– Возможно, мы взираем на вещи вовсе не глазами, а какими-то подвластными настроению укромками души? И тогда всё видится по-другому."
Он уже собирался покинуть город, когда на постой забрёл странный человек, сразу привлекший внимание Дадхъянча. По виду тот был явно не ариец. «Благородные» таких называли дасами, приравнивая их к разряду демонов. В человеческом обличье.
Пришелец держал себя довольно непринуждённо, и оставалось непонятным, почему кшатрии не прогоняли его, даса, прочь из Амаравати. Что было в нём такого, из чего исходило это самообладание, эта независимость и раскованность?
Дадхъянч поначалу принял поведение чужеплеменника за позу. Браваду. Глупую игру с терпением арийцев. Если бы какой-нибудь кшатрий убил его прямо здесь, сейчас, безо всякой причины, то ни перед кем не держал бы ответа. И пришелец должен был это знать.
Дадхъянч, развалившись на шкурах, с любопытством разглядывал черноволосого. Он сидел у широкого, плоского камня, на котором обычно играли в кости. Ури старался даса не замечать. Ури ждал, когда кшатрии выполнят свою работу. Но, как назло, в это время мало кто посещал гостевое пристанище. Наконец хозяин дома отважился на решительные меры.
– Эй, послушай, – крикнул Ури посетителю, – чего тебе нужно?
– Суры, только и всего, – спокойно ответил черноволосый.
Ури покачал головой:
– Разве дасы пьют суру? Дасы не пьют суру.
– Я пью, – мягко возразил посетитель.
– Да? Ты, значит, пьёшь? Видишь ли, дело в том, что я не варил суру для тебя.
– Подумать только, какая жалость! – издевательски заметил пришлый.
– Пожалуйся схожу за кшатриями, – решил Ури.
– На вот и успокойся, – чужеродец высыпал на камень богатую связку меловых ребристых раковин. Глаза Ури сразу споткнулись о предложенную цену. Его умиротворённости. Черноволосый прогулялся рукой по хрумким скорлупам.
– Если ты позовёшь кшатриев, то они достанутся кшатриям, – спокойно сказал даса. Ури ещё колебался. Ему хотелось заполучить бусы. «Нужно уметь себе отказывать», – подумал гостинщик и порадовался своему крепкому мужскому характеру.
Характер Ури всегда проявлялся в минуту душевных испытаний пониманием очень правильного, очень достойного выбора. Ури имел в себе мужество правильно подумать. Он ещё раз посмотрел на раковины… и согласился. Черноголовый получил свою суру.
Победитель отхлебнул пенистой браги и обернулся в сторону Дадхъянча.
– Скажи, что во мне так привлекло твоё внимание? – спросил даса.
– Некоторая необычность поведения. Ты держишь себя здесь прирождённым арийцем.
– Мудрец везде чувствует себя как дома.
– Да? – удивился Дадхъянч. – А ты, стало быть, мудрец? Мне ещё не приходилось встречать мудрецов среди дасов.
– Разве дасы не такие же люди, как арийцы?
– Не могу судить, увы! Предмет суждения слишком тёмен для меня, – улыбнулся Дадхъянч.
Его собеседник понял скрытую иронию:
– Видишь ли, один предмет белый, другой – чёрный, а разница-то между ними только в этом и заключена.
– Значит, разница между днём и ночью состоит в том, что он белый, а она чёрная?
Дасу понравился выпад Дадхъянча. Черноволосый запил своё молчание сурой.
– Она тоже белая, – сказал он, с минуту разглядывая суру. – Вы, должно быть, потому её так любите, что она белая.
Дадхъянч покачал головой:
– Вовсе не потому. Да к тому же сура не всегда белая. Она бывает жёлтой, бывает серой. Это зависит от приготовления.
– Слишком натурализованно. Ты понимаешь, что я имею в виду. Она белая.
Дадхъянч с удовольствием поменял позу на своей лежанке. Разговор завлекал его всё больше и больше.
