Мрачные серые и коричневые тона наводят на мысль о руинах, о пепелище. На соседней небольшой горе, слева от Иодзан, добывают природную серу. В думаролы опускают цилиндрические трубки и собирают накопившуюся там похожую на сосульки серу. Я прошла по шатким камням мимо места добычи и, чуть не задохнувшись от дыма, с трудом выбралась к перевалу.
Когда, миновав перевал, я спустилась на Кита-Сэнригахама, уже близился вечер. Я обернулась и увидела заходящее солнце, постепенно скрывавшееся за вершиной горы. Оно плыло в густых испарениях серы, в ядовитом дыму и казалось не солнцем, а призраком бледной луны. Но передо мной, впереди, возвышалась гора Тайсэндзан, одетая в парчу осенней листвы, по которой бродили темно-красные блики заката. Я сошла вниз по крутому склону и очутилась у горячих источников Хоккэин.
В этот вечер я много писала. Мне хотелось сообщить Вам о сегодняшнем, не затуманенном никакой печалью дне, о дне, который сопровождал меня после прощания с Вами.
Спите спокойно, без тревоги обо мне».
5
«В городке Такэда, 23 октября
Прибыла в родной город отца.
Уже вечерело, когда я — через туннель в скалистой горе — вошла в Такэда.
С горячих источников Хоккэин я спустилась вниз по плато Кудзю, а из городка Кудзю до Такэда пятьдесят минут езды на автобусе.
Остановилась я в доме дяди. В том самом доме, где родился отец. Удивительно мне было видеть дом, в котором родился отец. Ехала я сюда со смешанным чувством — вроде бы и в чужой, и в то же время родной мне город, а как увидела дядю, похожего на отца, сразу отчетливо вспомнила лицо отца — впервые за последние десять лет, и показалось мне, бездомной, что у меня есть дом.
Дядя удивился, услыхав, что я из Бэппу добиралась до Такэда через Кудзю. Наверно, подумал: смелая девушка, не побоялась одна путешествовать по горам и ночевать в гостиницах на горячих источниках. Мне хотелось увидеть эти горы, и все же поехала я в Такэда не без колебаний. После смерти отца мы отдалились от его родных, мама чувствовала себя виноватой и не осмеливалась взглянуть им в глаза.
— Что ж ты не послала телеграмму с парохода? Я приехал бы в Бэппу тебя встретить. Тут ведь недалеко, — сказал дядя.
Я написала дяде письмо, что хочу приехать, но о телеграмме даже не подумала — не такие у нас отношения, неудобно мне было его беспокоить.
— Сколько тебе было лет, когда отец умер?
— Десять.
— Десять, говоришь… — Дядя посмотрел на меня. — Знаешь, ты вылитая мать. Я не так уж часто с ней встречался, но, посмотрев на тебя, сразу ее вспомнил. Впрочем, с отцом у тебя тоже есть сходство… Вот уши, например, похожи. Да, да, и у брата и у всех нас — Оота — такие уши…
— А я, дядя, сразу вспомнила папу, как только увидела вас.
— Н-да…
— Захотелось мне вас навестить перед тем, как пойду работать. А то потом уж не до поездок будет…
Я нарочно это сказала. Мне не хотелось, чтобы дядя думал, будто я приехала к нему поплакаться и попросить совета, как жить дальше мне, одинокой. Родственники ведь не сочли нужным выразить соболезнование, когда умерла мама. Правда, с Кюсю они все равно не успели бы на похороны, да и похороны были не совсем обычные, вроде бы тайные. Мне хотелось только одного — побывать на родине отца, вспомнить о нем, обычном, душевно здоровом человеке, перейти к этим воспоминаниям после болезненных, похожих на омут, воспоминаний о матери. И все же было что-то печальное в моем приезде — так беглец прячется в никому не известном убежище.
Сегодня утром в Хоккэине я немного проспала.
