Тогда берите бидон и мчитесь на угол за пивом.
– Что, не хватило? – заговорщически подмигивает вам человек, продающий пиво.
Он узнал вас, и ему хочется поговорить.
– Раки... – небрежно бросаете вы.
– Готовых брали? – осведомляется человек, лениво берясь за ручку насоса.
– Живых, – спокойно говорите вы.
– Эстрагон клали? – тоном специалиста спрашивает человек, ускоряя движение ручки насоса.
На этот вопрос вы можете не отвечать. Просто усмехнитесь и скажите, разглядывая свои пальцы:
– Чеснок шинковал, чуть весь не перерезался...
Человек сражен. О необходимости чеснока он и не подозревал.
Рука, качающая насос, из глубочайшего уважения к вам начинает двигаться с невероятной скоростью.
Наконец пиво налито, и уничтоженный знаток робко протягивает вам бидон. Платите и великодушно улыбайтесь. Сегодня выходной, и вы прощаете ему обилие пены и недостаток знаний.
С самого утра вы стараетесь не думать о цирке. Не потому, что вы не любите его, и не потому, что он вам надоел за прошедшую неделю. Нет, просто вы активно отдыхаете. Значит, о цирке вы не думаете! Однако еще в тот момент, когда вы расплачиваетесь за утреннюю кружку, вас начинает мучить мысль, что вчера после представления вы забыли запереть свою гардеробную или не зачехлили реквизит, стоящий за кулисами. В голову вам приходит еще пятнадцать причин, по которым вам просто необходимо хоть на секунду забежать в цирк.
И вот тут происходит самое страшное... Начинается неравный бой!
Вы робко пытаетесь убедить себя в том, что гардеробная закрыта, что реквизит тщательно укрыт брезентовыми чехлами и что все остальные причины, по которым вам необходимо быть в цирке, выеденного яйца не стоят. Но не тут-то было!..
Причины размножаются, как бактерии, невероятно быстро. А так как, несмотря на несколько лет работы в цирке, иммунитет у вас не выработан, вы оказываетесь в проходной цирка намного раньше, чем успеваете сообразить, зачем вы все-таки пришли сюда в свой единственный выходной день.
– Митрич, привет! – с фальшивой бодростью говорите вы вахтеру.
– Привет, оно, конечно, привет, – говорит вахтер. – Однако лучше бы вы все отдыхали сегодня...
– Кто-нибудь есть? – с надеждой спрашиваете вы.
– Найдутся, – отвечает вахтер и отворачивается.
После этой содержательной беседы вы чувствуете себя намного увереннее. Вы проходите за кулисы и в полутьме дважды спотыкаетесь обо что-то твердое и обо что-то мягкое.
Мягкое возмущенно шипит снизу:
– Тише, черт! Смотри, куда лезешь!
Глаза привыкают к полутьме, и вы узнаете своего приятеля, воздушного гимнаста. Он лежит на полу в замасленном комбинезоне, с карандашом в руках и что-то подсчитывает на клочке бумаги.
Твердым оказываются снятые с купола электрический мотор, разобранный редуктор, шкивы, инструменты и какие-то детали неизвестного назначения.
– Ты чего разлегся? – спрашиваете вы приятеля.
Не отрывая глаз от бумажки, он почесывает карандашом нос и отвечает:
– Понимаешь, тут дело вот в чем... При стабильном напряжении в двести двадцать вольт мотор дает восемьсот оборотов в минуту... Редуктор на выходе дает шестьдесят. Есть у меня еще два промежуточных шкивка, один к четырем... Дай сигарету! И получается, что мы медленно летаем. А нужно в полтоpa раза быстрее. Спички есть? Все это очень просто, но я тут чего-то запутался и не могу сообразить... Давай бери карандаш!
Вы берете карандаш и находите чистый листок бумаги.
– Значит, так! – оживленно говорит лежащий на полу воздушный гимнаст. – Если мы выкинем один промежуточный шкив...
