Г.» и числились в представленной Гордоном описи, копией которой был, конечно, снабжен и К. При этом открытии администрация ломбарда, своевременно уведомленная, пришла в замешательство и принялась отговариваться случайным недосмотром. Во время этих препирательств К. заметил, что местный оценщик все как-то вертится вокруг него, словно хочет что-то сказать. К. состроил ему обнадеживающую, поощрительную улыбку, и, ободренный ею, оценщик уловил минуту и шепнул:
– Вы в какой гостинице стоите?
К. так же тихо назвал свою гостиницу.
– Ужо я к вам вечерком наведаюсь! – и с этими словами оценщик деловито принялся пощелкивать на счетах.
К. был сильно заинтригован и с нетерпением принялся ждать визита. Поздно вечером, в одиннадцатом часу, послышался робкий стук в дверь и в номер вошел оценщик. Держал он себя сначала неуверенно и даже робко, но К. быстро обворожил его своей простотой и приветливостью.
– Ну и жарища же! – сказал оценщик, усаживаясь в кресло.
– Одиннадцатый час вечера, а душно, словно в полдень!
– И не говорите! – отвечал К. – Особенно мне, петербуржцу, не привыкшему к югу, – просто невмоготу!
– А вы постоянно изволите жить в Питере?
– Постоянно, я ведь служу там.
– При сыскной полиции состоите?
– Да, я чиновник сыскной полиции.
– Так, так! Хорошее, интересное дело.
– Да, ничего. Пожаловаться не могу.
– А много ли изволите получать жалованья?
– Какое там. Всего три тысячи в год. Впрочем, вы ведь человек посторонний, скрываться от вас не буду: кой-какие доходишки имею.
– Ну, известное дело! Без этого нельзя, – поощрительно сказал повеселевший оценщик.
– А по какому делу, позвольте вас спросить, вы ко мне побаловали?
– У меня к вам дело немалое и серьезное. Да только, знаете ли, как-то всухую плохо беседовать. Позвольте вас попотчевать ужином и винцом, за стаканом ловчее нам будет разговаривать.
– Что же? Я и в самом деле проголодался, давайте поедим и выпьем! Только угощенья мне не надо: закажем, что каждый хочет, и заплатим всякий за себя.
– Да что там говорить, велик расход, подумаешь! Впрочем, как хотите.
После нескольких рюмок водки оценщик заговорил:
– Сегодня мне в ломбарде неловко было с вами говорить, уж больно много было народу, тут и члены правления, и директора.
А все же по вашему делу я мог бы помочь. Конечно, ломбард случайно промигал и принял ворованные вещи. Ведь в каждом деле бывают ошибки. Но ежели бы он и известил полицию, то какая бы от этого выгода была вам и мне? А награда обещана большая!
Так и в бумаге сказано.
– Да, двадцать тысяч рублей! – сказал со вздохом К.
– Вот видите, какие деньжищи! – и оценщик залпом выпил стакан мадеры. – Стало быть, ежели мы с вами откроем вора, то и награда будет не ломбарду, а нам. Я вам все это прямо говорю, так как худого здесь ничего нет; я в этом деле не причастен, конечно, но раз помогу вам в вашей работе, стало быть, половина награды по совести мне?
– Все это так, конечно! Но заклад-то на предъявителя, как при таких условиях найти вора? – сказал К.
– А это уж мое дело, не беспокойтесь! Обещайте поделиться честно, и я вам говорю – найдем!
– Ну что же? Если действительно поможете, то половина ваша!
– Так по рукам? – спросил повеселевший оценщик.
– По рукам! – отвечал К.
Допив бутылку и начав другую, оценщик приблизил свое кресло и таинственно заговорил:
– Я знаю человека, заложившего у нас вещи! – и, просмаковав произведенное этими словами впечатление, продолжал: – Есть тут в Одессе некая Любка – Звезда, ее чуть не весь город знает, «шьется» она все больше с «гречьем» (водится с греками).