– Раз так, то мы любим и чёрное. Вопреки «белой» любви, в которой ты нас уличаешь.
– И что же чёрное вы любите?
– Например, жареное мясо. Оно, правда, коричневое, но будем считать его чёрным. Не так ли?
Даса проиграл и этот выпад своего противника.
– Если вы любите и чёрное, то почему люди с чёрными волосами, с чёрными глазами…
– И с чёрной шерстью, – перебил Дадхъянч.
– И с чёрной шерстью, – сдержанно дополнил даса, – столь нелюбимы вами?
– Потому, что чёрное – цвет подавления, подчинения, угнетения, наконец – уничтожения всего сущего. Чёрное – не просто цвет, это стихия. Мировая сила. Формула самой безжалостной и самой бесполезной власти. Обращённой только в саму себя и методично себя поглощающей. Не во имя чего, а по принуждению инстинкта поглощения. Люди, отмеченные этим цветом, выполняют его волю, независимо от того, какими собственно человеческими качествами они обладают.
Могут ли они быть хорошими? Честными, справедливыми, добрыми? Да, могут – они же люди. Человеческий род передал им всё, чем так богата натура человека. Но Чёрное встало над их человечностью природой своей беспощадности. Чёрное не мешает им быть людьми, оно лишь выполняет собственную задачу. Через них. Чёрное может существовать только в чёрном пространстве. Всё остальное оно стремится поглотить, разрушить, растворить в себе. Это – закон. Закон поглощения Света.
Белое распадается на цвета, создавая тем жизненное разнообразие, Чёрное его поглощает. С помощью своего мертвяжного оттенка – коричневого тамаса .
Коричневое нейтрализует цвета разнообразия. Это – символ жизненного распада. Но в нём ещё остаётся красная краска Агни. Символ его жизненной энергии. Тамас не в состоянии подавить энергию Агни. Вмешивается Кали, убивая в коричневом его красный след, и наступает Ночь Времён.
Наше противодействие чёрному – всего лишь вынужденная мера сдерживания Каларатри – Ночи Времён, чья энергия обращена в Чёрное.
Дадхъянч замолчал, наблюдая реакцию своего противника. Черноволосый допивал суру.
– Интересная теория, – сказал он наконец, – жаль, что она всего лишь привязана к языку риши. И возникает по прихоти этого языка..
Дадхъянч насторожился. Он угадал в неожиданном мнении даса какую-то коварную червоточину. Скрытую словами.
– Значит, я – вынужденный разрушитель Света. Отпечаток великого Отрицания. К этому меня приговорило ваше мировоззрение, – вздохнул черноволосый. – А не думается ли тебе, что именно такая теория и создаёт Демона?
Дадхъянч удовлетворённо принял вопрос. В нём уже раскрывалась очередная пощёчина собеседнику:
– Теория только отражает порядок мышления по существу тех процессов, которые возникли не по нашей и не по вашей воле. Они – данность. Человек может либо смириться с ними, либо противостоять им. Смириться – значит погибнуть. Противостоять – выжить. А Демона создаёт вовсе не теория. Вернее, не теория силы, а слабость и неорганизованность духа. Демон заполняет собой то шаткое или идейно рыхлое место жизненного пространства, которое оставили воля и нравственный порядок человека-бойца.
– И всё-таки язык – слишком ненадёжное средство для потрошения человеческого сознания, – сказал даса, думая о чём-то своём.
Дадхъянч отнёс его замечание на счёт утешительной блажи проигравшего. Хороший был бой. С очевидным преимуществом только одного языка. А если разобраться, то боя и не было вовсе. Победил не ариец, а организованность его точки зрения. Однако Дадхъянч чувствовал, что словесное поражение нисколько не угнетает даса. Напротив, в нём кипит какая-то скрытая сила, способная повернуть результат спора ему же на пользу. Дадхъянчу захотелось начать всё сначала, но вдруг страшная догадка взбудоражила его рассудок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Он уже собирался покинуть город, когда на постой забрёл странный человек, сразу привлекший внимание Дадхъянча. По виду тот был явно не ариец. «Благородные» таких называли дасами, приравнивая их к разряду демонов. В человеческом обличье.
