Он был самым любимым поэтом в Испании, его любили, как никого другого, а это чудесное умение радоваться делало Лорку похожим на ребенка. Кто бы поверил, что на земле, на его земле,сыщутся чудовища, способные на такое необъяснимое преступление?
За всю ту долгую борьбу это преступление было для меня самым горестным. Испания всегда была полем битвы гладиаторов; на ее земле всегда лилась кровь. Бой быков с его жертвоприношениями и жестокой элегантностью, обряженный в блестящий ритуал, повторяет древнюю битву на смерть между тенью и светом.
Инквизиция бросает в тюрьму фрая Луиса де Леон; в тюремном застенке томится Кеведо; в кандалах бредет Колумб. И великое зрелище – захоронение в Эскориале. А теперь – Долина Павших, с огромным крестом, воздвигнутым над миллионом мертвых и несчетным множеством мрачных заточений.
Моя книга об Испании
Время шло. Надвигалось поражение. Поэты были вместе с испанским народом в его борьбе. Уже был убит в Гранаде Федерико. Мигель Эрнандес, некогда пасший стада коз, шел в бой, сражаясь словом. В солдатской форме, он читал свои стихи на передовой. Мануэль Альтолагирре по-прежнему работал в типографии. Одну типографию он организовал прямо на Восточном фронте, неподалеку от Хероны, в старом монастыре. Именно там он удивительно издал мою «Испанию в сердце». Думаю, мало найдется книг, имеющих такую удивительную историю создания и такую судьбу.
Солдаты научились набирать текст. Но не было бумаги. Потом нашли старую мельницу и решили там изготовить бумагу. Под бомбами, в разгар боя, получилась довольно странная смесь. Чего только не попало туда – от неприятельского знамени до окровавленного бурнуса марокканского солдата. И несмотря на то, что сырье было довольно необычным, а занявшиеся этим делом люди не имели никакого опыта, бумага вышла вполне приличная. Немногие сохранившиеся экземпляры книги поражают искусностью полиграфии и качеством бумаги – вот чего удалось добиться в таком диковинном бумагоделательном производстве.
Много лет спустя я увидел экземпляр того издания в Вашингтоне, в библиотеке конгресса, в витрине, где были выставлены самые необычные книги нашего времени.
Книгу напечатали. Это совпало с поражением республики. Сотни тысяч беженцев в битком набитых повозках покидали Испанию. То был массовый исход, самое горестное событие во всей испанской истории.
Вместе с теми, кто уходил в изгнание, шли оставшиеся в живых бойцы Восточной армии и с ними – Мануэль Альтолагирре и те, кто делал бумагу и печатал «Испанию в сердце».
Эти люди гордились моей книгой, они печатали мои стихи так, будто бросали вызов смерти. Позже я узнал, что многие предпочли тюки с только что отпечатанной книгой мешкам с личными вещами и провизией.
И так, с тюком за плечами, начали они свой долгий путь к Франции.
Эту нескончаемую колонну, двигавшуюся на чужбину, сотни раз бомбили. Падали бойцы, и книги рассыпались по шоссе. А оставшиеся в живых шли и шли. Там, за границей, которую переходили отправлявшиеся в изгнание испанцы, с ними обращались безжалостно. В костры были брошены последние экземпляры этой проникнутой горячим чувством книги; книга умирала, как и родилась, – в бою.
Мигель Эрнандес хотел укрыться в чилийском посольстве, которое во время войны дало приют очень многим – четырем тысячам – фалангистов. Тогдашний посол, Карлос Морла Линч, отказал в убежище великому поэту, хотя когда-то назывался его другом. Через несколько дней Мигеля Эрнандеса арестовали и бросили в тюрьму. Он умер в тюремной камере от туберкулеза три года спустя. Соловей не вынос заточения.
Моей консульской службе пришел конец. За участие в защите Испанской Республики правительство Чили решило снять меня с этого поста.
Война и Париж
Мы приехали в Париж. Вместе с Рафаэлем Альберти и Марией Тересой Леон, его женой, мы сняли квартиру на набережной Орлож, в спокойном, чудесном районе. Прямо перед нами виднелся Новый мост, памятник Генриху IV и рыболовы, облепившие все берега Сены. За спиной у нас была площадь Дофина, где аромат листвы смешивался с ресторанными запахами. Там жил писатель Алехо Карпентьер, тогда он был одним из самых нейтральных людей, которых я знал, он никогда ни против кого не выступал.
Нацисты, точно стая голодных волков, уже наседали на Париж.
С балкона, если посмотреть вправо, чуть перегнувшись через перила, можно было различить черные башни Консьержери. Огромные золоченые часы Консьержери были для меня пограничным столбом нашего района.