— Доброго вам утра! — приветствовала меня хозяйка гостиницы и стала извиняться за детей. Они с раннего утра возились внизу и, как обычно, «бунтовали», и она подумала, что шум разбудил меня, помешал спать. А я-то спала крепким сном и ничего не слышала.
Девчушка с дерзкими глазами вместе с бабушкой пришла ко мне в номер и прислуживала за завтраком. Оказывается рано утром она упала в речку с моста, соединяющего главный корпус гостиницы с флигелем. Высота порядочная, около пятнадцати сяку, но упала, к счастью, удачно — между тремя валунами. Девочка была на волосок от смерти. Когда ее вытащили, она закричала:
— Ой, мои гэта! Мои гэта уплыли!
Потом она расплакалась. Утешая, взрослые начали ее поддразнивать — вот, мол, упадешь еще разочек и тогда… А она:
— Не, больше не хочу, платьице жалко!
На берегу речушки, на камнях, сушилось ее кимоно из темно-синего касури и ватная красная безрукавка с рисунком бабочки и пиона. Красная безрукавка, теплое утреннее солнце… Какая благодать, как хорошо жить! Девочке необыкновенно повезло — она упала между тремя валунами в такое узкое пространство, что там едва-едва мог уместиться ребенок. Она как раз и уместилась, а упади она чуть левее или правее, убилась бы насмерть или в лучшем случае осталась бы калекой на всю жизнь. Но сейчас девочка уже обо всем забыла. Это и естественно — дети, пережив опасность, больше о ней не думают. А я думала, и мне казалось, что это вроде бы уже другой ребенок, а не тот, который упал.
Я не уберегла маму, но сама осталась жить. Что-то сохраняло мне жизнь. Очевидно, в среде человеческого греха и бесчестья есть такое же спасительное место, как здесь, между этими камнями, куда упала девочка. Да, я об этом думаю и теперь еще больше молюсь о Вашем счастье.
Покидая Хоккэин, я погладила девочку по густым, коротко остриженным волосам. Стало тепло на душе от прикосновения к головке чудом спасенного ребенка, словно я приобщилась к его счастью.
Я пошла по котловине Богацуру, любуясь непередаваемо прекрасной осенней листвой на склонах горы Тайсэндзан. Богацуру лежит между горами Миматаяма, Тайсэндзан, Хэйдзигатакэ и другими. Миматаяма я сегодня видела с другой стороны, чем вчера.
Потом моему взору открылась хижина Общества альпинистов, прятавшаяся в кустарниковых зарослях. Там, в этих зарослях, рос прелестный вереск, чуточку похожий на кукушкин лен. Он невысокий — росточком около двух-трех сун. Нашлась и брусника. Меня еще раньше заинтересовали черные пятна среди золотой листвы на склонах Тайсэндзан. Оказывается, это рододендроны. Говорят, есть рододендроны, раскинувшие свою крону на целых шесть дзё. В самой котловине Богацуру тоже много туполистых рододендронов. А мискант здесь какой-то удивительно низенький, метелки очень маленькие.
Говорят, сегодня утром на вершинах температура упала до нуля, но в Богацуру стояла настоящая жара. Казалось, красно-золотая листва помогает солнцу согревать котловину.
Прогуливаясь по Богацуру, я сделала крюк и вернулась назад, ближе к гостинице — отсюда удобнее всего подняться на перевал Хокодатитоге, по другую сторону которого находится впадина Садокубоми. Здесь, внизу, по краям озера Садо много засыхающего осота. Дальнейший мой путь проходил по косогору Набэваридзака, все вниз и вниз. Когда выходишь к развилке Кутамивакарэ, открывается вид на плато Кудзю. Спускаясь по Набэваридзака, я шла по узенькой каменистой тропинке сквозь смешанный лес. Тишину нарушало лишь шуршание опавших листьев под моими ногами.
