– У тебя сильный жар, – сказала женщина, склонясь над его головой.
– Не только у меня.
Индра попытался вздохнуть, но воздуха для него не нашлось. Мучительная слабость уносила кшатрия из заботливых женских рук. В закилающий котёл обморочных откровений лихорадки.
* * *
– Ай как скверно! Ай как скверно! – причитал Насатья, тревожа рукой проростки молодой бороды. Шачи недружелюбно посматривала на ашвинов. На их разносносимость происходящего. На смущение и подавленность болезнью вождя.
Индра не приходил в себя второй день. Это обстоятельство приобретало контуры угрозы его самовластья над стихийным порывом колесничих перевернуть мир, и сделать это как можно быстрее. Не волей отдельно взятого человека, а собственной колесницей. Новым ашвинам нетерпелось действовать.
– Ну что ты заладил! – оборвал причитания Насатьи щуплый самоодержимый удалец, не испытывавший никаких смущении перед авторитетом Индры. Особенно теперь, когда вождь пребывал в бесчувственном состоянии. – Ты же видишь – он уже не поднимется. А мы не можем стать на полпути.
– Как это – не поднимется? – всполошился Насатья. – Ты ещё не знаешь этого человека! Так ведь, Дасра?
Голос верного спутника Индры звучал сдержанной правотою. Настолько сдержанной, что казалось, будто он уговаривает самого себя.
– Да в том ли дело, поднимется или нет? – вмешался ещё кто-то. – Пусть поднимется, окрепнет, соберёт силы. Мы уже потеряли день, а каждый упущенный день – это вычерпанный где-то колодец. Разве не Индра позвал нас в дорогу? Разве не он, спрошу я вас, хотел дать людям воду, уведя их к реке? Так сделаем же это за него! Не вопреки его воле, а следуя ей.
Воцарилась глухая тишина. Почти победная для самолюбивцев и решительная для последнего ответа тех немногих, кто связывал эту дорогу не только с водой, но и с самим существом молодого предводителя колесничих.
– Ну так! – властно заговорила Шачи, обведя всех презирающим взглядом. – Всё это не стоит и собачьего брёха. Вы думаете, что болтовня чего-то значит. Что вы сами можете всего добиться. Нет, значит только воля вождя. Уговоры и посулы, даже если они убедят вайшей, тут же обрекут их на мучения перехода. Когда народ вам поверит и пойдёт за вами, а потом, не выдержав пути, станет умирать в долине, вы поймёте, что идея воды – это ещё не вода. Это ещё ничто, – женщина перевела дух, тронула пальцами горячий лоб беспамятного.
– Да что вода! – говорила она дальше. – Можно вычерпать и реку. Разве за этим строили вы колесницы? Разве за этим оставили вы свои очаги и святилища, придя сюда? Вот и ответ. Очень скоро каждый из вас заблудится в истине, не зная, что делать с ней дальше. Только вождь и есть истина, которую вы за ним повторяете, думая, что она может существовать независимо от него самого. Только вождь и есть способ и путь решения, понятый вами через его слова и его волю, но почему-то принятый вами за собственный умострой. Вождь!
Она сникла, истратив все силы своего убеждения. Насатья украдкой взглянул на единомышленницу и тихо сказал ашвинам:
– Мы ещё ничего не потеряли. Ни время, ни собственное лицо. Но стоит нам разделиться, и от идеи Колеса ничего не останется.
Вечером Индра пришёл в себя. Он был очень слаб. Очень слаб, но сыскал в себе силы повелеть всем двигаться дальше.
Воин привалился на стенку ратхи возле ног своей колесничей и отпустил себя во власть беспощадных тревог. Индра знал, что его лихорадка – не болезнь вовсе, а продолжение боя с ракшасом. С тем, чьи скрижали он когда-то разбил палицей. Костью Дадхъянча. Теперь ракшас нашёл иной способ борьбы. Не убеждением, не силой и даже не хитростью, а человеческой слабостью самого Индры. Слабостью, таившейся в обычной хвори. Видно, не бывает обычной хвори. Всякая хворь – только место действия борьбы Человека с Демоном.