К счастью, во Франции моими лучшими друзьями долгие годы были два лучших французских писателя – Поль Элюар и Арагон. Оба – изумительное воплощение непосредственности, жизненной силы, и потому их голоса – самые звонкие в щедром литературном лесу Франции. И в то же время они убежденные и естественные участники формирования ее исторической морали. Трудно найти двух таких непохожих людей. Я не раз испытывал чисто поэтическое наслаждение, теряя время с Полем Элюаром. Если бы поэты отвечали в анкетах правду, они бы выдали этот секрет: нет на свете ничего прекраснее, чем терять время. Каждый на свой лад предается этой древней страсти. С Полем я не замечал ни дня, ни ночи и никогда не знал, важно или нет то, о чем мы говорим. Арагон похож на электронную машину – и речь и мысль его четки и стремительны. Из дома Элюара я всегда уходил, улыбаясь сам не зная чему. После нескольких часов, проведенных с Арагоном, я чувствовал себя как выжатый лимон, потому что этот дьявольский человек принуждал все время думать. Оба они были моими самыми верными друзьями, против них я не мог устоять, и, может быть, больше всего мне как раз нравится их антагонистическое величие.
Нэнси Кунард
Мы с Нэнси Кунард решили выпустить поэтический сборник под заглавием: «Поэты мира защищают испанский народ».
У Нэнси в загородном доме, в провинции, была маленькая типография. Я уже не помню, как называлось это место, но было оно довольно далеко от Парижа. Когда мы приехали к ней, была уже ночь, лунная ночь. Снег и лунный свет словно дрожащим занавесом огораживали дом. Я был взволнован и вышел прогуляться. Когда повернул обратно к дому, снежные хлопья с ледяным ожесточением вихрились вокруг моей головы. Я сбился с пути и полчаса плутал наугад в белизне ночи.
Нэнси имела опыт в типографском деле. Когда она была подругой Арагона, она напечатала перевод «Hunting of the Snark», который они сделали вместе. По правде говоря, эта поэма Льюиса Кэрролла непереводима, и, пожалуй, лишь у Гонгоры мы находим такой стиль – подобный сумасшедшей мозаике.
Я в первый раз взялся за литеры, и, наверное, мир не видел худшего наборщика. Из-за моей абсолютной неспособности к этому делу все буквы я поставил наоборот и вместо р везде вышло d. В одной строке два раза встречалось слово «pвrpados»,которое у меня превратилось в «dardapos».И потом еще много лет Нэнси в наказание меня так и называла. «My dear Dardapo» – начинались ее лондонские письма ко мне. Но в конце концов все-таки вышло очень красиво, и мы отпечатали шесть или семь тиражей. Кроме поэтов-борцов, вроде Гонсалеса Туньона или Альберти и некоторых французских поэтов, мы напечатали страстные стихи Одена, Спендера и других. Эти английские кабальеро так никогда и не узнают, каких мук мне стоило набрать их стихи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
За всю ту долгую борьбу это преступление было для меня самым горестным. Испания всегда была полем битвы гладиаторов; на ее земле всегда лилась кровь. Бой быков с его жертвоприношениями и жестокой элегантностью, обряженный в блестящий ритуал, повторяет древнюю битву на смерть между тенью и светом.
Инквизиция бросает в тюрьму фрая Луиса де Леон; в тюремном застенке томится Кеведо; в кандалах бредет Колумб. И великое зрелище – захоронение в Эскориале. А теперь – Долина Павших, с огромным крестом, воздвигнутым над миллионом мертвых и несчетным множеством мрачных заточений.
Моя книга об Испании
Время шло. Надвигалось поражение. Поэты были вместе с испанским народом в его борьбе. Уже был убит в Гранаде Федерико. Мигель Эрнандес, некогда пасший стада коз, шел в бой, сражаясь словом. В солдатской форме, он читал свои стихи на передовой. Мануэль Альтолагирре по-прежнему работал в типографии. Одну типографию он организовал прямо на Восточном фронте, неподалеку от Хероны, в старом монастыре. Именно там он удивительно издал мою «Испанию в сердце». Думаю, мало найдется книг, имеющих такую удивительную историю создания и такую судьбу.
Солдаты научились набирать текст. Но не было бумаги. Потом нашли старую мельницу и решили там изготовить бумагу. Под бомбами, в разгар боя, получилась довольно странная смесь. Чего только не попало туда – от неприятельского знамени до окровавленного бурнуса марокканского солдата. И несмотря на то, что сырье было довольно необычным, а занявшиеся этим делом люди не имели никакого опыта, бумага вышла вполне приличная. Немногие сохранившиеся экземпляры книги поражают искусностью полиграфии и качеством бумаги – вот чего удалось добиться в таком диковинном бумагоделательном производстве.
Много лет спустя я увидел экземпляр того издания в Вашингтоне, в библиотеке конгресса, в витрине, где были выставлены самые необычные книги нашего времени.
Книгу напечатали. Это совпало с поражением республики. Сотни тысяч беженцев в битком набитых повозках покидали Испанию. То был массовый исход, самое горестное событие во всей испанской истории.
Вместе с теми, кто уходил в изгнание, шли оставшиеся в живых бойцы Восточной армии и с ними – Мануэль Альтолагирре и те, кто делал бумагу и печатал «Испанию в сердце».