Пришелец держал себя довольно непринуждённо, и оставалось непонятным, почему кшатрии не прогоняли его, даса, прочь из Амаравати. Что было в нём такого, из чего исходило это самообладание, эта независимость и раскованность?
Дадхъянч поначалу принял поведение чужеплеменника за позу. Браваду. Глупую игру с терпением арийцев. Если бы какой-нибудь кшатрий убил его прямо здесь, сейчас, безо всякой причины, то ни перед кем не держал бы ответа. И пришелец должен был это знать.
Дадхъянч, развалившись на шкурах, с любопытством разглядывал черноволосого. Он сидел у широкого, плоского камня, на котором обычно играли в кости. Ури старался даса не замечать. Ури ждал, когда кшатрии выполнят свою работу. Но, как назло, в это время мало кто посещал гостевое пристанище. Наконец хозяин дома отважился на решительные меры.
– Эй, послушай, – крикнул Ури посетителю, – чего тебе нужно?
– Суры, только и всего, – спокойно ответил черноволосый.
Ури покачал головой:
– Разве дасы пьют суру? Дасы не пьют суру.
– Я пью, – мягко возразил посетитель.
– Да? Ты, значит, пьёшь? Видишь ли, дело в том, что я не варил суру для тебя.
– Подумать только, какая жалость! – издевательски заметил пришлый.
– Пожалуйся схожу за кшатриями, – решил Ури.
– На вот и успокойся, – чужеродец высыпал на камень богатую связку меловых ребристых раковин. Глаза Ури сразу споткнулись о предложенную цену. Его умиротворённости. Черноволосый прогулялся рукой по хрумким скорлупам.
– Если ты позовёшь кшатриев, то они достанутся кшатриям, – спокойно сказал даса. Ури ещё колебался. Ему хотелось заполучить бусы. «Нужно уметь себе отказывать», – подумал гостинщик и порадовался своему крепкому мужскому характеру.
Характер Ури всегда проявлялся в минуту душевных испытаний пониманием очень правильного, очень достойного выбора. Ури имел в себе мужество правильно подумать. Он ещё раз посмотрел на раковины… и согласился. Черноголовый получил свою суру.
Победитель отхлебнул пенистой браги и обернулся в сторону Дадхъянча.
– Скажи, что во мне так привлекло твоё внимание? – спросил даса.
– Некоторая необычность поведения. Ты держишь себя здесь прирождённым арийцем.
– Мудрец везде чувствует себя как дома.
– Да? – удивился Дадхъянч. – А ты, стало быть, мудрец? Мне ещё не приходилось встречать мудрецов среди дасов.
– Разве дасы не такие же люди, как арийцы?
– Не могу судить, увы! Предмет суждения слишком тёмен для меня, – улыбнулся Дадхъянч.
Его собеседник понял скрытую иронию:
– Видишь ли, один предмет белый, другой – чёрный, а разница-то между ними только в этом и заключена.
– Значит, разница между днём и ночью состоит в том, что он белый, а она чёрная?
Дасу понравился выпад Дадхъянча. Черноволосый запил своё молчание сурой.
– Она тоже белая, – сказал он, с минуту разглядывая суру. – Вы, должно быть, потому её так любите, что она белая.
Дадхъянч покачал головой:
– Вовсе не потому. Да к тому же сура не всегда белая. Она бывает жёлтой, бывает серой. Это зависит от приготовления.
– Слишком натурализованно. Ты понимаешь, что я имею в виду. Она белая.
Дадхъянч с удовольствием поменял позу на своей лежанке. Разговор завлекал его всё больше и больше.
