Кикудзи глядел на цветок и думал: в трехсотлетней тыкве нежная повилика, которая проживет не более одного дня…
Может быть, в таком сочетании есть своя гармония?.. Может быть, это гораздо изящнее, чем ставить европейские садовые цветы в кувшин сино, которому тоже не меньше трехсот лет…
Ему почему-то стало тревожно: сколько же часов проживет повилика?
За завтраком Кикудзи сказал подававшей еду служанке:
— Я думал, повилика прямо на глазах завянет, а она еще свежая.
— Да, еще свежая.
Кикудзи вспомнил, что хотел поставить пионы в сино, подаренный ему Фумико. Пионы — в знак памяти о госпоже Оота. Когда Фумико подарила ему сино, время цветения пионов уже прошло, но отдельные цветы, может быть, где-нибудь еще и сохранились. А сейчас поздно.
— Я совсем забыл, что у нас была эта тыква. Как только ты ее отыскала!
— Я вспомнила.
— Не знаешь, отец ставил когда-нибудь повилику в эту тыкву?
— Не знаю, кажется, не ставили. А я так просто… сама поставила… Ведь повилика — вьющееся растение и тыква эта тоже. Вот я и подумала…
— Что? Вьющиеся растения?
Обескураженный Кикудзи рассмеялся.
После завтрака он попробовал почитать газету, но голова вскоре сделалась тяжелой, и он растянулся прямо на татами в столовой.
Служанка вошла в столовую, вытирая мокрые руки.
— Ты мою постель не убрала?
— Нет, но извольте подождать чуточку, я приберу в комнате.
Когда он вернулся в спальню, в токонома уже не было повилики. И тыквы тоже.
Кикудзи хмыкнул. Убрала. Наверно, чтобы он не видел печального увядания цветка.
Ему стало смешно, когда служанка сказала, что и повилика и тыква — вьющиеся растения. Наверно, все же этой старой женщине в таком своеобразном виде передались эстетические привычки ее бывшего хозяина.
Кувшин сино, пустой, так и стоял в токонома.
Если вдруг придет Фумико, ей будет неприятно такое небрежное отношение к ее подарку.
Кикудзи, принеся кувшин домой, в тот же день поставил в него белые розы и бледные гвоздики.
Ведь такие же цветы стояли в нем перед урной с прахом госпожи Оота — цветы, посланные Кикудзи на седьмой день поминальной недели.
Возвращаясь от Фумико с кувшином в руках, он зашел в тот же самый цветочный магазин и купил те же самые цветы, что и накануне, — розы и гвоздики.
Но потом он уже не ставил в кувшин никаких цветов. Ему казалось, стоит прикоснуться к этому сино, и в душе поднимется такое волнение, которое нечем будет унять.
Порой, идя по улице, он вдруг останавливал взгляд на какой-нибудь идущей впереди женщине средних лет и инстинктивно шел за ней. Потом, опомнившись, мрачнел и бормотал:
— Тянет, словно преступника…
И тогда он видел, что женщина совсем не похожа на госпожу Оота. Только линия бедер чем-то напоминала ее фигуру.
И все равно в эти минуты им овладевало нестерпимо острое желание. У него перехватывало дыхание, но через секунду желание сменялось изумлением, все это переплеталось, наслаивалось друг на друга, и он вдруг приходил в себя, как человек, только что намеревавшийся совершить преступление.
Преступное желание… Откуда оно, спрашивал он самого себя, пытаясь заглушить то, что в нем поднималось. Но ответа не было, а тоска по госпоже Оота возрастала.
Ему делалось страшно — с такой силой ощущал он живое тело мертвой. Что же с ним станет, если это чувство будет вечно его преследовать?..
Может быть, это совесть его терзает, не дает покоя памяти чувств?..
Убрав сино в футляр, Кикудзи улегся в постель. Стал рассеянно смотреть в сад. Загремел гром.
Гроза, далекая, но сильная, приближалась с каждым раскатом.
Отблески молний пробегали по деревьям сада.
Но ливень опередил грозу. Гром начал отдаляться.