Однако было в происходящем и нечто, внушавшее Индре уверенность в победе. Он поймал себя на том, что демон, в новом своём образе, воспринимает мысли Индры буквально, однозначно и безоговорочно. Значит, у ракшаса не получился фокус с угнетением бессознательного. Что-то сорвалось. Индра мог мобилизовать свою волю, мог обдумать создавшуюся ситуацию, а значит, мог бороться.
Шушна считал себя хозяином положения. Ему ничего не стоило убить Индру, но демон не торопился. Демон решил насладиться бессловесной покорностью врага и потому неторопливо выговаривал свою правду. Индра приговорён был слушать. Потому что это вещала его болезнь, то есть говорил он сам. Индра слушал свою болезнь и не перечил ей, чтобы сохранить силы. – Мы живём в очень жестокой системе бытия, –разглагольствовал Шушна, – подумать только, ради куска жареного мяса человек готов убить даже близкого родича. При известных обстоятельствах. Это ли не низость? Демон всесильно осмотрел подвластную ему территорию. В образе покорившегося воина. Теперь это пространство духа и воли представляло только жалкие руины. У Дасу не было причин сомневаться в подобных выводах.
Болезнь! Вот великий магический символ беспомощности и низвержения любого гордеца. Болезнь – второй шаг тамаса. Отрицание – разрушение – уничтожение. Э, что там уничтожение – только расчистка развалин! Другое дело – разрушение. Это ли не восторг: взирать, как рушится величие упрямцев, самохвалов, счастливчиков, баловней судьбы. Как рушится совершенство, вырвавшее из разнобоя тамаса частичку гармонии. Трагическая минута триумфатора. Разрушение. И какое блаженство быть свидетелем этой трагической минуты твоего врага!
Но Дасу не знал Индры. Дасу не знал одной простенькой задумки кшатрия, которая всё объясняла в его характере, манерах и породе. «Сопротивляешься, значит, живёшь!» Или –"Живёшь, пока сопротивляешься". В общем, «Сопротивление – это жизнь!» И потому живой Индра не мог не сопротивляться.
"Должно быть, особое удовольствие для него – наблюдать ниспровержение «благородных», – подумал Индра. Болезнь тут же ожила новыми эмоциями. Шушна приласкал воина удовлетворённым взглядом.
«Значит, его нельзя вести за собой в горы, где арийцы сейчас скрывались от засухи и жары,» – решил Индра.
Шушна хмыкнул. «Прост, как любой правдолом», – признал демон. Его мысли, в отличие от суждений кшатрия, не отзвучивали противнику в голову.
«В горах, стало быть, вы отсиживаетесь. Ага, ну вот ты и приведёшь меня туда. Дальше уж бежать будет некуда. Дальше только небо,» –Шушна остановил красноглазый взгляд на своём обречённом избраннике. Демон решил отпустить Индру. На время. Чтобы тот уверовал в своё выздоровление и привёл сушину к новому обиталищу арийцев.
* * *
К началу четвёртого дня, когда утро окунуло кисти в розовую пелену рассвета, сонные колесницы достигли первого скиталища переселенцев.
Сухая мгла обнесла мятую вчерашней бурей равнину. В самой близости от каменных приступов Антарикши. Занервничала Сарама, вызнавая какие-то, ведомые только ей, признаки чужни.
Индре казалось, что он не спал. Просто временами проваливался в тягучую и слепую немощь рассудка. Проваливался и снова возникал по эту сторону сознания. Несыпь измучила всех, и каждый держался как мог. На пределе сил, на упрямстве и ещё не желая уступать по выносливости женщине и её больному вдохновителю. Каждый держался как мог, неминуемо уступая тем, днём раньше или днём позже, с кем так противился себя сравнивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114