– Раз так, то мы любим и чёрное. Вопреки «белой» любви, в которой ты нас уличаешь.
– И что же чёрное вы любите?
– Например, жареное мясо. Оно, правда, коричневое, но будем считать его чёрным. Не так ли?
Даса проиграл и этот выпад своего противника.
– Если вы любите и чёрное, то почему люди с чёрными волосами, с чёрными глазами…
– И с чёрной шерстью, – перебил Дадхъянч.
– И с чёрной шерстью, – сдержанно дополнил даса, – столь нелюбимы вами?
– Потому, что чёрное – цвет подавления, подчинения, угнетения, наконец – уничтожения всего сущего. Чёрное – не просто цвет, это стихия. Мировая сила. Формула самой безжалостной и самой бесполезной власти. Обращённой только в саму себя и методично себя поглощающей. Не во имя чего, а по принуждению инстинкта поглощения. Люди, отмеченные этим цветом, выполняют его волю, независимо от того, какими собственно человеческими качествами они обладают.
Могут ли они быть хорошими? Честными, справедливыми, добрыми? Да, могут – они же люди. Человеческий род передал им всё, чем так богата натура человека. Но Чёрное встало над их человечностью природой своей беспощадности. Чёрное не мешает им быть людьми, оно лишь выполняет собственную задачу. Через них. Чёрное может существовать только в чёрном пространстве. Всё остальное оно стремится поглотить, разрушить, растворить в себе. Это – закон. Закон поглощения Света.
Белое распадается на цвета, создавая тем жизненное разнообразие, Чёрное его поглощает. С помощью своего мертвяжного оттенка – коричневого тамаса .
Коричневое нейтрализует цвета разнообразия. Это – символ жизненного распада. Но в нём ещё остаётся красная краска Агни. Символ его жизненной энергии. Тамас не в состоянии подавить энергию Агни. Вмешивается Кали, убивая в коричневом его красный след, и наступает Ночь Времён.
Наше противодействие чёрному – всего лишь вынужденная мера сдерживания Каларатри – Ночи Времён, чья энергия обращена в Чёрное.
Дадхъянч замолчал, наблюдая реакцию своего противника. Черноволосый допивал суру.
– Интересная теория, – сказал он наконец, – жаль, что она всего лишь привязана к языку риши. И возникает по прихоти этого языка..
Дадхъянч насторожился. Он угадал в неожиданном мнении даса какую-то коварную червоточину. Скрытую словами.
– Значит, я – вынужденный разрушитель Света. Отпечаток великого Отрицания. К этому меня приговорило ваше мировоззрение, – вздохнул черноволосый. – А не думается ли тебе, что именно такая теория и создаёт Демона?
Дадхъянч удовлетворённо принял вопрос. В нём уже раскрывалась очередная пощёчина собеседнику:
– Теория только отражает порядок мышления по существу тех процессов, которые возникли не по нашей и не по вашей воле. Они – данность. Человек может либо смириться с ними, либо противостоять им. Смириться – значит погибнуть. Противостоять – выжить. А Демона создаёт вовсе не теория. Вернее, не теория силы, а слабость и неорганизованность духа. Демон заполняет собой то шаткое или идейно рыхлое место жизненного пространства, которое оставили воля и нравственный порядок человека-бойца.
– И всё-таки язык – слишком ненадёжное средство для потрошения человеческого сознания, – сказал даса, думая о чём-то своём.
Дадхъянч отнёс его замечание на счёт утешительной блажи проигравшего. Хороший был бой. С очевидным преимуществом только одного языка. А если разобраться, то боя и не было вовсе. Победил не ариец, а организованность его точки зрения. Однако Дадхъянч чувствовал, что словесное поражение нисколько не угнетает даса. Напротив, в нём кипит какая-то скрытая сила, способная повернуть результат спора ему же на пользу. Дадхъянчу захотелось начать всё сначала, но вдруг страшная догадка взбудоражила его рассудок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114