Эти люди гордились моей книгой, они печатали мои стихи так, будто бросали вызов смерти. Позже я узнал, что многие предпочли тюки с только что отпечатанной книгой мешкам с личными вещами и провизией.
И так, с тюком за плечами, начали они свой долгий путь к Франции.
Эту нескончаемую колонну, двигавшуюся на чужбину, сотни раз бомбили. Падали бойцы, и книги рассыпались по шоссе. А оставшиеся в живых шли и шли. Там, за границей, которую переходили отправлявшиеся в изгнание испанцы, с ними обращались безжалостно. В костры были брошены последние экземпляры этой проникнутой горячим чувством книги; книга умирала, как и родилась, – в бою.
Мигель Эрнандес хотел укрыться в чилийском посольстве, которое во время войны дало приют очень многим – четырем тысячам – фалангистов. Тогдашний посол, Карлос Морла Линч, отказал в убежище великому поэту, хотя когда-то назывался его другом. Через несколько дней Мигеля Эрнандеса арестовали и бросили в тюрьму. Он умер в тюремной камере от туберкулеза три года спустя. Соловей не вынос заточения.
Моей консульской службе пришел конец. За участие в защите Испанской Республики правительство Чили решило снять меня с этого поста.
Война и Париж
Мы приехали в Париж. Вместе с Рафаэлем Альберти и Марией Тересой Леон, его женой, мы сняли квартиру на набережной Орлож, в спокойном, чудесном районе. Прямо перед нами виднелся Новый мост, памятник Генриху IV и рыболовы, облепившие все берега Сены. За спиной у нас была площадь Дофина, где аромат листвы смешивался с ресторанными запахами. Там жил писатель Алехо Карпентьер, тогда он был одним из самых нейтральных людей, которых я знал, он никогда ни против кого не выступал.
Нацисты, точно стая голодных волков, уже наседали на Париж.
С балкона, если посмотреть вправо, чуть перегнувшись через перила, можно было различить черные башни Консьержери. Огромные золоченые часы Консьержери были для меня пограничным столбом нашего района.
К счастью, во Франции моими лучшими друзьями долгие годы были два лучших французских писателя – Поль Элюар и Арагон. Оба – изумительное воплощение непосредственности, жизненной силы, и потому их голоса – самые звонкие в щедром литературном лесу Франции. И в то же время они убежденные и естественные участники формирования ее исторической морали. Трудно найти двух таких непохожих людей. Я не раз испытывал чисто поэтическое наслаждение, теряя время с Полем Элюаром. Если бы поэты отвечали в анкетах правду, они бы выдали этот секрет: нет на свете ничего прекраснее, чем терять время. Каждый на свой лад предается этой древней страсти. С Полем я не замечал ни дня, ни ночи и никогда не знал, важно или нет то, о чем мы говорим. Арагон похож на электронную машину – и речь и мысль его четки и стремительны. Из дома Элюара я всегда уходил, улыбаясь сам не зная чему. После нескольких часов, проведенных с Арагоном, я чувствовал себя как выжатый лимон, потому что этот дьявольский человек принуждал все время думать. Оба они были моими самыми верными друзьями, против них я не мог устоять, и, может быть, больше всего мне как раз нравится их антагонистическое величие.
Нэнси Кунард
Мы с Нэнси Кунард решили выпустить поэтический сборник под заглавием: «Поэты мира защищают испанский народ».
У Нэнси в загородном доме, в провинции, была маленькая типография. Я уже не помню, как называлось это место, но было оно довольно далеко от Парижа. Когда мы приехали к ней, была уже ночь, лунная ночь. Снег и лунный свет словно дрожащим занавесом огораживали дом. Я был взволнован и вышел прогуляться. Когда повернул обратно к дому, снежные хлопья с ледяным ожесточением вихрились вокруг моей головы. Я сбился с пути и полчаса плутал наугад в белизне ночи.
Нэнси имела опыт в типографском деле. Когда она была подругой Арагона, она напечатала перевод «Hunting of the Snark», который они сделали вместе. По правде говоря, эта поэма Льюиса Кэрролла непереводима, и, пожалуй, лишь у Гонгоры мы находим такой стиль – подобный сумасшедшей мозаике.
Я в первый раз взялся за литеры, и, наверное, мир не видел худшего наборщика. Из-за моей абсолютной неспособности к этому делу все буквы я поставил наоборот и вместо р везде вышло d. В одной строке два раза встречалось слово «pвrpados»,которое у меня превратилось в «dardapos».И потом еще много лет Нэнси в наказание меня так и называла. «My dear Dardapo» – начинались ее лондонские письма ко мне. Но в конце концов все-таки вышло очень красиво, и мы отпечатали шесть или семь тиражей. Кроме поэтов-борцов, вроде Гонсалеса Туньона или Альберти и некоторых французских поэтов, мы напечатали страстные стихи Одена, Спендера и других. Эти английские кабальеро так никогда и не узнают, каких мук мне стоило набрать их стихи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103