели?
Русская история еще не написана, потому что не закончена.
История — это стадион с ленточкой старта, но без ленточки финиша, со множеством беговых дорожек, с судьями-историками, со спортивными комментаторами, которые пристально следят за тем, кто — впереди, кто — отстал. Это тоже историки, публицисты, политологи, советологи и вообще всякая вспомогательная историческая рать.
Со зрителями, которые болеют за свою команду. Но, в отличие от спорта, на этом стадионе никто не заботится о равных стартовых условиях.
Когда вы начинали — это ваше личное дело. Сигнал стартового пистолета — от сотворения мира, дальше — как вам повезет. Когда подтянетесь. Ваше опоздание на геологическую эпоху, на век, на 10 веков, на 20 веков абсолютно никого не волнует. Это не учитывается ни судьями, ни зрителями, ни спортивными комментаторами. Главное — бежать. Главное — бежать впереди. Когда вы начали, это ваши личные трудности.
На этом стадионе у нас неважные дела, многие начали свой забег гораздо раньше нас. Мы еще футболки не надели, кроссовки не зашнуровали и вообще еще до стадиона не дошли, а Эллада и Рим пробежали чуть ли не всю дистанцию от начала до конца. Кто-то начинал с нами вместе — Чехия, Польша. Кто-то начинал чуточку раньше — Франция, Великобритания, Испания. Но наступило время, когда нас просто сняли с соревнований, когда мы перестали бежать (в XIII веке), а когда в XVI веке мы вышли на стадион снова и стали догонять, оказалось, что все, кто начал забег с нами или на исторический час или на два раньше нас, как Франция н Великобритания, убежали настолько вперед, что мы видим одну клубящуюся пыль — и ничего впереди.
И вот с тех пор, с XVI века, наша история состоит из того, что мы догоняем. Мы бежим по знаменитой формуле: догонит ли Ахиллес черепаху, — но поскольку они — не черепаха, а мы все-таки не Ахиллес, мы пробегаем какую-то дистанцию, а они за это время убегают очень и очень далеко вперед. И можно сказать, что мы с большим трудом видим след или тень от кроссовок спортсмена, который бежит впереди нас. Это с точки зрения спорта.
С военной точки зрения, история России — это Столетняя война, в которой, как вы помните, для Франции все началось очень плохо. Был так называемый период, который французские историки называют «pйriode de revers», т. е. период сплошных поражений.
Казалось, вообще все кончено. Англичане оставили от Франции одни рожки да ножки. Били, как только могли. И при Азинкуре и при Креси французская армия ни к черту не годилась, французские короли вообще не тянули, французский народ пребывал в полной депрессии. Вдруг где-то на последней четверти началось странное дело. Франция стала отыгрываться. Она отыгрывалась, отыгрывалась и в конце концов получилось, что она выиграла Столетнюю войну. Так вот, история России — это такая Столетняя война, в которой для нас период поражений длится уже чуть ли не 6 веков. И можно сказать, что только с 1991 года, за очень редкими исключениями, у нас начался период частичных побед, т. е. окопная, позиционная война.
Всем все осточертело, все кормят вшей в окопах. Уже не понятно, с чего это началось. И чем это кончится. На западном фронте — без перемен. На восточном фронте — тоже. Идет Столетняя война.
С точки зрения шахмат, история России — это отложенная партия. Если вы помните замечательный фильм Бергмана «Рыцарь и Смерть», там на какую-то очень важную вещь рыцарь играет со Смертью в шахматы. Если он проиграет, смерть его заберет; пока он выигрывает какую-то часть партии, пока смерть получает шах, он еще живет.
И вот, начиная с XVI века, каждое поколение россиян, играя черными (потому что белыми играет Смерть, играет Рок), садится и пытается доиграть эту партию, пытается отыграться. Мы все время проигрываем. В XVII веке, в XVIII-ом, казалось, что выиграем, потом — ничего не получилось, немножко выигрываем в ХIХ-ом, там пешки были на нашей стороне, очень много пешек мы съели.
Потом — все равно. Потом все равно был шах, потом чуть мат не получили. И вот мы каждый раз, можно считать, каждый новый день пытаемся доиграть эту партию. Пытаемся выиграть у Рока то, что мы ему проиграли за прошедшие века.
Есть такая современная пародия на знаменитую сказку о Золушке. В этой сказке умная мачеха, которая хотела повредить своей падчерице, не стала держать ее в черном теле, не стала перед нею раскладывать мешок проса и мешок золы, которые она должна была отделить друг от друга. Она сделала все наоборот.
Она свою дочку, родную дочку, заставила работать, научила домашнему хозяйству, сделала ее спортивной, тренированной, подготовила, словом, к жизни, к жизненным трудностям. А падчерицу она уложила в постель, накрыла шелковым одеялом, кормила ее восемь раз в день, не давала пылинке на нее упасть. В конце концов, когда пришел принц, он обнаружил спортивную, в джинсах, в кедах родную дочку, молодую, стройную, красивую, которая все умела, у которой все в руках горело, и эту так называемую Золушку, раскормленную, как домашняя индюшка, которая уже рукой пошевелить не могла, которая лежала в постели, у которой глаза заплыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79