Ни с кем я не встретилась, и шум собственных шагов казался мне поступью самого одиночества, шагающего по телу природы. На склонах горы Симидзудзан — она возвышается слева от развилки Кутамивакарэ — пламенела листва во всей своей буйной красоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Когда, миновав перевал, я спустилась на Кита-Сэнригахама, уже близился вечер. Я обернулась и увидела заходящее солнце, постепенно скрывавшееся за вершиной горы. Оно плыло в густых испарениях серы, в ядовитом дыму и казалось не солнцем, а призраком бледной луны. Но передо мной, впереди, возвышалась гора Тайсэндзан, одетая в парчу осенней листвы, по которой бродили темно-красные блики заката. Я сошла вниз по крутому склону и очутилась у горячих источников Хоккэин.
В этот вечер я много писала. Мне хотелось сообщить Вам о сегодняшнем, не затуманенном никакой печалью дне, о дне, который сопровождал меня после прощания с Вами.
Спите спокойно, без тревоги обо мне».
5
«В городке Такэда, 23 октября
Прибыла в родной город отца.
Уже вечерело, когда я — через туннель в скалистой горе — вошла в Такэда.
С горячих источников Хоккэин я спустилась вниз по плато Кудзю, а из городка Кудзю до Такэда пятьдесят минут езды на автобусе.
Остановилась я в доме дяди. В том самом доме, где родился отец. Удивительно мне было видеть дом, в котором родился отец. Ехала я сюда со смешанным чувством — вроде бы и в чужой, и в то же время родной мне город, а как увидела дядю, похожего на отца, сразу отчетливо вспомнила лицо отца — впервые за последние десять лет, и показалось мне, бездомной, что у меня есть дом.
Дядя удивился, услыхав, что я из Бэппу добиралась до Такэда через Кудзю. Наверно, подумал: смелая девушка, не побоялась одна путешествовать по горам и ночевать в гостиницах на горячих источниках. Мне хотелось увидеть эти горы, и все же поехала я в Такэда не без колебаний. После смерти отца мы отдалились от его родных, мама чувствовала себя виноватой и не осмеливалась взглянуть им в глаза.
— Что ж ты не послала телеграмму с парохода? Я приехал бы в Бэппу тебя встретить. Тут ведь недалеко, — сказал дядя.
Я написала дяде письмо, что хочу приехать, но о телеграмме даже не подумала — не такие у нас отношения, неудобно мне было его беспокоить.
— Сколько тебе было лет, когда отец умер?
— Десять.
— Десять, говоришь… — Дядя посмотрел на меня. — Знаешь, ты вылитая мать. Я не так уж часто с ней встречался, но, посмотрев на тебя, сразу ее вспомнил. Впрочем, с отцом у тебя тоже есть сходство… Вот уши, например, похожи. Да, да, и у брата и у всех нас — Оота — такие уши…
— А я, дядя, сразу вспомнила папу, как только увидела вас.
— Н-да…
— Захотелось мне вас навестить перед тем, как пойду работать. А то потом уж не до поездок будет…
Я нарочно это сказала. Мне не хотелось, чтобы дядя думал, будто я приехала к нему поплакаться и попросить совета, как жить дальше мне, одинокой. Родственники ведь не сочли нужным выразить соболезнование, когда умерла мама. Правда, с Кюсю они все равно не успели бы на похороны, да и похороны были не совсем обычные, вроде бы тайные. Мне хотелось только одного — побывать на родине отца, вспомнить о нем, обычном, душевно здоровом человеке, перейти к этим воспоминаниям после болезненных, похожих на омут, воспоминаний о матери. И все же было что-то печальное в моем приезде — так беглец прячется в никому не известном убежище.
Сегодня утром в Хоккэине я немного проспала.
— Доброго вам утра! — приветствовала меня хозяйка гостиницы и стала извиняться за детей. Они с раннего утра возились внизу и, как обычно, «бунтовали», и она подумала, что шум разбудил меня, помешал спать. А я-то спала крепким сном и ничего не слышала.