Так вот эта самая Любка недели две назад явилась в ломбард с каким-то хромым греком, последний и заложил вещи. Да уж что ж тут скрывать, раз вместе дело сделаем, – сказал охмелевший оценщик, – я тут же у этого грека приобрел по сходной цене пару колечек. Как обделаем дело, так одно будет ваше, а другое мое. Делиться – так делиться! Я человек справедливый и честный!
Они уселись на извозчика и помчались на Малый Фонтан.
Оценщик указал дом и даже квартиру Любки. Видимо, он прекрасно был с нею знаком и, может быть, не раз даже обделывал с ее помощью темные делишки.
К. записал номер дома, а затем заявил:
– Ночь такая чудная! Не пройтись ли нам пешком?
– С удовольствием! – согласился оценщик.
И они отпустили извозчика.
К. стал раздумывать: «Пожалуй, из этого мошенника ничего больше не выудишь. Он, несомненно, косвенный участник в этом деле, а потому осторожнее будет его немедленно арестовать». Придя к такому заключению, К., завидя невдалеке городового, схватил оценщика за шиворот и принялся кричать:
– Караул, грабят!
Подбежавший городовой дал свисток, из-под земли вырос другой, и К. с оценщиком повели в ближайший участок. Тут дело разъяснилось. Оценщик был арестован, а К. с двумя агентами ночью же произвел на его квартире обыск. Кроме двух колец, о которых говорил задержанный, ничего другого не нашли. Отправились с обыском к Любке, но и у нее ценностей обнаружено не было, но зато нашлось письмо, присланное ей из Севастополя неким греком Геропулос, в котором последний писал:
– Известите хромого, что в четверг, в два часа дня, я выезжаю в Смирну на пароходе «Амфитрида».
До отправления парохода у К. оставалось каких-нибудь десять часов времени, а посему он немедленно же ночью дал срочную служебную телеграмму севастопольскому сыскному отделению об аресте при посадке на «Амфитриду» грека Геропулоса. К четырем часам дня был получен ответ об исполнении предписания, и К. выехал в Севастополь. Здесь, явившись в сыскное отделение, он прежде всего спросил о том, что было найдено при арестованном.
Оказалось, что ничего, кроме письма (впрочем, весьма конспиративного содержания) в Константинополь с кратким и еще, видимо, недоконченным адресом на имя какого-то Сереодиса в Галату.
– Да вы его хорошо обыскивали? – спросил К.
– Нет, довольно поверхностно.
– Необходимо сейчас же самым тщательным образом снова обыскать его, – сказал К.
Принялись за обыск и к великому смущению начальника севастопольского отделения вскоре были обнаружены на греке целые «залежи» бриллиантов во швах его платья, в каблуках сапог, пуговицы жилета оказались крупными бриллиантами, обтянутыми материей и т. д.
Геропулос глупейшим образом отрицал свою вину и еще глупее пытался объяснить происхождение найденных камней. Относительно письма заявил, что не отправил его, так как забыл адрес.
Вещи, найденные в Одессе, и камни, отобранные у Геропулоса, составляли незначительную сравнительно часть похищенного у Гордона, а потому надлежало продолжать розыски, и К., после некоторого колебания, решил отправиться в Константинополь.
– Что за экзотическая, что за своеобразная страна, эта Турция! – рассказывал мне впоследствии К. – Сознаюсь вам откровенно, что мои исторические познания вообще не особенно глубоки, а в отношении Турции – и тем более. Где-то в закоулках памяти мерещились мне щит Олега, Ая-София, пара вселенских соборов, и если прибавить еще гаремы, фески и халву, то этим исчерпывалось мое представление о Царьграде.
По приезде в Константинополь прежде всего я направился в русское посольство, рассказал о цели моего приезда и просил помощи и указаний. Ко мне был прикомандирован грек, служащий драгоманом при нашем посольстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124