29 января 1867 года мы выехали из города Райт и отправились в Гринвилл, округ Монткелым, находящийся в сорока милях от него. Это был один из самых холодных зимних дней, и мы были рады укрыться от холода и снегопада в доме брата Мейнарда. Эта дорогая семья приняла нас в свой дом и в свои сердца. Мы жили у них шесть недель, трудясь в церквах Грин-вилла и Орлеана и сделав гостеприимный дом брата Мейнарда своим духовным центром.
Господь дал мне способность свободно говорить перед людьми; я чувствовала, что Он подкрепляет меня при каждом усилии. Убедившись, что имею свидетельство для людей и могу трудиться вместе с мужем, я укрепилась в вере, что он выздоровеет и будет успешно трудиться в деле Божьем. Люди принимали его служение, и он много помогал мне. Без него я не смогла бы так много сделать, но с его помощью и в силе Божьей я полностью выполнила порученное мне дело. Господь подкреплял мужа во всех его усилиях. Когда муж, несмотря на свою немощь, отваживался на что-то, доверяясь Богу, силы прибывали к нему и ему становилось лучше день ото дня. Когда я поняла, что к моему мужу возвращаются физические и умственные силы, моей благодарности не было предела, ибо теперь ничто не мешало мне с новой силой и [576] энергией взяться за дело Божье и трудиться бок о бок со своим мужем для народа Божьего в заключительные дни истории этого мира. До того, как его разбил паралич, он занимал важный пост в канцелярии и вынужден был находиться в ней большую часть дня. А поскольку я не могла разъезжать без него, то значительную часть времени была привязана к дому. Я чувствовала, что теперь, когда он трудится в слове и учении и посвящает себя всецело проповеди Евангелия, Бог будет благоприятствовать ему. Мы твердо решили, что муж никогда больше не позволит запереть себя в канцелярии, ибо бумажной работой могли заниматься другие, но сделает так, чтобы мы могли вместе путешествовать и возвещать торжественное свидетельство, которое Бог дал нам для Своей Церкви Остатка.
Я остро ощущала, что народ Божий находится в плохом духовном состоянии, и каждый день признавалась, что исчерпала запас своих сил. Находясь в городе Райт, мы отослали мое Свидетельство № 11 в издательство, и я использовала практически каждое мгновение, свободное от собраний, чтобы записывать материал для Свидетельства № 12. В Райте я работала на пределе своих физических и умственных возможностей. Я понимала, что надо отдохнуть, но мне некогда было перевести дух. По нескольку раз в неделю я выступала перед народом и исписывала множество страниц личными свидетельствами. Я ощущала на себе бремя ответственности за души, и чувство долга было настолько велико, что я спала всего лишь по несколько часов каждую ночь.
Трудясь таким образом и словом, и пером, я получала из Батл-Крика письма, которые сильно меня расстраивали. Читая их, я испытывала невыразимое уныние духа, переходившее временами в отчаяние, и это на некоторое время парализовало мою жизненную энергию. Три ночи я почти не смыкала глаз, мысли мои тревожили меня. Я, как могла, скрывала свои чувства от мужа и от той милой семьи, у которой мы жили. Никто не знал, какое бремя гнетет мою душу, когда я присоединялась к утренним и вечерним молитвам у семейного алтаря, но я стремилась возложить это бремя на великого [577] Носителя бремен. Однако мои моления исходили из скорбящего сердца, и из-за непроизвольных приступов горя и отчаяния я часто запиналась и теряла мысль во время молитвы. Кровь приливала к голове, меня шатало, и я едва не падала в обморок. У меня часто текла кровь из носа, особенно когда я пыталась писать. Я вынуждена была откладывать перо, но не могла сбросить с себя груз тревоги и ответственности, когда сознавала, что имею свидетельство для других, однако не имею физической возможности его передать.
Я получила еще одно письмо, в котором мне сообщали о решении издательства отложить публикацию Свидетельства № 11 до тех пор, пока я не напишу о том, что мне было показано об Институте здоровья, поскольку руководители этого предприятия крайне нуждались в средствах и хотели, чтобы мое свидетельство оказало должное влияние на братьев. Тогда я описала часть того видения, которое мне было показано относительно института, но не могла изложить его полностью из-за повышенного кровяного давления. Если бы я знала, что Свидетельство № 12 будет отложено на такой долгий срок, то не стала бы посылать и ту часть материала, которая содержалась в Свидетельстве № 11. Я полагала, что, отдохнув несколько дней, смогу снова взяться за перо, но, к величайшему моему огорчению, обнаружила, что мой мозг находится не в том состоянии, чтобы я могла что-либо писать. Пришлось отказаться от мысли изложить свидетельства общего или личного характера, и я все время переживала об этом.
Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы решили вернуться в Батл-Крик, переждать там период распутицы и за это время дописать Свидетельство № 12. Моему мужу не терпелось повидаться с братьями в Батл-Крике, поговорить с ними и вместе порадоваться тому, что Господь сделал для него. Я собрала свои рукописи, и мы отправились в путь. По дороге мы провели два собрания в Орандже и воочию видели, какую пользу они принесли церкви и как она воспряла духом. Мы сами воспряли [578] под благотворным воздействием Духа Божьего.
В ту ночь мне приснилось, что я нахожусь в Батл-Крике. Я смотрела через боковое окно на входную дверь и увидела, как к дому приближается группа людей, шедших по двое. Они выглядели суровыми и решительными. Я хорошо их знала и потому сразу пошла открыть дверь в гостиной и впустить братьев, но решила еще раз посмотреть на них. Теперь картина изменилась, и вся процессия стала похожа на шествие католической инквизиции. Один нес в руке крест, другой - жезл. Когда люди приблизились, державший жезл начертил им линию вокруг нашего дома, сказав три раза: "Этот дом объявляется вне закона. Имущество конфискуется. Они хулили святой орден". Меня охватил ужас, я выбежала из дома через северный вход и сразу оказалась среди людей, часть которых я узнала, но не осмелилась сказать им ни слова, боясь, как бы они меня не выдали. Я попыталась найти уединенное место, где можно было выплакать свое горе и помолиться, не натыкаясь повсюду на жесткие, инквизиторские взгляды. Я часто повторяла: "О, если бы только я могла понять происходящее! О, если бы только они сказали мне, что я такого сделала!" Я плакала навзрыд и молилась, когда видела, как конфискуют наше скромное имущество. Я пыталась прочитать сочувствие или жалость во взглядах окружавших меня и приметила лица отдельных людей, которые, как мне казалось, поговорили бы со мной и утешили бы меня, если бы не боялись, что другие это заметят. Я решила было сбежать от толпы, но, увидев, что за мной следят, скрыла свои намерения. Я громко разрыдалась и произнесла: "О, если бы только они объяснили мне, что я такого сказала или сделала!"
Мой муж, спавший в той же комнате на соседней кровати, услышал, как я громко всхлипываю, и разбудил меня. Моя подушка намокла от слез, а дух мой был подавлен и опечален.
Брат и сестра Хауи сопровождали меня и мужа до Западного Виндзора, где нас тепло приняли брат и сестра Кармен. В субботу и воскресенье мы встречались с братьями и сестрами [579] из окрестных церквей и свободно возвещали им наше свидетельство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190