Девчушка с дерзкими глазами вместе с бабушкой пришла ко мне в номер и прислуживала за завтраком. Оказывается рано утром она упала в речку с моста, соединяющего главный корпус гостиницы с флигелем. Высота порядочная, около пятнадцати сяку, но упала, к счастью, удачно — между тремя валунами. Девочка была на волосок от смерти. Когда ее вытащили, она закричала:
— Ой, мои гэта! Мои гэта уплыли!
Потом она расплакалась. Утешая, взрослые начали ее поддразнивать — вот, мол, упадешь еще разочек и тогда… А она:
— Не, больше не хочу, платьице жалко!
На берегу речушки, на камнях, сушилось ее кимоно из темно-синего касури и ватная красная безрукавка с рисунком бабочки и пиона. Красная безрукавка, теплое утреннее солнце… Какая благодать, как хорошо жить! Девочке необыкновенно повезло — она упала между тремя валунами в такое узкое пространство, что там едва-едва мог уместиться ребенок. Она как раз и уместилась, а упади она чуть левее или правее, убилась бы насмерть или в лучшем случае осталась бы калекой на всю жизнь. Но сейчас девочка уже обо всем забыла. Это и естественно — дети, пережив опасность, больше о ней не думают. А я думала, и мне казалось, что это вроде бы уже другой ребенок, а не тот, который упал.
Я не уберегла маму, но сама осталась жить. Что-то сохраняло мне жизнь. Очевидно, в среде человеческого греха и бесчестья есть такое же спасительное место, как здесь, между этими камнями, куда упала девочка. Да, я об этом думаю и теперь еще больше молюсь о Вашем счастье.
Покидая Хоккэин, я погладила девочку по густым, коротко остриженным волосам. Стало тепло на душе от прикосновения к головке чудом спасенного ребенка, словно я приобщилась к его счастью.
Я пошла по котловине Богацуру, любуясь непередаваемо прекрасной осенней листвой на склонах горы Тайсэндзан. Богацуру лежит между горами Миматаяма, Тайсэндзан, Хэйдзигатакэ и другими. Миматаяма я сегодня видела с другой стороны, чем вчера.
Потом моему взору открылась хижина Общества альпинистов, прятавшаяся в кустарниковых зарослях. Там, в этих зарослях, рос прелестный вереск, чуточку похожий на кукушкин лен. Он невысокий — росточком около двух-трех сун. Нашлась и брусника. Меня еще раньше заинтересовали черные пятна среди золотой листвы на склонах Тайсэндзан. Оказывается, это рододендроны. Говорят, есть рододендроны, раскинувшие свою крону на целых шесть дзё. В самой котловине Богацуру тоже много туполистых рододендронов. А мискант здесь какой-то удивительно низенький, метелки очень маленькие.
Говорят, сегодня утром на вершинах температура упала до нуля, но в Богацуру стояла настоящая жара. Казалось, красно-золотая листва помогает солнцу согревать котловину.
Прогуливаясь по Богацуру, я сделала крюк и вернулась назад, ближе к гостинице — отсюда удобнее всего подняться на перевал Хокодатитоге, по другую сторону которого находится впадина Садокубоми. Здесь, внизу, по краям озера Садо много засыхающего осота. Дальнейший мой путь проходил по косогору Набэваридзака, все вниз и вниз. Когда выходишь к развилке Кутамивакарэ, открывается вид на плато Кудзю. Спускаясь по Набэваридзака, я шла по узенькой каменистой тропинке сквозь смешанный лес. Тишину нарушало лишь шуршание опавших листьев под моими ногами.
Ни с кем я не встретилась, и шум собственных шагов казался мне поступью самого одиночества, шагающего по телу природы. На склонах горы Симидзудзан — она возвышается слева от развилки Кутамивакарэ — пламенела листва во всей своей буйной красоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44