- Страдания детей - это самое страшное, что может быть в жизни, Катрин. Я могу привести сотню аргументов в свое оправдание, доказывать тебе, что я ничуть не виноват, но я никогда не вру сам себе - и за свои грехи я отвечу сам. Я, конечно, могу попросить тебя никогда не касаться этой темы - и ты, возможно, выполнишь мою просьбу, но мой грех от этого не будет легче, да и не хочу я, чтобы между нами была хоть какая-то зона молчания. Когда я выбрал свою дорогу, я знал, на что шел. "Палач Анголы" это, пожалуй, слишком громко, но на войне как на войне, прости за повторение. Я ставил мины, я стрелял в людей, я резал их ножом, я воевал. И я знаю, насколько это страшно. И осознание этого греха - плата за ту свободу, которую я имею, это цена тех денег, которые мне платят. Кто-то назовет эти деньги грязными, но мне нравится моя жизнь - даже если я ей иногда безумно рискую. Что, разумеется, не является для меня оправданием. Кстати, моя рубашка тебе очень к лицу.
- Намек сменить тему?
- Тему солдатского греха и покаяния можно продолжать бесконечно. Если это тебе доставит удовольствие, я готов говорить о псах войны часами - все это было продумано и передумано за долгие годы тысячу раз. И вывод я сделал такой: нам нет никаких оправданий, кроме одного - за свои грехи мы платим своими жизнями, что весьма немало. Будем рассуждать дальше?
- Не нужно, я все понимаю, Чарли. Франция содержит Иностранный легион - и потому во Франции к наемникам относятся с пониманием. А понять - значит простить.
- Стоп! - воскликнул Боксон. - Самобичевание нам ни к чему. Приступим к завтраку. Тебя устроит холодная ветчина и кофе по-колумбийски?
- Что такое кофе по-колумбийски?
- В кофе добавляют несколько сухих листочков коки. Получается интересная смесь.
- Так ты ещё и наркоман?
- Ни в коем случае! Просто я вспомнил один рецепт. Меня научили ему в Никарагуа. Как давно это было!
Но сухих листочков коки у Боксона не обнаружилось, и Катрин ехидно обвинила его в хвастовстве. Боксон обвинение отрицал:
- Если бы я просто хвастал, то предложил бы кофе по-кайеннски - с перцем. Вероятно, это было бы весело!
Их смех был прерван зуммером телефона.
- Господин Боксон! - звонивший с первого этажа швейцар был смущен, хотя и старался это скрывать. - Тут у входа стоит десяток репортеров, что рекомендуете делать?
- Никого не пускайте в дом, если захотите отвечать на вопросы, то отвечайте предельно честно - они все равно дознаются до правды. Жильцы очень недовольны?
- Они не в восторге, - скупо сообщил швейцар.
- Понятно. Мы скоро уедем. Во двор репортеры не пробрались?
- Они дежурят у главного входа, но парочка пасется возле вашего "корвета".
- Мы выйдем через лестницу для прислуги. Выезд со двора свободный?
- Да, я никому не разрешаю там стоять.
- Интересно, - задумчиво произнес Боксон, возвращаясь к столу, почему репортеры не замечали нас целую неделю и почему они ни разу не позвонили мне по телефону?
- На первый вопрос, Чарли, ответить очень легко, - в голосе Катрин послышалась грусть. - Я стала настолько привычной частью парижской жизни, что на меня уже не обращают внимания. Понадобилась целая неделя, чтобы заметить, что я не одна. Скорее всего, репортерам об этом сообщил кто-то из студии. Такие тайные осведомители есть в команде любого артиста.
- С явлением шпионажа я знаком, - бодро подхватил тему Боксон. - Когда я разрабатываю очередную операцию, то кроме меня, никто не знает даже общего плана. Думаю, что именно поэтому я до сих пор жив. И не сосчитать, сколько парней пропало только из-за того, что позволили себе намекнуть самым надежным людям самые ничтожные детали своих проектов! Но все же: почему репортеры ни разу ещё сюда не позвонили?