Спустя полчаса вы тоже понимаете, что все это очень просто, но почему-то у вас ничего не получатся. А еще через десять минут воздушный гимнаст забирает у вас карандаш, оставшиеся сигареты и посылает к чертовой бабушке. На душе у вас становится сразу легко, и вы направляетесь в манеж. Проходя мимо своей гардеробной, вы убеждаетесь, что она закрыта, а стоящий рядом с дверью реквизит тщательно запеленут, как новорожденный. Но вы уже не презираете себя за слабость, а, наоборот, думаете о себе как о человеке аккуратном и предусмотрительном.
Еще не дойдя до занавеса, вы слышите щелканье шамберьера и доносящийся с манежа голос дрессировщика лошадей:
– Алле! Ай, браво, Малышка!..
Тут вам становится уже совсем хорошо. Вы проскальзываете в боковой проход и, остановившись у барьера, невинно вопрошаете:
– Чего это вы, Николай Николаевич, задумали в выходной репетировать!
Дрессировщик лошадей берет шамберьер под мышку, достает пачку папирос и закуривает.
– Да вот не хватает мне времени для молодняка. Решил погонять их с утра, да завозился... Сейчас кончаем, – говорит он конюхам. – Пускай еще разок! Алле, Буян! Алле, алле, Малышка, не отставай! Ай, браво, мои хорошие!..
Лошади пробегают один круг, второй, третий, четвертый... А посередине манежа, прикусив давно погасшую папиросу, стоит дрессировщик и, держа шамберьер в вытянутой руке, ведет лошадей, то подгоняя одну, то сдерживая другую...
Лошади покрываются темными пятнами пота, с морд хлопьями слетает пена.
– Барьер! – кричит дрессировщик. Конюхи моментально открывают проход в барьере.
– Санже! – резко щелкает шамберьер.
Лошади поворачивают от середины круга и рысью убегают за кулисы. Там их перехватывают конюхи и уводят во двор, на ходу снимая сбрую. Дрессировщик тяжело перелезает через барьер.
– Ну а ты-то чего приплелся? Шел бы гулял... – устало говорит он.
Вы не успеваете ответить. В центральном проходе появляются два пожилых клоуна – маленький толстый и высокий худой. По прилизанным прическам и багровым физиономиям вы догадываетесь, что они только что из бани.
– Здравствуйте! – говорит маленький толстый, задыхаясь. – Ах, какая здесь парилка в бане!
– Равных нет, – говорит второй и вытирает платком шею.
– Ну что? – спрашивает толстый клоун, усаживаясь во второй ряд. – Трудитесь?
– Слушайте, сходите в парилку! Не пожалеете, – говорит второй, садясь рядом с ним. – Наших было человек восемь. Наверное, придут сюда.
И действительно, через несколько минут вваливается почти вся группа акробатов-прыгунов. Это молодые ребята. Они совсем недавно окончили цирковое училище, и это их первый цирк.
Они усаживаются в третий ряд, сзади клоунов, и начинают преувеличенно громко восхищаться героическим поведением обоих клоунов в парилке.
– Смейтесь, смейтесь, молокососы, – ворчит толстый клоун. Он поворачивается к партнеру и говорит: – Как тебе нравятся эти наглые попрыгунчики, Вася?
– Эти наглые попрыгунчики мне совсем не нравятся, Гриша!.. Мало того что они сами выскочили из парилки через секунду после того, как влезли туда, так они еще набрались нахальства хихикать за нашими спинами здесь, в цирке! А мы с Гришей березовый веник в лохмотья превратили! Не вам чета!..
Сзади ехидно замечают:
– Зато потом кто-то из вас целый час в предбаннике ловил ртом воздух и держался за сердце...
Толстый клоун возмущенно вскакивает и поворачивается к прыгунам:
– Пусть мое сердце вас не волнует! Оно пролетало вместе со мной с трапеции на трапецию двадцать пять лет над манежами всех лучших цирков Европы и ни разу не подводило меня!.. И я не покрывался такой «интересной» бледностью, как вы после двух-трех сальто-мортале!.. И если сейчас мое сердце немножко сбилось с темпа, так это, во-первых, в бане, а не в манеже, а во-вторых, за сорок лет работы в цирке я видел таких остроумных мальчиков, как вы, сотни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
– Что, не хватило? – заговорщически подмигивает вам человек, продающий пиво.
