Словом, я была почти уверена, что предо мной не Иван Иванович Аристидов, как он себя назвал, а все тот же Сонин.
Я весьма вкрадчиво и задушевно расспросила его о моем женихе, и он, как и следовало ожидать, расхвалил его в пух и прах.
Сравнил с Пушкиным и почему-то с «Господином Боборыкиным».
Следуя вашему распоряжению, мне удалось за завтраком получить оттиски их пальцев.
– Позвольте ваши тарелки, – сказала я им, – я вам дам чистые.
Они протянули свои тарелки, и я отставила их в сторонку на буфет, бережно охраняя оттиски больших пальцев на их краях.
– Боже, какая рассеянность! Сахару-то я в чай не положила! Возьмите, пожалуйста, сами.
И я пододвинула гладко полированную серебряную сахарницу без ручек. Пятерня того и другого на ней отпечатались, после чего я отставила сахарницу к тарелкам. На прощанье я сказала им:
– Будьте завтра непременно ровно в два часа у моего опекуна и тетки. Они давно желают познакомиться с моим женихом и с вами. И я, с разрешения моих друзей, дала точный адрес квартиры моей «тетушки».
Выпроводив моих посетителей, я немедленно доставила обе тарелки и сахарницу в наш дактилоскопический кабинет. Там отпечатки были проявлены, сфотографированы, подведены под формулу и оказались принадлежащими давно зарегистрированным и хорошо известным нам ворам и мошенникам.
Назвавшийся Сониным оказался московским мещанином Гавриловым с тремя судимостями, его же приятель, выгнанный семинарист новгородской духовной семинарии, Антоновым, дважды отбывавшим наказание за кражи и мошенничества. У нас при полиции давно имеются их фотографии, таким образом, сомнений быть не может.
Вооруженная этими данными, явилась я к 12 часам дня на квартиру, так сказать, моего дядюшки и тетушки. К этому же времени были приглашены туда и о. Иоаким с дьяконом, венчавшие обманутую вдову и утверждавшие, что записи в церковных метрических книгах были сделаны на основании паспортов бракосочетавшихся, не внушавших сомнений в их подлинности. Причем батюшка, узнав о мошенничестве, возмущенно заявил: «Сочту своим священным долгом изобличить охальников».
В ту же квартиру приглашены были и пострадавшая вдова со своим двоюродным братом – шафером. Четверо наших агентов дополняли эту компанию.
Около двух часов дня я заняла место в гостиной на диване, с книжкой в руках. В одной из соседних комнат уселись батюшка с вдовой и двумя агентами, в другой – дьякон с шафером и двумя нашими служащими. Мы принялись ждать. Ровно в два часа пожаловали и «газетный литератор» и «профессор международной философии».
Поздоровавшись, я предложила им сесть.
– Тетушка с дядей сейчас к нам выйдут, господа. Слыхали ли вы, что произошло сегодня утром на Трубной площади?
– Нет, – отвечают, – не слышали.
– Как же! У трамвая, поднимавшегося в гору, вдруг что-то испортилось, он сначала остановился, а затем покатился под гору назад. Люди на ходу принялись выскакивать, а трамвай все скорей и скорей. Наконец, со всего размаху наскочил на другой вагон.
Конечно, стекла вдребезги, площадка помята, но, что удивительнее всего – нет не только ни одного убитого, но и раненого. Люди отделались синяками да испугом. Ведь бывают же удивительные вещи на свете.
– Ничего тут удивительного нет, – отвечает мне «профессор – отсырело электричество, вот и все! Впрочем, когда имеешь постоянно дело с такими микроорганизмами, как электричество, радий, космополитизм или трансатлантика, то ничему не удивляешься.
Не родился еще тот человек, кто мог бы удивить меня чем-нибудь.
– Так ли, профессор, – сказала я. – Мне кажется, что этот человек уже родился, и довольно давно, целых двадцать восемь лет назад.