Дождь был сильный. Струи поднимали фонтаны песка на дорожках.
Кикудзи встал и набрал номер телефона Фумико.
— Оота-сан переехала, — ответили ему.
— Как?.. — Кикудзи опешил. — Простите за беспокойство, но вы не могли бы…
Он понял, что Фумико продала дом.
— Простите, вы не знаете, куда переехала Оота-сан?
— Извините, пожалуйста… одну минуточку…
С ним, кажется, говорила прислуга. Через секунду она снова взяла трубку и назвала адрес и телефон, должно быть, прочитала по бумажке. Кикудзи записал — дом господина Тодзаки и номер телефона. Позвонил туда.
— Да, это я, Фумико… Простите, заставила вас ждать…
Голос Фумико прозвучал неожиданно весело.
— Фумико-сан, вы меня узнаете? Это говорит Митани… А я звонил вам домой…
— Да?.. Ой, как все неудобно получилось… Простите, пожалуйста!..
Голос у нее прерывался и замирал, как у матери.
— Когда же вы переехали?
— Да вот, переехала…
— И даже не сказали, не известили меня…
— Дом я продала… Уже некоторое время живу у подруги, пользуюсь ее гостеприимством…
— Значит, продали?
— Да. Я колебалась, сообщить вам или нет. Сначала решила — не надо, нельзя этого делать, а потом неудобно стало…
— Зачем же вы колебались?
— Не стоило, да?.. Вы правда так думаете?
Кикудзи вдруг почувствовал легкость и свежесть, словно весь омылся прохладной водой. И удивился сам, что такое ощущение можно почувствовать от телефонного разговора.
— Знаете, я все смотрю на ваш подарок, на сино… Как взгляну, так сразу хочется вас увидеть.
— Да?.. А у меня есть еще одно изделие. Маленькая цилиндрическая чашка. Я в тот раз хотела подарить ее вам вместе с кувшином, но… Понимаете, это мамина чашка, она из нее постоянно пила, и на краю остался след губной помады… Я…
— Что?.. След помады?
— Это мама так говорила…
— Как это может быть? След губной помады остался на керамике?
— Да нет! Не то… У этой чашки красноватый оттенок. А мама говорила, что это ее помада впиталась. Сейчас, уже без мамы, я хорошенько разглядела чашку. У края, в одном месте, действительно есть мутноватое пятно, краснота там немного гуще…
Неужели Фумико совершенно равнодушно говорит об этом? Кикудзи даже слушать не мог, не то что продолжать разговор на эту тему.
Он поспешно сказал:
— Здесь жуткий ливень. А у вас?
— Когда вы позвонили, как раз в тот момент тут так громыхнуло, что я вся съежилась.
— После дождя, наверно, посвежеет, а то такая духота… А я сегодня дома. Вот уже несколько дней не хожу на работу. Вы свободны? Может быть, придете?
— Спасибо. Я вообще-то думала зайти к вам, но раньше хотела устроиться на работу. Тогда бы и пришла, если бы все-таки решила прийти.
Прежде чем Кикудзи успел ответить, Фумико сказала:
— Но я так обрадовалась вашему звонку, что сейчас приду. Хотя… не стоит, наверно, больше видеться с вами…
Кикудзи подождал, пока кончится ливень, оделся и велел служанке убрать постель.
Он вроде бы не собирался приглашать сегодня Фумико и вдруг пригласил. И сам удивился.
Но еще больше его поразило ощущение легкости, наступившее после телефонного разговора. Стоило ему поговорить с Фумико, и груз вины перед госпожой Оота свалился с плеч.
Может быть, из-за голоса Фумико? Голос дочери воспроизводил все интонации матери, словно с ним говорила ожившая госпожа Оота.
Бреясь, Кикудзи забавлялся: стряхивал с кисточки мыльную пену прямо на листья кустарника, а потом мочил кисточку под струйками дождя, стекавшими с крыши.
После полудня кто-то пришел. Кикудзи выскочил в переднюю, надеясь увидеть Фумико. Но перед ним стояла Тикако Куримото.
— А-а, это вы…
— Давненько у вас не была, вот и решила проведать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44