Он узнал вас, и ему хочется поговорить.
– Раки... – небрежно бросаете вы.
– Готовых брали? – осведомляется человек, лениво берясь за ручку насоса.
– Живых, – спокойно говорите вы.
– Эстрагон клали? – тоном специалиста спрашивает человек, ускоряя движение ручки насоса.
На этот вопрос вы можете не отвечать. Просто усмехнитесь и скажите, разглядывая свои пальцы:
– Чеснок шинковал, чуть весь не перерезался...
Человек сражен. О необходимости чеснока он и не подозревал.
Рука, качающая насос, из глубочайшего уважения к вам начинает двигаться с невероятной скоростью.
Наконец пиво налито, и уничтоженный знаток робко протягивает вам бидон. Платите и великодушно улыбайтесь. Сегодня выходной, и вы прощаете ему обилие пены и недостаток знаний.
С самого утра вы стараетесь не думать о цирке. Не потому, что вы не любите его, и не потому, что он вам надоел за прошедшую неделю. Нет, просто вы активно отдыхаете. Значит, о цирке вы не думаете! Однако еще в тот момент, когда вы расплачиваетесь за утреннюю кружку, вас начинает мучить мысль, что вчера после представления вы забыли запереть свою гардеробную или не зачехлили реквизит, стоящий за кулисами. В голову вам приходит еще пятнадцать причин, по которым вам просто необходимо хоть на секунду забежать в цирк.
И вот тут происходит самое страшное... Начинается неравный бой!
Вы робко пытаетесь убедить себя в том, что гардеробная закрыта, что реквизит тщательно укрыт брезентовыми чехлами и что все остальные причины, по которым вам необходимо быть в цирке, выеденного яйца не стоят. Но не тут-то было!..
Причины размножаются, как бактерии, невероятно быстро. А так как, несмотря на несколько лет работы в цирке, иммунитет у вас не выработан, вы оказываетесь в проходной цирка намного раньше, чем успеваете сообразить, зачем вы все-таки пришли сюда в свой единственный выходной день.
– Митрич, привет! – с фальшивой бодростью говорите вы вахтеру.
– Привет, оно, конечно, привет, – говорит вахтер. – Однако лучше бы вы все отдыхали сегодня...
– Кто-нибудь есть? – с надеждой спрашиваете вы.
– Найдутся, – отвечает вахтер и отворачивается.
После этой содержательной беседы вы чувствуете себя намного увереннее. Вы проходите за кулисы и в полутьме дважды спотыкаетесь обо что-то твердое и обо что-то мягкое.
Мягкое возмущенно шипит снизу:
– Тише, черт! Смотри, куда лезешь!
Глаза привыкают к полутьме, и вы узнаете своего приятеля, воздушного гимнаста. Он лежит на полу в замасленном комбинезоне, с карандашом в руках и что-то подсчитывает на клочке бумаги.
Твердым оказываются снятые с купола электрический мотор, разобранный редуктор, шкивы, инструменты и какие-то детали неизвестного назначения.
– Ты чего разлегся? – спрашиваете вы приятеля.
Не отрывая глаз от бумажки, он почесывает карандашом нос и отвечает:
– Понимаешь, тут дело вот в чем... При стабильном напряжении в двести двадцать вольт мотор дает восемьсот оборотов в минуту... Редуктор на выходе дает шестьдесят. Есть у меня еще два промежуточных шкивка, один к четырем... Дай сигарету! И получается, что мы медленно летаем. А нужно в полтоpa раза быстрее. Спички есть? Все это очень просто, но я тут чего-то запутался и не могу сообразить... Давай бери карандаш!
Вы берете карандаш и находите чистый листок бумаги.
– Значит, так! – оживленно говорит лежащий на полу воздушный гимнаст. – Если мы выкинем один промежуточный шкив...