– То есть в каких это смыслах? – спросил он.
– А в тех смыслах, что этот человек перед вами.
Я ткнула себя пальцем в грудь.
– Изволите шутить, – сказал он, покровительственно улыбнувшись.
– Да если бы вы сейчас прошлись колесом по комнате так, я бы и то не удивился, а просто сказал бы: у барыньки в голове миокардит сделался.
– Ладно, не будем спорить, я вам это сейчас докажу. – И, согласно уговору, я подала сигнал, крикнув:
– Дядюшка, тетушка, пожалуйте сюда!
Двери обеих комнат распахнулись, и люди ввалились в гостиную.
Впереди всех батюшка со вдовой. О. Иоаким, взглянув на моих собеседников и ткнув в них указательным перстом, торжественно и громко заявил:
– Они, воистину они.
Затем тихо добавил:
– Анафемствуйте, вдовица!
Вдова не заставила себя просить и с поднятыми кулаками кинулась на «газетного литератора»:
– Ах ты мошенник! Ах ты душегуб! Выкладывай сейчас же мои денежки или признавайся, мерзавец, куда их запрятал!
Агенты вмиг окружили мошенников, и оба они очутились в наручниках. Не дав им времени опомниться и желая довести их изумление до предела, я громко сказала:
– Позвольте, господа, вам представить этих людей. Вот этот – Антонов, вор с двумя судимостями, а этот мошенник – Гаврилов, – с тремя.
Так они с раскрытыми ртами и выпученными глазами и были выведены на улицу, посажены в автомобиль и доставлены сюда.
Здесь их обыскали, и на каждом из них были найдены по две с небольшим тысячи рублей, которые ими были признаны принадлежавшими все той же обманутой вдове.
Я поблагодарил мою агентшу за блестяще исполненное поручение и приказал выдать ей сто рублей наградных.
Когда возвращали вдове отобранные у мошенников деньги, то последняя, спрятав их, принялась горько жаловаться:
– Экая я, прости, Господи, дурища. Послушалась чужого ума.
Обратилась бы я по старинке к свахе, так она бы мне за шелковое платье да за четвертную все бы честь честью обделала. А то нате – сунулась в газеты по-модному – вот и обчекрыжили на тысячу целковых. Чтобы я теперь сунулась бы в какой-нибудь брачный журнал, – да будь ему неладно, пропади он пропадом. Тьфу!…
КНИГА ТРЕТЬЯ
УБИЙСТВО БУТУРЛИНА
Убийство поручика Бутурлина – преступление незаурядное.
Оно явилось своего рода знамением времени, так как крайне редко до того было видано в России, чтобы люди высокой культуры, ума и образования отягощали свою совесть убийством, имеющим целью сравнительно ничтожную материальную выгоду. Я не говорю об инициаторе убийства, Обриене де Ласси: у него алчность питалась крупными суммами. Но Панченко, этот жалкий и гнусный доктор Панченко, использовавший свои медицинские познания для умерщвления пациента, за всю «операцию» должен был получить лишь 5 тысяч рублей. За эти деньги он согласился нарушить докторскую присягу и хладнокровно втыкать им же умышленно загрязненный шприц в тело больного, нетерпеливо ожидая заражения крови и смерти последнего. Какой жутью веет от этого старика, похоронившего в себе всякие проблески человечности.
Дело было так. Весной 1910 года через агентуру до петербургской сыскной полиции дошли слухи о том, что скончавшийся недавно поручик Преображенского полка Бутурлин умер не естественной, а насильственной смертью, что подкладкой всего дела являются какие-то денежные домогательства наследников и т. д.
Так как к этим слухам присоединяли еще и имя доктора Панченко, давно известного полиции по ряду темных делишек, им обстряпанных, то решено было обратить особое внимание на эти сведения, чтобы проверить их основательность. С этой целью приступлено было прежде всего к выяснению семейной жизни предполагаемой жертвы преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124