- Опять же очень просто, Чарли. Когда мы вчера приехали, я отключила телефон.
- Зачем?!
- Я не хотела, что бы хоть кто-нибудь мешал нам. Я хотела, чтобы нам было спокойно и хорошо.
- Спасибо тебе, моя темноглазая женщина... Мне действительно с тобой очень хорошо...
Затрещал телефон. Боксон взял трубку.
- Полковник Боксон? Вас беспокоят из редакции "Фигаро". Можно ли договориться с вами об интервью?
- Пока нет, - Боксон прервал разговор, подключил автоответчик и убавил звук динамика до минимума.
- Вот так нам тоже особо не помешают, - сказал он Катрин и спросил: Тебе во сколько надо быть в студии?
- Через час, Чарли. Скоро поедем, я только переоденусь...
Телефон время от времени трещал, автоответчик записывал слова дозвонившихся. Голубой "шевроле-корвет", возглавив небольшой караван из репортерских мотоциклов и автомобилей, направился в сторону студии Катрин Кольери.
10
Среди телефонных сообщений, записанных автоответчиком, было и приглашение живописца Алиньяка посмотреть на готовый портрет певицы.
В великолепной монмартрской мансарде с видом на Эйфелеву башню Боксон встретил Алиньяка и Николь Таберне.
- Чарли, ты опять оскандалился! - смеялась актриса.
- Николь, - отвечал Боксон, - меня теперь будут любить все женщины мира, но, если серьёзно, то мне страшно.
- Почему?!
- О, рядом с Катрин Кольери я - никто! Рано или поздно это поймут все - и она в том числе. И тогда я буду ей в тягость.
- Чарли, - вмешался Алиньяк, - прекрати говорить глупости. Наконец-то рядом с Катрин Кольери появился настоящий мужчина - на это намекают все воскресные газеты мира! И вообще - лишней рекламы не бывает.
- Николь, как у тебя дела? - сменил тему Боксон. - Автоответчик твоего телефона не располагает к откровенности.
- Американец протрезвел и пообещал вывести мой образ в своем очередном романе. В театре время отпусков, наверное, поеду с этим янки в Грецию - он мечтает побывать на родине Онассиса.
- В Греции отличный бренди "Метакса", рекомендую.
- Ты собираешься смотреть портрет, или пришел рассказывать свои дорожные впечатления? - спросил Алиньяк.
- Показывай портрет, Жан-Луи, и никогда не вмешивайся в разговор мужчины и женщины.
- Никогда не говори "никогда"! - Алиньяк стремительным движением снял с картины чехол.
- Вот дьявол! - почему-то на испанском языке воскликнул Боксон; потом подошел к портрету почти вплотную, потом на несколько шагов назад, потом чуть в сторону, чтобы взглянуть на картину сбоку.
- Слушай, Жан-Лу, - заговорил Боксон, - то, что ты - гений, тебе уже говорили. Когда будут описывать историю твоей жизни, я надеюсь, что упомянут и меня. Жан-Лу, я не знаю, чем отблагодарить тебя за твой талант. Ты опять создал шедевр - и я заявлю об этом под любой присягой. Парень, я горжусь дружбой с тобой!
Портрет был прост: Катрин Кольери в белом на солнечно-розовом фоне, с предельно-фотографической точностью изображения - в скрупулезной манере Жан-Луи Алиньяка. Ощущение радости и нежности коснулось Боксона, картина сияла величием шедевра, подчеркнутого своей простотой.
- Николь, - сказал стряхнувший наваждение Боксон, - зачем ты пришла именно сейчас? Я не могу в твоем присутствии восторгаться другой женщиной!
- Похоже, Чарли, ты действительно влюблен, - в голосе Николь скользнула печаль. - Мне осталось только позавидовать ей.
- Николь, это, конечно, слабое утешение, но гораздо раньше её у меня была ты... - дерзнул смягчить огорчение Боксон.
- Дурак ты, Чарли! - усмехнулась актриса. - Впрочем, как и все мужчины. Наоборот, я рада за тебя. Если, конечно, можно за кого-то радоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35