Спустя полчаса вы тоже понимаете, что все это очень просто, но почему-то у вас ничего не получатся. А еще через десять минут воздушный гимнаст забирает у вас карандаш, оставшиеся сигареты и посылает к чертовой бабушке. На душе у вас становится сразу легко, и вы направляетесь в манеж. Проходя мимо своей гардеробной, вы убеждаетесь, что она закрыта, а стоящий рядом с дверью реквизит тщательно запеленут, как новорожденный. Но вы уже не презираете себя за слабость, а, наоборот, думаете о себе как о человеке аккуратном и предусмотрительном.
Еще не дойдя до занавеса, вы слышите щелканье шамберьера и доносящийся с манежа голос дрессировщика лошадей:
– Алле! Ай, браво, Малышка!..
Тут вам становится уже совсем хорошо. Вы проскальзываете в боковой проход и, остановившись у барьера, невинно вопрошаете:
– Чего это вы, Николай Николаевич, задумали в выходной репетировать!
Дрессировщик лошадей берет шамберьер под мышку, достает пачку папирос и закуривает.
– Да вот не хватает мне времени для молодняка. Решил погонять их с утра, да завозился... Сейчас кончаем, – говорит он конюхам. – Пускай еще разок! Алле, Буян! Алле, алле, Малышка, не отставай! Ай, браво, мои хорошие!..
Лошади пробегают один круг, второй, третий, четвертый... А посередине манежа, прикусив давно погасшую папиросу, стоит дрессировщик и, держа шамберьер в вытянутой руке, ведет лошадей, то подгоняя одну, то сдерживая другую...
Лошади покрываются темными пятнами пота, с морд хлопьями слетает пена.
– Барьер! – кричит дрессировщик. Конюхи моментально открывают проход в барьере.
– Санже! – резко щелкает шамберьер.
Лошади поворачивают от середины круга и рысью убегают за кулисы. Там их перехватывают конюхи и уводят во двор, на ходу снимая сбрую. Дрессировщик тяжело перелезает через барьер.
– Ну а ты-то чего приплелся? Шел бы гулял... – устало говорит он.
Вы не успеваете ответить. В центральном проходе появляются два пожилых клоуна – маленький толстый и высокий худой. По прилизанным прическам и багровым физиономиям вы догадываетесь, что они только что из бани.
– Здравствуйте! – говорит маленький толстый, задыхаясь. – Ах, какая здесь парилка в бане!
– Равных нет, – говорит второй и вытирает платком шею.
– Ну что? – спрашивает толстый клоун, усаживаясь во второй ряд. – Трудитесь?
– Слушайте, сходите в парилку! Не пожалеете, – говорит второй, садясь рядом с ним. – Наших было человек восемь. Наверное, придут сюда.
И действительно, через несколько минут вваливается почти вся группа акробатов-прыгунов. Это молодые ребята. Они совсем недавно окончили цирковое училище, и это их первый цирк.
Они усаживаются в третий ряд, сзади клоунов, и начинают преувеличенно громко восхищаться героическим поведением обоих клоунов в парилке.
– Смейтесь, смейтесь, молокососы, – ворчит толстый клоун. Он поворачивается к партнеру и говорит: – Как тебе нравятся эти наглые попрыгунчики, Вася?
– Эти наглые попрыгунчики мне совсем не нравятся, Гриша!.. Мало того что они сами выскочили из парилки через секунду после того, как влезли туда, так они еще набрались нахальства хихикать за нашими спинами здесь, в цирке! А мы с Гришей березовый веник в лохмотья превратили! Не вам чета!..
Сзади ехидно замечают:
– Зато потом кто-то из вас целый час в предбаннике ловил ртом воздух и держался за сердце...
Толстый клоун возмущенно вскакивает и поворачивается к прыгунам:
– Пусть мое сердце вас не волнует! Оно пролетало вместе со мной с трапеции на трапецию двадцать пять лет над манежами всех лучших цирков Европы и ни разу не подводило меня!.. И я не покрывался такой «интересной» бледностью, как вы после двух-трех сальто-мортале!.. И если сейчас мое сердце немножко сбилось с темпа, так это, во-первых, в бане, а не в манеже, а во-вторых, за сорок лет работы в цирке я видел таких остроумных мальчиков, как вы, сотни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12